В среднесрочной перспективе (5–10 лет) угроза может возрасти, прежде всего, на Юге. В условиях, когда исламский экстремизм в мире нарастает, Россия оказывается перед лицом агрессивных режимов Ближнего и Среднего Востока. Если не удастся дипломатическими средствами предотвратить конфронтацию с исламским миром, возможно развитие противоречий с некоторыми мусульманскими странами стремящимися добиться господства в широком географическом регионе – от Боснии до Таджикистана. При худшем варианте развития событий Россия может столкнуться здесь даже с несколькими войнами масштаба афганской на своей территории или на территории СНГ.
Что касается Запада и Востока, то здесь нельзя исключать ухудшение ситуации, но прямая военная угроза маловероятна. Правда, если за это время не будет создан механизм реального партнерства между Россией и НАТО, альянс останется замкнутым военным блоком и не будет трансформирован в миротворческую организацию с участием России, а военная инфраструктура НАТО вплотную придвинется к нашим границам, то положение может существенно осложниться, не исключая возобновление противостояния между Россией и Западом. Кроме того следует отдавать себе отчет в том, что уже в среднесрочной перспективе роль ядерного оружия в обеспечении национальной безопасности будет неуклонно падать, а Соединенные Штаты в этот период выйдут на создание и оснащение своих вооруженных сил оружием «шестого поколения» (высокоточным обычным оружием), с помощью которого они смогут решать любые военные задачи. Россия вряд ли сможет конкурировать в этом с США. Нельзя исключать развертывания США к этому времени не только тактических систем ПРО, способных решать задачи борьбы со стратегическими силами России, но и территориальной системы ПРО.
В среднесрочной перспективе не исключено возникновение серьезных противоречий между Китаем и российскими союзниками в регионе (Казахстан, Киргизия, Таджикистан), а также между Китаем и важной для России нейтральной Монголией. Хотя в настоящее время нет оснований прогнозировать какие-либо агрессивные намерения со стороны Китая, ряд объективных факторов не позволяет полностью сбросить со счетов возможность серьезных противоречий между Китаем и Россией, способных создать проблемы безопасности и для российской территории (Забайкалье и Приморье).
Наиболее сложно дать долгосрочный прогноз. Если не удастся создать региональной системы безопасности в Европе и АТР, укрепить механизмы обеспечения глобальной безопасности под эгидой ООН, то нельзя исключать возобновление типичного для полицентричной системы международных отношений острого соперничества между новыми центрами силы, их попыток установить господство над регионами, имеющими жизненно важное значение для России и даже над некоторыми районами самой Российской Федерации. В этих условиях, при отсутствии взвешенной и долгосрочной геоэкономической стратегии, основанной на новейших внешнеполитических технологиях, России грозит вытеснение на периферию мирового экономического развития.
Наибольшую потенциальную угрозу для нового российского государства – особенно после событий в Чечне – представляет формирование недружественного, а порой и агрессивного к нему отношения со стороны целого ряда государств по периметру границ России, возможное втягивание ее в локальные и региональные вооруженные конфликты различного масштаба. Речь, в первую очередь, идет о регионах, граничащих с бывшими среднеазиатскими республиками и Закавказьем.
Для сохранения целостности России и обеспечения оптимальных условий политических и экономических реформ наибольшую опасность представляет риск отделения некоторых регионов, в частности, Дальнего Востока, Калининграда и Карелии от России и создание вокруг нее подобия санитарного кордона, который будет все дальше нас отодвигать от наиболее развитых и экономически перспективных партнеров в Азии – Японии, Южной Кореи, Китая, Филиппин, Малайзии, Тайваня, а в Европе – Финляндии.
Особую тревогу в этом отношении вызывает продолжающаяся депопуляция Сибири и Дальнего Востока. Этот процесс не сопровождается целенаправленной государственной политикой по привлечению сюда инвестиций и людей на новой основе. Эти регионы – стратегический резерв развития России – могут превратиться в зону геоэкономической, а затем и геостратегической уязвимости. Вместо источника роста России, Европы, азиатских государств, эта территория может превратиться в источник нестабильности и объект соперничества великих держав.
С этим связана еще одна проблема: явное желание Запада ослабить Россию как конкурента на мировом рынке. Это видно на примере высоких технологий, уже не говоря о торговле оружием. Все обещания помощи России немедленно заменяются жесткими декларациями, как только дело доходит до перераспределения сфер влияния на мировом рынке. И хотя интеграция России в мировое экономическое пространство, контролируемое Западом, неизбежно, может оказаться так, что она произойдет далеко не на равноправной основе, а в международных экономических организациях Россию будут по-прежнему держать «в передней».
Наконец, есть риск (хотя и кажущийся сегодня маловероятным) реализации сценария, который уже пытались осуществить в 1917 году – расчленения всего постсоветского пространства на сферы влияния Японии, Китая, Германии, Турции США и других крупных государств. Если это произойдет, Россия будет сброшена в геополитическое небытие. Ее просто растащат «по кускам» другие центры силы.
В этом разделе предметом методологического анализа являются два вопроса.
Кто является субъектом обеспечения безопасности (в отличие от «субъектов безопасности», рассматривавшихся ранее)? Иначе говоря, кто олицетворяет в социальной действительности ту управленческую позицию, которая берет на себя ответственность и полномочия за обеспечение национальной безопасности?
В каких формах следует осуществлять «управление национальной безопасностью», какие документы вырабатывать и как обеспечивать реализацию выработанных положений?
В соответствии с Законом «О безопасности» (статья 2), «основным субъектом обеспечения безопасности является государство, осуществляющее функции в этой области через органы законодательной, исполнительной и судебной властей... Граждане, общественные и иные организации и объединения являются субъектами безопасности, обладают правами и обязанностями по участию в обеспечении безопасности в соответствии с законодательством Российской Федерации...»
Конечно, роль государства (понимаемого в данном случае, очевидно, как особый институт, как «государственный аппарат», а не как «страна») в обеспечении национальной безопасности неоспорима. Но все сказанное выше вскрывает проблемный слой также и в этом вопросе. Как следует мыслить реализацию «прав и обязанностей» в этой области для граждан и их объединений в демократическом государстве и, в частности (как можно надеяться), в новой России?
О рамках полномочий для системы обеспечения национальной безопасности (ОНБ). Прежде всего, ОНБ следует трактовать как искусственно (т. е. сознательно, осознанно) выделяемую гражданами из своего сообщества для осуществления особой деятельности по ОНБ. Более точно можно представить генезис этой системы, используя логику «смены позиций» в ситуации обеспечения безопасности: субъект-гражданин, озаботившийся проблемой обеспечения своей безопасности, поместивший далее самого себя в позицию угрожающей системы и приобретший соответствующие «знания об опасностях», должен теперь сам перейти в новую (третью) позицию – позицию ОНБ.
Это не означает, конечно, что в случае ОНБ «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Понятно, что по сути решаемых задач функции системы ОНБ должны входить в число функций, отправляемых государственным аппаратом (собственно, государство как социальный институт и выделяется для выполнения таких – общенациональных – функций). Это означает только тот жесткий факт, что рамки деятельности системы ОНБ определяются делегированием полномочий по защите общенациональных интересов «снизу вверх» – со стороны отдельных граждан.
Система ОНБ как межведомственная система государственного управления. Возникает естественный вопрос: как соотносятся функции ОНБ с другими функциями госуправления, как они вычленяются среди других функций? Традиционные представления о системе ОНБ связываются в первую очередь с работой нескольких министерств и федеральных служб, полностью или в значительной мере ориентированных на традиционный круг вопросов национальной безопасности (Минобороны, ФСБ, МВД, МИД и др.). Но в последние годы, отмеченные в нашей стране многочисленными кризисными явлениями, у политиков уже выработался стереотип – относить к «вопросам национальной безопасности» едва ли не любую крупную проблему (криминальную, финансовую, энергетическую и пр.), возникающую из-за явных провалов управления. Может быть, целесообразно выделять в качестве системы ОНБ ту часть системы госуправления, которая имеет дело с «запущенными», кризисными ситуациями (т.е. трактовать ее как своего рода «пожарную команду»)? В конце концов, дело не в красноречии политиков, а в сущности интересующей нас особой деятельности.
Представляется, однако, что более осмысленным будет другой тезис. Обеспечение безопасности следует трактовать не как часть или «звено», а как один из аспектов управления, присутствующий во всех его частях и звеньях. Действительно, в любом звене управления, так или иначе, возникает момент, когда нужно извлечь опыт из фактов прерывания обеспечиваемых процессов в прошлом, приобрести соответствующее новое управленческое знание, чтобы реализовать его затем в управленческих воздействиях – одним словом, возникает «момент обеспечения безопасности». Но в таком понимании система ОНБ не может быть «вотчиной» нескольких государственных ведомств; аспект ОНБ может присутствовать в любом звене госуправления, в т. ч. в любом ведомстве и любой отрасли, – постольку, поскольку это звено сталкивается с проблемами национального масштаба. Более того, ОНБ должно иметь и любое звено системы «гражданского самоуправления» в любом ее варианте, который мы можем представить в рамках формирования демократического, открытого общества. (Этим никоим образом не отменяется необходимость вести и развивать также «традиционные» направления национальной безопасности силовых ведомств и органов.)