…двумя дюжинами игрихвых сценок,
И в каждой молодая пара
Нашла пленительную позу
В пылу любовного угара.[37]
В даосской традиции секс был не только естественной составляющей взаимоотношений супругов, но и полезным, продлевающим жизнь занятием. В Древнем Китае правильный способ интимных ласк связывался с добрым здоровьем. Все древние тексты без исключения подчёркивали, что практика дао любви – единственный наиболее важный фактор в удлинении жизни: «Если пара следует правилам дао любви, то мужчина останется здоровым и молодым, а женщина избежит ста болезней. Оба смогут до конца своих дней наслаждаться любовью и в то же время сохранить физическую силу. Но если они не знают, как правильно себя вести, то занятия любовью могут даже повредить их здоровью». Согласно теории даосов, половые акты лишь тогда ведут к продлению жизни и омоложению, когда сопровождаются общеприродной субстанции – пневмы-ци. Такая особая сексуальная техника получила название «возвращение семени для восполнения мозга» («хуань-цзин бу-нао»).[38] Выходит, хотя Симэнь и был чрезмерно сладострастен, его кардинальной ошибкой, было не то, что он спал со многими женщинами, а то, что идя на поводу у них, отдавал им свое семя и тем самым растрачивал свою жизненную энергию.
Как бы там ни было, главным предназначением женщины оставалось рождение потомства, причем именно мужского потомства. Считалось, что первой обязанностью всякого главы семьи – не допустить угасания рода и тем не навлечь на себя гнев покойных, поскольку согласно культу предков, забота об умерших и точное исполнение в их честь всех обязательных ритуалов ( которые исполняет сам глава семьи ) со временем становится делом именно потомков. Умереть бесплодным, не произвести на свет сына, который продолжил бы культ предков – это самое ужасное несчастье не только для отдельного человека и его семьи. Обычно женщины молили о даровании детей божественных покровительниц деторождения, которыми слыли богини няннян – «матушка» и бодхисатва Гуаньинь, и даже прибегали к помощи некоторых магических действий, снадобий, молитв. «Юэ-нян три дня в месяц воздерживалась от скоромного, а каждый седьмой день возжигала благовония и молилась духам звезд Северного Ковша»[39]. Вот о чем она говорила: «Муж мой не расстается с окутанными дымкою цветами и потому в столь зрелом возрасте еще не обрел наследника. У него целых шесть жен, но ни одна не произвела на свет потомства. Кто же станет в будущем поминать нас и убирать наши могилы? Денно и нощно я пребываю в отчаянии, оттого что к старости могу остаться без опоры. Тайком от мужа даю обет еженощно возносить молитвы Трем Светилам[40], дабы спасли супруга моего от распутства, смягчили его сердце и вернули в семью, а мы, шесть жен его, поскорее обрели потомство. Это моя заветная мечта»[41]
Во время беременности женщина сравнительно рано прекращала половую жизнь. Разумеется, ей следовало соблюдать множество запретов: не посещать места увеселений и даже не ходить в гости, не ходить без зонта, не есть курятину и т. д. Особые меры предосторожности принимались для того, чтобы не повредить душу еще не родившегося младенца. В домах устанавливали алтари богинь, помогавших при родах. В северных провинциях ( в том числе, в Шаньдуне, где происходило действие романа ) женщины рожали на канне, устланном соломой либо травяной бумагой. Когда Пин-эр родила сына, Юэнян поведала счастливую весть Симэню, и тот, поспешно обмыв руки, возжег благовония в наполненной курильнице перед алтарем Неба, Земли и предков, дав обет заказать большой благодарственный молебен о здравии матери и младенца, о благополучном разрешении от бремени и о счастье новорожденного с принесением ста двадцати жертв. ( Имеются в виду самые пышные и торжественные жертвоприношения, совершавшиеся в течение нескольких ночей в честь верховного небесного правителя Шан-ди и других высших божеств небесных светил. В таких случаях готовилось специальное питье, всяческие ритуальные яства, приносились в храм дорогие ткани, воскурялись благовония. Считалось, что в таких случаях на зов молящихся нисходит сам Шан-ди, дабы исполнить их просьбу и взять под свое покровительство )[42].
На третий день после родов совершали обряд купания ребенка. В этот день в доме зажигали семь лампадок, которые горели в течение семи суток, купание проводила повитуха, принимавшая роды. Этот обряд проводился в присутствии гостей, которые приносили подарки. Друзья Симыня преподнесли его сыну вышитые разноцветными нитками набрюшники с нанизанными монетками – амулетами, на которых значились иероглифы: «Пусть будут всю жизнь богатство и знатность».
Однако, счастье чередуется с печалью, большим горем семьи становится смерть одного из ее членов.
В погребальных обрядах китайцев различимы два разных отношения к смерти. С одной стороны, в них отразился страх перед мертвыми и стремление исключить их из мира людей. С другой – желание сохранить связь с покойником, заручиться его покровительством, сделать защитником от тех самых сил смерти, олицетворением которых он является. Обе эти тенденции находили разрешение в мотиве «упокоения» усопших, предполагающем, что мертвые находятся вне этой жизни и все же сопричастны с ней.
Когда в доме Симыней умерла Пин-эр, ее сразу обмыли и переодели во все самые любимые ее наряды. Тело усопшего было принято накрывать бумажным покрывалом или белой простыней, а поверх расстилать отрез красной ткани. Рядом зажигали лампадку, как бы освещавшую покойнику путь в загробный мир, воскуривали благовония. После этого звали геоманта, чтобы тот определил дату и время выноса тела и погребения. Считалось, что проведение этих ритуалов в неверно рассчитанный час может отрицательно сказаться на здоровье и судьбе родственников усопшего. Домашние облачались в траур.
На следующий день приходили друзья покойного для выражения соболезнований родственникам. Они трижды кланялись усопшему, потом его старшему сыну или, если у человека не было сыновей, старейшему родственнику, и дарили деньги в белых конвертах.
Через три дня после смерти тело умершего клали в гроб, сопровождая это различными очистительными обрядами и жертвоприношениями. Вместе с телом в гроб клали множество талисманов и просто вещей, которые могли бы быть полезны покойному на том свете.[43] Симынь распорядился положить в гроб своей шестой жены четыре самых лучших одеяния и четыре слитка серебра. Совершались заупокойные службы.
Затем, в указанный геомантом день совершался вынос тела. Проводы умершего в последний путь устраивались как шествие, в котором принимали участие родные, близкие, друзья, сопровождаемые монахами. Иногда на траурную процессию приглашались актеры и певицы.
Поистине пышными были похороны Пин-эр: был страшен свирепый Дух-путеводитель с секирой золотою на плече. Вот огней потешных рама – тысяча ветвей слепит фонтаном ярких брызг, а вот плывет ладья в гирляндах лотосов – несутся шутки, смех. Вон на ходулях малый-удалец – закован в латы, шлем на голове. Чисты, прелестны отроки-монахи, числом шестнадцать их. Все в зарничных рясах и даосских клобуках. Здесь дюжина больших шелковых шатров, где пляшут танцовщицы в ярких одеяньях. Там две дюжины шатров поменьше укрыты ширмами, сверкают жемчугами с бирюзой. Двигался души усопшей паланкин, сплетенный из нитей желтого шелка. Плыли хоругви. Одна – золотыми письменами испещрена, другая – серебром. Меж ними на катафалке из платана – саркофаг под белыми и зелеными зонтами. Держали кувшин и полотенце с гребнем две служанки, причесавшие и убравшие хозяйку, как живую. Траурные одеянья трепетали на ветру, рыданья близких раздавались. Саркофаг, обтянутый роскошною парчой, покоился под расшитым золотом алым покровом с кистями по углам – цветастым, с пятью вершинами средь облаков и парящим журавлем. Препоясанные трауром воины-стражники с палицами в белых повязках, темных кафтанах, в высоких остроносых башмаках, ремнями перетянутых на икрах, с обеих сторон разгоняли зевак. Искусством шутов все громче восхищались, хваля потешников на все лады. Народ столпился, не пройти.[44]
Таким образом, частная жизнь жителей китайского города XVI века в своих наиболее значимых аспектах была также продиктована ритуалом.
Заключение
Цель работы – составление картины городского быта Китая в минскую эпоху – была мной выполнена, огромный пласт информации я почерпнула из
романа «Цзинь, Пин, Мэй», который поистине является энциклопедией городской жизни Китая данного периода, в которой красочно отражаются уклад китайского общества, его идеалы и ценности.
Китайское слово «город» (чэнши) означает буквально «стена и рынок». Это словосочетание отразило и две важнейших стороны городского уклада в старом Китае: с одной стороны, город был опорой имперской власти, с другой — средоточием торгово-ремесленной деятельности и публичной жизни вообще. Власть в городе опиралась на чиновничество, однако архаичный типаж эпически спокойного «лица», управляющего обществом, в городской культуре минского времени уже стал многократно осмеянным анахронизмом, что подчеркивается едкой сатирой романа: