Давайте же проследим историю восхождения души человеческой, как она представлялась творческому гению самого Толкиена. Важно при этом заметить, что земная участь человека (или повседневная жизнь каждого из нас) еще не есть сам путь, но лишь подготовка к нему. Подготовка длиною в земную жизнь. К сожалению, отмечал Толкиен, далеко не всякий из живущих с предельной ясностью осознает, что наша жизнь представляет собой исключительно подготовку, духовное собирание в дорогу. Многие, очень многие рассматривают земной удел свой как единственную цель жизни. И последнее становится роковым фактором в дальнейшей судьбе человека. Поистине, замечал Толкиен, у человека слишком мало времени, чтобы накапливать земные богатства. Вместо этого следовало бы приобретать богатства духовные, ибо только их и можно будет взять в дорогу, когда придет время уходить.
Но что представляют собой духовные богатства? Что именно нуждается в пестовании и совершенствовании в течение всей жизни человеческой? На примере истории Ниггля это нетрудно заметить. Всю свою жизнь наш герой мечтал об одном: чтобы когда-нибудь из его рук мир принял нечто поистине прекрасное, родившееся в его душе. Он трудился день ото дня, пренебрегая сном, отдыхом, развлечениями. Он творил красоту. Ниггль – настоящий художник по своему характеру, по духу трудолюбия и волевой стойкости. Он знает, что с каждым годом, месяцем, часом время утекает у него меж пальцев, словно песок, а работы еще очень и очень много, картина растет, и чем большие духовные силы прилагает он для ее завершения, тем с большей очевидностью сознает невозможность исполнения своей мечты.
«Особенно не давала художнику покоя одна из картин. Началась она с листа, трепещущего на ветру, – но за листом явилось дерево и начало расти, раскидывая бесчисленные ветви и цепляясь за землю все новыми и новыми корнями самой фантастической формы. Прилетали и опускались на сучья странные птицы – ими тоже следовало заняться. А потом вокруг Дерева и позади него, в просветах между листьями и ветвями, начал разворачиваться целый пейзаж. Окрестности поросли лесом, а вдали виднелись горы, тронутые снегом. Ниггль и думать забыл про остальные картины; а некоторые из них он просто взял и приставил с боков к большой картине с Деревом и горами».
Нетрудно догадаться, что по характеру и эстетическому идеалу Ниггль максимально близок самому Толкиену, посвятившему жизнь все той же картине, полотну, разросшемуся до размеров целого мира. Важно понять, что история Ниггля – не просто аллегорическое воплощение истории человечества, но в не меньшей степени – эстетическая декларация автора, объясняющего нам самого себя, рассказывающего о том, в чем смысл и общечеловеческая задача поэта, художника, писателя, какую миссию выполняет творец, неся прекрасное людям.
Спасение души, или духовная работа над собой, состоит, по мнению автора, в том, чтобы всякую секунду жизни отдавать себя другим как в творчестве, так и в обыденной жизни. Способен ли на это человек? Хотелось бы верить. Однако Ниггль, несмотря на свою врожденную доброту, подобно многим из нас, зачастую пренебрегал вниманием к окружающим, будучи полностью поглощен искусством. Здесь важно не упустить один момент, который особо подчеркивает Толкиен: человеку свойственно ставить свои интересы, какими бы прекрасными и добродетельными они не были, выше интересов окружающих. От этого не застраховано даже чистое сердце Ниггля:
«Слушает гостя, а сам все думает о своем большом холсте. «Вот бы мне быть потверже!» – иногда говорил он себе (а имел в виду: «Вот бы чужие беды меня не трогали!»).
Ниггль попытался ожесточить свое сердце, но ничего из этого не вышло. Слишком много было дел, от которых он не решался отказаться, считал он их своим долгом или нет».
И все-таки главного героя рассказа чрезвычайно трудно назвать эгоистом. Уместнее здесь было бы использовать существительное «замкнутость». Тем более, что последний поступок Ниггля, приведший к его тяжелой болезни, окончательно рассеивает сомнения в неподдельном добросердечии и жертвенности души героя.
«Пальцы Ниггля дрожали на руле, так ему хотелось взяться за кисть. Сейчас, когда сарай остался позади, он совершенно ясно понял, как надо написать блестящие листья, которые обрамляли далекую гору. Но у него упало сердце, когда он со страхом подумал, что, может быть, уже не успеет перенести эту идею на холст».
Речь идет о просьбе Пэриша, обратившегося к Нигглю с просьбой отправиться в город в поисках доктора и строителей. Именно по этой причине Ниггль не успевает закончить картину и впервые встречается с Возницей, таинственным перевозчиком, уводящим человека в последнее странствие.
«– Возница? Возница? – забормотал он. – Чей возница?
– Ваш и вашего экипажа, – ответил незнакомец. – Экипаж заказан давно. Сегодня он, наконец, пришел – и ожидает вас. Сами понимаете, пора вам отправляться в путешествие».
Путешествие начинается с вокзала. Ниггль садится в поезд и огромный состав несется прямиком в сумрачный туннель. Духовное состояние Ниггля - растерянное и унылое. Он лишился всего, ради чего жил. Что впереди и что позади? К сожалению, о смысле жизни и значении последнего путешествия наш герой не задумывался ни разу. Картина заслонила от него горизонт событий, отдельные детали мешали всерьез увидеть истинную причину как творчества, так и жизни. Неслучайно Толкиен подчеркивал такую занимательную черту творчества Ниггля:
«Он принадлежал к тем художникам, которые листья пишут лучше, чем деревья. Сам Ниггль, бывало, подолгу работал над одним листом, стараясь запечатлеть и форму, и блеск, и сверкающие капли росы по краям. И все же ему хотелось изобразить целое дерево, чтобы все листья его были и похожими, и разными».
Вот отчего Ниггль за всю свою жизнь так и не смог подготовиться к исходу. Последний факт вызывает недоумение и удивление Носильщика, когда художника высаживают на одной из станций:
«– А, вот и вы! – сказал Носильщик. – Пройдите сюда! Что?! Вы без багажа? Придется вас направить в Работный дом.
Ниггль снова почувствовал себя плохо и тут же, на платформе, упал в обморок. Его положили в карету «скорой помощи» и отвезли в больницу Работного дома».
Больница Работного дома – так именовалось это странное учреждение, куда помещают несчастного и безутешного Ниггля. Каково же назначение этой больницы? В чем состоит лечение? Да и какова болезнь? Работный дом – остановка на пути души. Остановка вынужденная, но необходимая. На протяжении долгих лет Ниггль занимается бессмысленным трудом, но труд этот, как оказалось впоследствии, преследовал единственную цель – освобождение души от пленения земными страстями. Год за годом Ниггль скорбит и все острее понимает собственную вину перед Пэришом и его женой.
«Как жаль, что я не зашел к Пэришу в первый же день, когда подул сильный ветер! Я ведь собирался. Тогда черепицу было еще легко уложить на место. Миссис Пэриш не простудилась бы, и я бы тоже не простудился. Тогда у меня была бы еще неделя».
Но со временем он забыл, зачем ему эта неделя. После этого, если он о чем и беспокоился, так это о работе в больнице. Теперь он обдумывал ее заранее. Он начал высчитывать, сколько нужно времени, чтобы отремонтировать скрипящую половицу, навесить дверь, починить ножку стола. Вероятно, он и вправду стал нужным работником, хотя никто ему об этом не говорил».
Как видим, земное постепенно совлекается с оболочки души, на смену тоске и раскаянию приходит внутренний мир, сосредоточенность и духовная отрешенность от суетных проблем повседневности. Отныне наш герой способен без устали выполнять любую работу.
«Личного времени» у него не было, кроме как в палате, где он спал; и все же он становился хозяином своего времени: он начал ясно понимать, на что можно его употребить. Теперь Ниггль не ощущал спешки. Он стал внутренне более спокойным и в часы отдыха действительно мог отдохнуть».
И в тот момент, когда духовное трезвение (исцеление) Ниггля достигает некоего порога, когда само желание покинуть это место перестает мучить его душу, он неожиданно становится «невольным» свидетелем (слушателем) одного странного разговора. Беседовали двое, причем оба голоса раздавались совсем рядом, но Ниггль решительно ничего не мог разглядеть в темноте. Ему показалось, что разговор вели лечащие врачи, и все это напоминало медицинский консилиум (или судебное заседание?). Первый голос был подчеркнуто суров и критически настроен в отношении личности Ниггля, настаивая на продолжении лечения. Второй же казался более мягким и обращал большее внимание на достоинства и положительные характеристики героя.
Ниггль впервые узнает, в чем он провинился и что безвозвратно упустил в своей жизни:
«…он почти совсем не думал. Погляди, сколько времени он потерял даром! Так и не подготовился к путешествию…»
И все-таки второй голос находит много больше положительного в душе героя, и это решает участь последнего:
«Он по своей природе был художником. Конечно, не из великих, и все же Лист Ниггля по-своему привлекателен. Он очень упорно работал над листьями, но никогда не думал, что от этого станет большой фигурой…
… он откликнулся на многие Просьбы…
И вот еще что: никогда он не надеялся на Воздаяние, как это называют многие люди, вроде него. У нас здесь есть дело Пэриша, оно прибыло позже. Пэриш был соседом Ниггля, ни разу пальцем для него не пошевелил и даже благодарил редко. Но в Записях нет ни слова о том, чтобы Ниггль ожидал от Пэриша благодарности. Судя по всему, он вообще об этом не думал.
– И все же остается еще последнее донесение, – сказал Второй Голос, – о поездке на велосипеде под дождем. Этот случай я особо подчеркиваю. По-моему, ясно, что это было истинное самопожертвование: Ниггль знал, что для тревоги у Пэриша нет оснований, а сам он теряет последний шанс закончить картину…»