Таким образом, в рамках «науки о безопасности» научно-экспертное сообщество должно будет дать ответы на такие традиционные вопросы, как оптимальные подходы к военному строительству, приоритетные направления военно-технической политики и т.п. Приведенный пример вовсе не следует понимать в том смысле, что решение первого типа ресурсной задачи – оптимального распределения ограниченного ресурсного потенциала – связано исключительно и только с организацией и строительством Вооруженных Сил. Напротив, это всего лишь пример для иллюстрации. Учитывая, в частности, что одним из наиболее важных ресурсов обеспечения безопасности является интеллект, подобную же задачу оптимизации можно сформулировать для государственной политики в области образования, поиска и государственной поддержки в развитии «креативного интеллекта» нации, как важнейшего ресурса, способного, в конечном итоге, сделать для обеспечения национальной безопасности куда больше, чем количество и качество оружия, которым владеет страна.
Вторая часть ресурсной проблемы, решение которой должна будет взять на себя «наука о безопасности», представляется куда более важной и сложной, чем первая, являющаяся управленческой задачей оптимизации. Мы уже говорили о том, что ставить задачу обеспечения безопасности только как задачу поиска и распределения материальных ресурсов для сегодняшней России явно недостаточно и малоперспективно. Проблема во втором случае должна формулироваться по-иному: как на основе знания о существующих опасностях и исследования их природы и особенностей развития предложить методы и способы, которые позволят деятельность, направленную на обеспечение безопасности, перевести из поглотителя ресурсов в их источник, способствующий развитию России, а не препятствующий ему. Формулировка эта куда менее привычна и куда более «софистицирована». Попробуем проиллюстрировать это различие на примере такого вызова, как быстро растущий экономический, военный и людской потенциал современного Китая, тоталитарный характер его политической системы и неопределенность будущей политики в отношении России, Казахстана, Монголии и ряда других стран.
Каким образом сформулировать традиционную ресурсную задачу по российскому ответу на названный вызов, который в будущем вполне может вырасти в прямую угрозу развитию и безопасности России? В привычных терминах необходимо определить, какого типа вооружения и какие Вооруженные Силы нам понадобятся на Дальнем Востоке, чтобы эффективно противостоять возможной китайской экспансии. Возможно, необходимо будет ответить на вопрос относительно приоритетных направлений военно-технической политики: где следует сохранить превосходство над Китаем, чтобы поддерживать качественный отрыв нашей военной техники. Придется задуматься о роли ядерного оружия в российской военной политике применительно к дальневосточному региону как средства сдерживания подавляющего превосходства Китая в людском потенциале. Наконец, можно выработать рекомендации для российской дипломатии, направив ее усилия на поддержание добрососедских отношений с Китаем и на сдерживания его политико-дипломатическими средствами. Ясно, что на осуществление рекомендаций по каждому из предложенных направлений понадобятся время, деньги и другие материальные ресурсы. Ясно также, что их осуществление в полном объеме может оказаться для современной России неподъемным бременем. И уж совершенно очевидно, что их реализация существенно осложнит задачу развития страны.
Однако проблему можно сформулировать совсем по-иному: разработать концепцию экономического развития Дальнего Востока России в увязке с современными и перспективными потребностями китайской экономики так, чтобы в будущем зависимость китайской экономики от стабильности в этом регионе достигла такого уровня, который делал бы абсолютно нецелесообразным ее подрыв любыми силовыми методами. Речь здесь может идти, например, о создании на территории России энергосистемы, ориентированной в значительной степени на китайские потребности, и вообще о достижении как можно более высокого уровня экономической взаимозависимости, при котором сохранение ее российской компоненты становилось бы важнейшим приоритетом политики безопасности самого Китая. Сотрудничество в военной области может быть составляющим компонентом такой стратегии, однако здесь необходима особая осторожность и взвешенный подход. Продажа Китаю самых современных образцов российского оружия, таких как самолет Су-27, вряд ли может служить примером продуманной и обоснованной политики. В целом же такой программный подход мог бы включать привлечение китайских (и не только) инвестиций в развитие инфраструктуры региона, создание условий для активного привлечения туда российских граждан.
Такое знание о «состоянии безопасности» также совершенно необходимо хотя бы для того, чтобы не допустить слишком глубокого расхождения интересов безопасности государства как «политической машины» с интересами граждан, которые оно и призвано обслуживать.
При решении данной задачи научно-экспертное сообщество столкнется с целым рядом новых или малознакомых проблем. Каким образом «замерять» состояние безопасности на каждом из названных уровней? Какие пути и методы можно предложить, чтобы материально одинаковые факторы переводить из разряда «угрожающих» и «опасных» в категории, к ним не относящиеся? Очевидный пример такого рода – это отношения в ядерной области между США и Францией. Ясно, что между ними существует ядерный дисбаланс, однако это не порождает ощущения опасности ни во Франции, ни в США. Очевидный ответ на этот вопрос состоит в том, что эти государства не разделяют идеологические противоречия, и они придерживаются общих демократических идеалов и ценностей. Но в отношениях России и США теперь тоже нет идеологической конфронтации, однако в ядерной области они по-прежнему исходят из постулатов взаимного сдерживания. Что это, инерция десятилетий холодной войны, которая отомрет сама по себе по истечении какого-то времени, или есть более глубокие геостратегические, цивилизационные и какие-то еще причины этого феномена?
По-видимому, к этой же третьей задаче, которую мы предлагаем возложить на «науку о безопасности», следует отнести и оценку того, достигают ли меры по реализации политики безопасности своей цели. Иными словами, необходимо получение объективных ответов на вопросы: привела ли деятельность по обеспечению безопасности к более высокому уровню безопасности, была безрезультатна, или, более того, вызвала ухудшение «состояния безопасности». Собственно, только ответы на такие вопросы сделают систему обеспечения безопасности замкнутой по «входному воздействию» и позволят ввести в нее элементы автоматического регулирования, то есть самокоррекции с целью достижения поставленных целевых функций. В противном случае мы рискуем действовать по «разомкнутому циклу» и повторить печальную участь СССР, который, пытаясь обеспечить свою безопасность ценой неимоверных затрат национальных ресурсов и жертв в социальной области, произвел огромное количество всевозможного оружия, результатом чего стала катастрофа национальной экономики, распад государства и очевидная военная слабость всех стран – продолжателей СССР, включая Россию. А необходимость что-то делать с уже произведенным и бесполезным оружием стала дополнительным экономическим бременем и экологической угрозой.
Сформулированные выше три основных задачи «науки о безопасности» определяют и механизмы ее вовлечения в деятельность по обеспечению безопасности. Однако, прежде чем говорить о конкретных формах научной и экспертной деятельности в области безопасности, заметим, что нынешнее российское политическое руководство проявляет удивительное безразличие к науке вообще и отсутствие какой-либо видимой потребности в экспертных оценках в области безопасности, в частности. Если такая «самодостаточность» и непрофессионализм органов и лиц, облеченных полномочиями принятия решений в области безопасности, сохранится и далее, научно-экспертному сообществу останется только предсказать катастрофу и «отойти в сторонку», чтобы не очень «задело», когда «рванет». Итак, решение задачи должно начинаться с выработки у политического руководства потребности в квалифицированных экспертных оценках и понимании, что без таких оценок принятие ответственных решений в области безопасности невозможно. Иначе наша политика будет постоянно «вляпываться» в «очередную Чечню» и говорить придется не о развитии, а о дальнейшей деградации России.
Итак, первая задача должна состоять в постоянном мониторинге и оценке существующих и потенциальных опасностей для России. В силу разнообразия физической природы и источников опасности, в их определении должны быть использованы специалисты очень разных областей. Их вовсе не должно быть очень много, но государство должно взять на себя некоторую координирующую функцию, прежде всего в формулировании вопросов, ответы на которые нужны, и в обеспечении постоянного и системного режима такой работы. Для этого потребуется организация постоянной мониторинговой сети на базе существующих научных учреждений и создание двух-трех государственных экспертно-аналитических центров, координирующих работу сети и трансформирующих результаты ее работы в набор обоснованных рекомендаций по принятию приоритетов политики национальной безопасности на конкретный отрезок времени. Прерогатива формулирования регулярно обновляемого набора подобных приоритетов политики безопасности безусловно принадлежит высшему политическому руководству, но базироваться они должны на экспертных оценках.