[Как один человек помог девочке]
Один человек вел коня пастись, а ночная пора была. Это было на Троицу. Завел коня на луг и пошел домой. Идет он по улице и видит – девочки идут, идут. А одна позади всех ковыляет. А это шли умершие дети. Все впереди, а одна за ними еле поспевает. Он видит – у нее ноги спутаны. Подошла она близко к этому человеку и сказала: «Дяденька, сними ты с меня эти путы. Это моя мама не сняла мне с ног эту бечевку, и с ней меня похоронили. Снимешь – отдай ее моей матери, она меня похоронила, а веревку забыла снять». Человек снял с ног девочки бечевку, и она побежала догонять остальных [8, 198].
[Почему нужно справлять поминки]
Вот было, что снится женщине сон: приходит к ней мальчик, маленький такой, говорит ей: «Вот умер я во столько-то лет». Во сколько – не помню я. И трясет денежкой и говорит, мол, мать похоронила его, только денежку дала, а поминки-то не справила, а он кушать хочет. Ну женщина его и спроси: «А где твоя мать живет?» Он ей сказал, она пошла, мать нашла, рассказала ей. Мать заплакала, запричитала и справила поминки. И не являлся больше [8, 200].
[Как поминать умерших]
Однажды я в поминальный день пригласила к себе соседок. Мы втроем поужинали. А я думаю: «Я каждый раз в поминальные дни вареники варю. Испеку я пирожки». Поужинали. Одна соседка осталась у меня ночевать и говорит: «Я буду спать на печи». А я собрала на стол для дедов – поставила борщ, положила хлеб, полотенце, ложки. И в коливо ложку положила. И говорю сама себе: «Порежу я пирожки». А потом передумала: «Не буду резать, пускай целые берут». И не порезала. Легла я спать и сразу заснула. А та соседка, что легла на печи, не спала. И наутро мне рассказала, что она видела: открывается дверь и идут умершие родственники. Подходят к столу и говорят: «Все хорошо сделала, а пирожки не порезала» [8, 208].
[Почему покойники снятся]
Это бывало, что покойники во сне являлись. Как покойники снятся, так поминки просят. Поминать надо. Например, перед Троицкой субботой мне мать снилась: «Нюра, я очень хочу пара!» А пар, он из брюквы, которую тушат на печке. Пар выпарят – вкусная брюква. Ну вот она мне и говорит: «Я очень хочу со своим хлебом этого пара». Я выпарила и носила на могилу [8, 200].
[Как увидеть души]
Души можно увидеть с помощью тех щепок, которые остаются от гроба. Перед родительской субботой нужно целый день не есть и не разговаривать ни с кем, а когда вся семья сядет ужинать, нужно сесть на печи возле трубы и жечь эти щепки от гроба – и увидишь дедов. Одна так сделала и увидела: а они идут, и если кто из них украл что-нибудь при жизни, так они это с собой носят, на спине. А один бревно несет – украл на этом свете – а в дверь не может пролезть. Она увидела это и засмеялась, и ее деды обнаружили и забили. Молчать нужно, когда на дедов смотришь [8, 208].
[О черте-слуге]
Раз одна баба вывела себе черта-слугу, а работы ему не дала. Нечем ему было заняться. В это время ее муж молотил зерно. Черт говорит бабе: «Давай работу!» А она ему: «У меня нечего делать, ступай к мужу». Пришел и повесил деда в сарае тот черт. Баба пришла, смотрит – а это ее муж повешенный висит. Увидев, что черт убил ее мужа, женщина испугалась и пошла к священнику. Тот сказал: «Приведи его к реке, дай решето и прикажи, чтобы он наметал копну из воды этим решетом». Черт начал – вода вытекает и вытекает. Такую работу дала, что не мог ее выполнить и убежал [8, 442].
[Нечистый]
Рассказывали, что были нечистые. Сосед пошел в армию, а жена ждала его и сильно плакала. Так нечистый дух приходил к ней как ее муж, змей этот. Он до того замучил ее, что эта женщина чуть не умирает. А он ходит и говорит: «Душечка моя!» А люди ей подсказали: «Садись на пороге и расчесывай волосы. И ешь конопляное семя». Его ешь, а оно трещит. А нечистый приходит в первом часу ночи и спрашивает ее: «Что ты делаешь?» – «Косу чешу». – «А что ешь?» – «Вшей». Так он развернулся к трубе, обернулся змеем и вылетел. Это нечистый был [8, 444].
[Страх]
Iшоў вечарам з хрысцін адзін чалавек з жонкаю. Жонка несла дзіця заду. Бачаць яны, што нехта ідзе за імі. Яны барджэй іці, і той чалавек прыбаўляе шагу; Яны бегчы, і ён бегчы. Дагадаліся тагды яны, што гэта нейкі страх, да дай, божа, ногі! Як мага пабеглі дахаты.
Прыбеглі яны гэтак к дзвярам, толькі што ўскочылі ў сені, адно ж і страх на ганку. Добра, кажа, што гэтак яшчэ захваціліся. Залезлі тагды ўсе хатнія на печ і сядзяць, вельмі напалохаліся.
Зараз страх прынёс азяродную жэрдку, падсадзіў яе пад падрубу і стаў падваліваць хату. Чалавек набіў ружжо грашмі, бо чорта нішто інадшае не бярэ, прыцэліўся і гаворыць:
– Адстэмпся, шатане, а то ў лоб запале!
А страх нават і не турае, да ўсё страецца, каб як вышэй падняць зруб і ўлезці ў хату. Наўперад былі відаць яго ногі толькі чуць-чуць, а то вот ужэ высадзіліся па самыя калені, яшчэ ўсё вышай зруб падымаецца. Яшчэ горай напалохаліся ўсе ў хаце, адно ж зараз заспяваў певень – і ўсё прапала [9, 142]. Начало документа
[Свадьба чертей]
Ехали два мужика по лесу и немного заплутали. Попадает им знакомый мужик из другого села и приглашает в свое село на свадьбу. Сказал, что невеста из их села. Вот приехали, привязали коней. Зашли в дом. Гости сидят, невесту ждут. Мужики-то торопятся домой, а им говорят: «Подождите, сейчас невесту уже привезут». Вот привезли, заводят в хату, а эти двое ее узнали – из их села, Гашка. Узнали и думают: «Чего же это у нее голова так криво?» Началась свадьба. Один из мужиков взял баян и стал играть. Умаялся и вытерся занавеской и.. все исчезло. Столы – не столы, а пни, а вся еда – конский навоз. Это их черти возили. Сели они на коней и до дому быстрей. Приезжают, а им говорят: «Гашка на току повесилась». Это ее черти запихали. Чертям душу отдала. Таких раньше на кладбище не хоронили. Тот срок, что им дожить осталось, они на чертей батрачили [8, 446].
[Как повитуха у черта детей принимала]
Мне тетка рассказывала моя. Она была бабка-повитуха. Она и говорит: «Я только что у черта детей принимала». 'Вот приезжает к ней ночью мужчина на коне. Привозит в дом, а там женщина рожает. Приняла бабка мальчика. Муж и говорит: «Ну, давай отплачу, ты хорошо детей принимаешь». И насыпал ей в фартук золота. На коня ее посадил и через речку перевез. И только он через речку перевез, на нее такой сон напал. А конь у него такой красивый, под седлом. Она легла на берегу и заснула. Утром идет женщина по воду и говорит: «Ты что, Семеновна, здесь лежишь?» – «Да вот, – говорит, – я у кого-то ночью роды принимала, так он мне золота дал». Развернула фартук – а там угли [8, 448].
[Лапти для черта]
Мама рассказывала. Раньше в лаптях-то ходили, бедно народ жил. Ну и старик сидит, заплетает лапоть. И пришел сосед-старик: «Ты кому это такой большой лапоть заплетаешь?» – «Черту», – говорит. Ну и засиделся до двенадцати. Двенадцать часов уже подходит. Подъезжает на сивой лошади человек. Высокий, прямо под окно и говорит: «Ну-ка, дедушка, ты мне пообещал лапти сплести. Так давай!» А он уже у последнего лаптя концы обрезает. «Сейчас, – говорит, – готов будет второй лапоть». Закончил, обрезал концы, связал парой и в окошко подал. Тот забрал и поехал. Слышно было, как конь топает ногами. Это, говорят, сущая правда. Черт! Он его помянул, тот и приехал [8, 448–449].
У лазе
Эта дзед расказваў. Пайшоў вон у лазу. Дзяру, кажа, я лозу й дзяру, а там другі чалавек буў з ім. Той надраў да й пайшоў. О, я ж бачыў, што той пайшоў, а хто та стаіць у лазе, на адном месці? Кажа, у таком белам, у капелюшу. Стаіць, а я, кажа, дзяру й дзяру гэту лозу. А дале кажу: «А ты ўжэ надраў?» А вон нічога, нічога мне не кажа. Я й шчэ, кажа, шчоб той адазваўся. Ой, дале бачу, шо не, эта не лозу дзяру. Я, кажа, эту лоху ек бурануў, ды ек даў драпака ад тае лозы – не азіраўся. А там, кажа, некі чалавек ёму трапіўся па дарозе ды гаворыць: «Шо бяжыш? Нагледзеўся? Эта ж тут, кажа, навек хто не пойдзе, так, кажа, чорта пабачыць!» [9, 151–152].
1. [О кладах]
Говорят, в старину жили у нас какие-то паны и наезжали грабежом на наши деревни. Наедут они в деревню все больше по праздникам, когда люди разойдутся к церкви или на базар, очистят все, что получше, да и деревню зажгут. Невмоготу стало православным терпеть это лихо от разбойников, принялись ловить их три волости. Окружили их в притоне на Марьине, некуда им стало деваться. Видят они: дело худо. Вот и стали они награбленное добро в землю зарывать в большой кадке и зарывать не спроста, а с приговором, чтобы не досталось никому. Атаман их ударился о землю, обернулся вороном и улетел, а разбойников всех тут схватили и казнили. С тех пор лежит в Марьине клад. Много народу пытались его добыть, да нет – не дается: наговор такой! Есть еще у нас клад – на пустоши, тоже паны зарыли. Лежит он под треугольной плитой. Годов пятнадцать назад собрались человек до пятидесяти этот клад добывать... да, видно, тоже был положен с приговором, а отговора никто не знает. Копали, копали ...запустят щуп – слышно, как бы в дерево ударяется и близко, покопают еще – все столь же глубоко, потому что клад в землю уходит. Помучились, да так и отступились [8, 451–452].
2. [О кладах]
Раз тоже клад положили. Сделали маленький ящичек и где-то под матицу в доме затолкнули. Вот эта старуха умерла, сын вырос, женился. И как уедет сын, молодуха останется, спит спокойно, вдруг орет кто-то: «Отойди – упаду! Отойди – упаду!» Она спичкой чиркнула, подошла – свешивается гробик. Когда муж приехал, она рассказала: «Так и так, третью уж ночь гроб выпадает». Страшно им стало, перекочевали в другую избу. Тут соседи собрались, с ружьями покараулили, но ничего не вышло. Как-то осенью зашел к ним мужчина: «Пустите ночевать, весь перемок». Они и говорят: «Вон, иди, у нас изба соседняя, там ложись на печку, а у нас тут ребятишек полно». Он на печку лег. Вот подошла полночь. Кто-то и заревел: «Отойди – упаду!» А он не сробел и говорит: «Падай!» Ну, упал этот гробик, он посмотрел: ага, самородки золота. Он сказал хозяину: «Вот какое чудо-то было. Это был клад положен на вас, а вы боялись» [8, 452–453].