Напомним что «опасности» мы трактуем как особое состояние, в котором мы осознаем дефицит средств и методов нашей собственной работы в некоторых условиях и ситуациях. (Соответственно, «безопасность» есть осознание достаточно полной оснащенности этими средствами, а «обеспечение безопасности» – это особая деятельность по восполнению этого дефицита.) Но носителем, исходным «собственником» средств и методов работы является отдельный человек (как «мыслитель» и «деятель»). Ему же – отдельному человеку – должна принадлежать исходная квалификация тех или иных явлений как негативных, мешающих или прерывающих те или иные процессы его жизни и деятельности (скажем, по опыту деятельности в сходных условиях и ситуациях в прошлом), что и служит основанием для фиксации «состояния опасности», если подобные явления полагаются возможными в будущем. Следовательно, первичной следует считать индивидуальную безопасность. Затем, вторично, за счет коллективной или скооперированной работы некоторых групп людей, за счет их коммуникации могут возникать и другие носители средств и методов – некоторые человеческие общности, способные фиксировать дефицит своих «коллективных» средств и методов. Все эти субъекты и могут выступать в качестве систем, нуждающихся в обеспечении своей безопасности. Именно так следовало бы мыслить возникновение общества и государства в качестве вторичных субъектов безопасности, воплощающих идею страны и оформляющих особый статус отдельного человека – его гражданство.
Принципиальный приоритет интересов отдельного человека над интересами частичных общностей людей (классов, этносов, конфессиональных сообществ и т. п.), по нашему убеждению, уже сделан современной гуманистической мыслью, извлекшей урок из жестокой истории ХХ века. Проблема же преодоления разобщенности и, в частности, субъективации страны, по идее, решается за счет уже упомянутой коммуникации (общественного диалога). Цивилизованные страны постепенно накапливают опыт такого диалога, а в последние десятилетия заметно интенсифицировались и попытки создания соответствующих социальных теорий и технологий.
Что же касается приоритета человека перед государством (т. е., фактически, отрицания изначально существующих отдельных, «собственных» интересов государства), то принятие этого положения есть наш выбор в другой современной дилемме – государственно-правового позитивизма и либерализма, – исторически разрешающейся, на наш взгляд, в пользу либерализма (в достаточно широком спектре его разновидностей – от «чистого либерализма» до «социал-демократии»).
Понятие страны. Далее нам следовало бы уточнить, что означает для человека гражданское и гражданство. Тем самым мы переходим к ответу на вопрос: в чем именно обеспечивается в данном случае безопасность человека (иначе – каков предмет обеспечения национальной безопасности)?
Если мы обсуждаем тему национальной безопасности, то многие «жизненные интересы», при всей их важности для человека, вроде бы выпадают из поля нашего внимания, поскольку реализуются «не на том уровне» – не на уровне страны или государства. Так, вопросы обеспечения продовольствием человек в основном решает в той местности, где он проживает; на том же, муниципальном уровне в принципе решаются вопросы сохранности личного имущества. (Правда, и в том, и в другом случае существуют аспекты, связанные, скажем, с общим законодательством, которые относятся к государственному уровню.) С другой стороны, например, проблема сохранности озонового слоя Земли относится к числу «глобальных». Как же выделить те процессы, к которым, по их значимости и уровню, применим предикат «национального»?
Скажем сразу, что здесь мы видим фундаментальную проблему национальной безопасности – как для любой страны, так и для России в частности, – которую сегодня нельзя обойти или решить «в лоб», за счет устоявшихся представлений и расхожих формулировок. Это проблема прорисовки понятий «страны», «своей страны – Родины» и, в частности, «России», т.е. проблема национальной идентичности, затронутая в первой главе настоящего пособия. Ведь выделенный таким образом «пучок» интересов должен дать нам не что иное, как представление о национальном «образе жизни» – общих (для граждан) ценностей, умаление или повреждение которых трактуется как негативное явление национального масштаба. (Беря «образ жизни» в кавычки, мы даем понять, что это есть условное, временное словесное обозначение сложного понятия, которое необходимо выработать.)
При ближайшем рассмотрении оказывается, что понятия «страны», «родины», России не проработаны, что и связано с кризисом национальной идентичности, о котором речь шла в первой главе. Исторически протекание целого ряда важнейших процессов люди связывают с особой формой организации общества – государственной. С начала Нового Времени доминирующей формой здесь стало «национально-территориальное государство», чему мы и обязаны такими терминами, как «национальная безопасность». Но в сегодняшней исторически-конкретной ситуации (и это еще один «урок ХХ века») вопрос о государственности сильно усложнился: выпячивание этнического фактора, как мы уже говорили, стало делом не только неконструктивным, но и опасным. Вспомним еще раз мысль В. Гавела о многогранности понятия «родины»; построение такого рода понятий было и остается важнейшей задачей разработки методологии национальной безопасности в ее социально-политическом аспекте.
Проблема субъективации России. Применительно же к современной России приходится задаваться и еще одним вопросом: а существуют ли те общие интересы страны и ее населения, государства и его граждан, о которых говорилось выше? Существует ли, иными словами, такой субъект, как Россия (при том, что ее объективное, физическое существование вроде бы очевидно)? Это вопрос о культурно-историческом и политическом самоопределении, самоидентификации населения страны, общества, служащий предметом бесконечных дебатов. Но не ответив так или иначе на поставленный вопрос, мы в принципе не можем строить деятельность по обеспечению национальной безопасности России на перспективу.
Современная Россия – это не бывший СССР и уж тем более не бывшая Российская империя. И в плане границ, и в смысле выбранного пути, и в культурно-цивилизационном или, если угодно, духовно-идеологическом отношении это все же новая страна. Двадцать лет – слишком небольшой срок для того, чтобы сложилось национальное самосознание, государственность, понимание целей и перспектив ее развития. А это лишь немногие, но непременные условия для формирования представлений о национальной идентичности, а следовательно, и безопасности.
Другая сторона этого вопроса состоит в том, что разработки по обеспечению национальной безопасности должны отражать в идеале консенсус, или, по крайней мере, – достаточно широкое и явно выраженное национальное согласие (оно должно быть выше политической борьбы и интересов отдельных партий) по ряду ключевых вопросов, относящихся к выбору модели социально-экономического и общественно-политического развития страны и как бы синтезировать предпочтения народа и элиты в отношении государственного строя, экономической системы и характера взаимоотношений с внешним миром. Это должна быть своего рода философия общего дела и одновременно технология необходимого и достаточного компромисса, в условиях которого только и возможно такое согласие. Его формирование – длительный процесс, в котором должны участвовать и руководство страны, и ученые, и политические деятели, и самые широкие круги общественности.
Все это мы должны учитывать, во-первых, во всех разработках, посвященных управлению национальной безопасностью, а во-вторых, – самое главное – при реализации этих разработок.
Очевидно, ответ на вопрос, что именно надо делать для обеспечения национальной безопасности, т. е. постановка конкретных целей и задач этой деятельности, напрямую зависит от того, как нам удалось обрисовать предмет национальной безопасности, выделив процессы, жизненно важные для человека как гражданина (в том числе процессы, выступающие как интересы «общества» и «государства»). Тогда мы можем понять, что представляют собой разрывы, помехи протеканию этих процессов, с которыми связаны риски, вызовы и угрозы национальной безопасности, и выделить источники этих угроз.
Риски, вызовы, угрозы. Здесь следует сделать важное методологическое пояснение. Риски, вызовы и угрозы мы рассматриваем как разные степени опасности. В этом терминологическом ряду риски – самый низкий уровень опасности, а угрозы – самый высокий уровень. При этом важнейший компонент политики национальной безопасности состоит в освоении и умелом применении технологий перевода угроз в вызовы, а вызовов – в риски. Если же риски перерастают в вызовы, а вызовы в угрозы, то это несомненный признак серьезных сбоев в системе национальной безопасности той или иной страны.
Проиллюстрируем это положение вначале на простом бытовом примере. Любой, даже очень опытный, водитель, садясь за руль автомобиля и выезжая на шоссе, подвергает свою личную безопасность и безопасность своих пассажиров определенному риску. Водитель, превышающий установленную скорость движения, переводит опасность на более высокий уровень – уровень вызова. Если же он садится за руль в нетрезвом виде или ведет машину, не обращая внимания на знаки дорожного движения, - то это уже угроза и для его личной безопасности, и для безопасности пассажиров.
Такая же иерархия уровней опасности существует и для пешехода. Если он переходит улицу в положенном месте, на зеленый свет светофора, - это риск; если на красный сигнал светофора, даже при отсутствии машин, - это вызов; если же в потоке машин в неположенном месте, - это уже угроза.