Фроум всегда приходил за Мэтти Сильвер[18], кузиной своей жены, в те редкие вечера, когда она отправлялась в городок развлечься. Это Зина решила, что девушке нельзя засиживаться дома. Мэтти Сильвер приехала к ним из Стэмфорда, чтобы помогать Зине. Денег у нее не было, поэтому в первый же день Зина посчитала, что необходимо помочь Мэтти привыкнуть после Стэмфорда к жизни на отдаленной ферме Фроумов. Итан думал с язвительностью, что иного способа развлечь Мэтти Зина бы и не придумала.
Поначалу Фроум внутренне противился предложению Зины отпускать девушку в Старкфилд: в такие вечера ему приходилось после тяжелого дня на ферме проходить за ней две мили. Между тем, очень скоро ему захотелось, чтобы там что-нибудь праздновали каждый вечер.
Мэтти жила с ними уже год. Итан не раз видел ее в течение дня. Однако самым счастливым для него было время, когда они возвращались на ферму после очередной вечеринки, шли под руку: его шаг был широким, а ее походка легкой и летящей, при этом Метти легко поспевала за ним.
Фроуму Мэтти сразу же понравилась: как только он увидел на вокзале в Кобери-на-равнине, куда приехал ее встречать. Мэтти спускалась с поезда, когда заметила его, улыбнулась и помахала, а потом крикнула:
- Вы, верно, Итан!
Она легко соскочила с подножки со своими тюками.
А он подумал, глядя на эту хрупкую девушку: «Хлипковата для хозяйства. Но, похоже, смирная.»
Мэтти не только оживила его дом, как если бы зажгли давно потухший очаг. И не только оказалась неунывающей и работящей, вопреки его ожиданиям. Она к тому же умела смотреть и слушать: все, что он ей рассказывал и показывал, еще долго будоражило ее воображение, а при желании он мог с легкостью вновь пробудить в ней те первые впечатления – это доставляло Итану огромное удовольствие.
В такие вечера он по-настоящему наслаждался родством душ. Итан тоньше остальных чувствовал красоту природы. Эта чуткость развилась в нем благодаря учебе. И даже когда на душе у него было совсем тяжело, он не становился глух к зову природы, неба и поля. Но до сих пор эта его особенность причиняла Фроуму только страдание, которое омрачало окружающую красоту. Он не ведал, есть ли на земле другие люди, которым знакомы его чувства, или он единственная жертва этого скорбного дара. А потом узнал, что такое же восхищение переполняло еще одну душу: той, что была сейчас рядом с ним, жила в его доме и ела его хлеб. И он мог ей сказать:
- Посмотри туда. Это Орион, а вон то большое созвездие справа от него - Альдебаран. А те звездочки, похожие на пчелиный рой, - Плеяды.
Или показать ей выступившую на поверхность среди папоротника гранитную породу, которую Мэтти будет заворожено разглядывать, а он поведает ей о ледниковом периоде и последовавших за ним мрачных эпохах. Фроуму нравилось, что она не просто восхищается его знаниями, но и слушает его рассказы с интересом. Итана и Мэтти также единили менее определенные, но более тонкие чувства: молчаливый восторг от вида багрового, холодного, солнца, заходящего за снежные вершины, облаков, стайками проплывающих над золотистой стерней, или густо-синих теней от сосен на залитом солнцем снегу. Как-то Мэтти воскликнула:
- Как краски на холсте!
И он подумал, что точнее определить этот вид невозможно и что кому-то, наконец, удалось подобрать слова, чтобы описать его сокровенные чувства…
Фроум стоял около церкви в темноте, воспоминания нахлынули на него, обжигая, словно все это - невозвратное прошлое. Итан смотрел, как Мэтти кружится в танце, и удивлялся, как ему могло в голову прийти, что ей интересно слушать его занудные рассказы.
Ему было хорошо только рядом с Мэтти, поэтому ее веселость воспринял как доказательство того, что он ей совершенно безразличен. Она смотрела на партнеров, и лицо ее светилось, как окошко, в котором отражается закат, так же оно озарялось и при виде Итана. Он заметил, как Мэтти сделала несколько движений, которые, как он, глупец, считал, предназначались только ему: как она запрокидывала голову, перед тем как рассмеяться, будто хотела прежде распробовать смех, как медленно закрывала глаза, когда была очарована или взволнована.
Ему стало горько, эта горечь пробудила в нем тайные опасения. Жена никогда не ревновала его к кузине, но в последнее время все чаще была недовольна ее работой по дому, и всячески пыталась показать, что Мэтти - никудышная хозяйка. Зина всегда находилась в таком состоянии, которое старкфилдцы называют «хворобой». И Фроум считал, что если она действительно так больна, как сама думает, то ей нужна более крепкая рука в хозяйстве, чем та нежная ручка, которую он держал в те вечера. У Мэтти не было способностей к домоводству, и как она ни старалась, ничего у нее не получалось. Она схватывала все на лету, но могла замечтаться или забыться, да и вообще не принимала все эти хлопоты всерьез. Итан полагал, что если Мэтти выйдет замуж за любимого человека, в ней проснутся дремлющие инстинкты - и ее пироги и печенья станут гордостью округа. Но чужое хозяйство ее не привлекало. Поначалу она все делала настолько неловко, что Фроум не мог удержаться от смеха, но Мэтти смеялась вместе с ним - от этого их дружба только крепла. Он изо всех сил старался облегчить ее труд: вставал раньше обычного, чтобы разжечь огонь в камине, приносил вечером дрова, забрасывал мельницу, чтобы помогать Мэтти в течение дня. Дошло до того, что в воскресенье, когда все ложились спать, он пробирался на кухню и мыл полы. Однажды Зина застала его, когда он взбивал масло. Она молча отвернулась, и на ее лице промелькнуло странное выражение, которое он видел не первый раз.
В последнее время ее неприязнь, пока неявная, но все более тревожная, стала проявляться по-разному.
Как-то холодным зимним утром Фроум одевался при свете свечи. В щели в окне задувал сквозняк и колебал пламя. Итан стоял спиной к кровати, где спала Зина. И вдруг услышал ее плаксивый голос:
- Врач говорит, мне нельзя быть без присмотра.
Фроум думал, что жена спит, поэтому вздрогнул от неожиданности; хотя она частенько внезапно заговаривала после долгого пребывания в задумчивости.
Итан обернулся. Зина лежала под ситцевым лоскутным одеялом, ее лицо с высокими скулами казалось на белой подушке серым.
- Без присмотра? - переспросил он.
- Ты говоришь, помощница нам не по карману. Вот Мэтти уйдет – а я как же?
Он взял бритву и нагнулся к покрытому пятнами зеркалу над умывальником, чтобы выбрить щеку.
- Почему это она уйдет?
- Замуж выйдет и уедет, - протянула Зина.
- Она останется с нами столько, сколько потребуется, - сказал Итан, усердно орудуя бритвой.
- Не пристало мешать нашей бедолаге выйти за такого молодца, как Денис Иди, - жалобно и смиренно проговорила она.
Итан гневно посмотрел на свое отражение, запрокинул голову, чтобы побрить подбородок снизу. Хотя рука и была у него твердая, такая поза позволила ему потянуть с ответом.
Зина продолжила:
- А врач говорит, мне надобно кого-то, чтоб в доме помогать. Велел с тобой поговорить об одной девице. Ему о ней рассказывали. Говорит, вот и работница.
Итан положил бритву и засмеявшись выпрямился:
- Денис Иди! Коль так, замену Мэтти не скоро придется искать.
- Нет, нам нужно это дело сладить, - повторила она упрямо.
Итан спешно стал натягивать на себя одежду.
- Хорошо. Только после. Сейчас времени нет - и так опаздываю, – проговорил он, поднеся к свече свои старинные часы-луковицу из серебра.
Зина поняла, что разговору конец, и молча наблюдала, как он надевает подтяжки и пальто. Когда же он подошел к двери, сказала язвительно:
- Теперь, поди, все время опаздываешь. Повадился каждое утро бриться.
Это замечание напугало его больше, чем смутные намеки по поводу Дениса Иди. Он и вправду с самого приезда Мэтти брился ежедневно; но когда он вставал в темноте, Зина, казалось, спала. Итан наивно полагал, что жена не заметит изменений в его внешности. Несколько раз такое уже случалось: Зинобия делала вид, что ничего не замечает, а потом недели спустя по какому-нибудь ее случайному высказыванию он понимал, что ей все известно и выводы сделаны. В последнее время его занимали совсем другие мысли, он и думать забыл о своих опасениях. Даже Зина из тягостной действительности стала казаться чем-то ненастоящим.
Он жил одной Мэтти Сильвер и больше не мог этого скрывать. А теперь, когда он стоял около церкви и смотрел, как Мэтти танцует с Денисом Иди, в его сознании зароились намеки и угрозы, до этих пор оставленные без внимания.
Глава II
Когда из церкви посыпали люди, закутанные кто во что, Фроум притаился за открытой дверью и принялся их разглядывать. Время от времени свет фонаря выхватывал из толпы раскрасневшееся от еды и танцев лицо. Гости из соседних поселений медленно рассаживались по саням под навесом, местные живо поднялись на главную улицу.
- Поедешь, Мэтти? - раздался женский голос из толпы у навеса. Сердце Фроума ёкнуло: он видел только тех, кто отходил от дверей, и вдруг за створкой услышал чистый голос:
- Что ты! В такую ночь!
Она была здесь, совсем рядом: их разделяла лишь тонкая дверь. Еще мгновение - она вступит в темноту ночи, и его глаза, привыкшие к мраку, увидят ее четко, как днем. Итан почувствовал смущение и отступил еще дальше. Вместо того чтобы выйти к Мэтти, он продолжал молча стоять. Удивительно, что она - более живая, утонченная, общительная – никогда не подавляла его своими достоинствами, а наоборот, ее легкость и непринужденность в какой-то мере передавались ему. Но сейчас Фроум чувствовал себя неотесанным деревенщиной, каким был в студенческие годы, когда на пикнике пытался приударить за вустерскими девушками.