Предложенный в данной работе анализ помогает выбрать стратегию перевода, правильно интерпретировать сложные для понимания места в тексте, прояснить, какие отношения в действительности связывают героев. Иногда мысль в оригинале представляется неясной, но анализ позволяет распутать клубок, так как с его помощью можно установить авторский замысел, которым автор и руководствуется при выборе тех или иных средств для изображения персонажей, каких-либо описаний т.п., при выстраивании произведения.
Важно также изучить в максимально возможном объеме биографию автора, особенности эпохи, в которую создавалось произведение, и той эпохи, о которой идет речь в произведении (в том случае, если автор, например, XIX века пишет о XV веке). Дело в том, что окружение, эпоха оказывают влияние на формирование взглядов писателя. Велика вероятность того, что писатель включит в свое произведение мысли, которые почерпнет из работ любимого автора, если он воспитывался в религиозной семье, то и из Библии. Необходимо попытаться выяснить, как автор переводимого произведения относился к своей эпохе, людям, господствующим идеям, выяснить, каково мировоззрение данного автора. Все это в значительной мере поможет при переводе произведений этого писателя. Если переводчику удастся «сродниться» с ним, то это значительно облегчит интерпретацию текста и работу над переводом.
Практическая часть
ВСТУПЛЕНИЕ И I–III ГЛАВЫ РОМАНА ЭДИТ УОРТОН «ИТАН ФРОУМ»
Эту историю рассказывали мне разные люди, и, как это обычно случается, каждый делал это на свой лад.
Если вы бывали в Старкфилде*, что в штате Массачусетс, то бывали и в местной почтовой конторе. Если вы бывали в местной почтовой конторе, то видели, как к ней подъезжает Итан Фроум, забрасывает поводья на костистую спину своей лошаденки и прихрамывая бредет по мощеной кирпичом мостовой к белой колоннаде почты, и вам наверняка захотелось о нем расспросить.
Именно там, несколько лет назад, я и встретил его впервые; вид его меня поразил. Даже тогда он был самым приметным жителем Старкфилда, несмотря на свои увечья. Выделялся он не столько высоким ростом - всех местных, высоких и стройных, легко было отличить от более коренастых приезжих - сколько видом, отрешенным и волевым, столь необычным для хромого человека, который с трудом переставлял будто закованную в цепь ногу. Лицо его было каким-то печальным и суровым, волосы уже посеребрила седина, а тело утратило гибкость, из-за этого он мне показался стариком, и я очень удивился, узнав, что ему всего пятьдесят два года. Об этом мне поведал Хамон Гау, который до появления железных дорог водил дилижанс из Беттсбриджа в Старкфилд и знал историю всех семей, живущих по его маршруту.
- Он такой с той поры. Когда чуть не разбился. В феврале уж двадцать четыре годка минет, - медленно проговорил Хамон, поразмыслив немного над моим вопросом, и опять задумался.
Из-за этого несчастного случая - как узнал я от того же рассказчика – через лоб Итана Фроума тянулся шрам, а правая сторона тела была изувечена и стала заметно короче, поэтому ему стоило большого труда добраться от своей двухместной коляски до окошка почты. Он приезжал сюда каждый день около полудня, и я забирал почту в то же время, поэтому часто проходил мимо него или стоял рядом в очереди к зарешеченному окошку, чтобы получить свою почту. Приходил он всегда в это время изо дня в день, но редко получал что-либо помимо газеты «Беттсбридж Игл», которую, не просматривая, клал в вытянутый карман. Но иногда начальник почтового отделения давал ему конверт на имя миссис Зинобии или миссис Зины Фроум с броской надписью в левом верхнем углу: адресом какой-нибудь фармацевтической компании и названием лекарства. И конверты Итан убирал в карман, не глядя, как будто настолько привык к ним, что уже не удивлялся их количеству и разнообразию, и молча кивал на прощание начальнику почты.
В Старкфилде все его знали и приветствовали сдержанно, сообразно его хмурому выражению лица; молчаливость Фроума уважали - лишь изредка какой-нибудь старичок останавливал его перекинуться словечком. Итан выслушивал его, не отрывая голубых глаз от лица собеседника, а потом отвечал так тихо, что я не мог разобрать слов, после вскарабкивался в коляску, брал поводья в левую руку и медленно ехал к себе на ферму.
- И что, серьезный несчастный случай? - спросил я Хамона, провожая взглядом удаляющегося Фроума и представляя себе, как величественно, должно быть, он держал каштановую голову, тронутую сединой, на еще не изуродованных плечах.
- Не то слово, - подтвердил мой собеседник. - Не каждый бы выжил. Но Фроумы крепкие. Итан как пить дать до ста протянет.
- Да что вы! - воскликнул я. В эту минуту Итан нагнулся проверить, надежно ли закреплен деревянный ящик с эмблемой фармацевтической компании, который поставил сзади, и я увидел его лицо - таким оно, наверно, было, когда Итан оказывался наедине с собой.
- Чтоб он и до ста! По мне так он уже как мертвец, к тому же корчащийся в аду! - вырвалось у меня.
Хамон достал из кармана плитку табака, отрезал кусочек и положил за щеку.
- Мне думается, слишком много зим он пережил в Старкфилде. Кто поумнее, отсюда уезжают.
- А он почему остался?
- Ну надо же кому-то заботиться о родне. У них, кроме Итана, никого. Сначала отца выхаживал, потом мать, а потом черед жены пришел.
- А потом несчастный случай?
Хамон язвительно усмехнулся:
- Вот-вот. Теперь уж никуда ему не уехать.
- Вот оно что. А сейчас родственники ухаживают за ним?
Он задумался, сдвинул табак за другую щеку, и сказал:
- Куда там. Кажись, Итан по-прежнему за всеми ходит.
Хамон, конечно же, пытался рассказать все настолько подробно, насколько ему позволяло его умственное и нравственное развитие. Но все же говорил он сбивчиво и, как мне казалось, упускал самое важное. Но одна фраза Гау засела у меня в голове, на ней и основывались мои дальнейшие умозаключения: «Слишком много зим он пережил в Старкфилде».
До отъезда мне представилась возможность узнать, что стоит за этими словами. Когда я приехал в Старкфилд, уже началось разложение устоев: появились железные дороги, велосипеды, почту стали доставлять в сельскую местность, и упростилось сообщение между городками, разбросанными по горам, а в крупных городах долин, таких как Беттсбридж и Шэдз Фолз, появились библиотеки, театры и клубы Ассоциации молодых христиан, куда приходила развлекаться молодежь из горных селений. Но когда зима накрыла Старкфилд снежным покровом, а с бесцветных небес непрерывно сыпало, я начал понимать, какой была жизнь Итана - или скорее не жизнь – в этих местах во времена его молодости.
Начальство направило меня на крупную электростанцию недалеко от железнодорожного узла Корбери, но продолжительная забастовка плотников настолько затормозила работу, что большую часть зимы мне пришлось провести в Старкфилде – ближайшем населенном пункте. Сначала пребывание здесь меня раздражало, но постепенно я с головой ушел в рутину и начал получать мрачное удовлетворение от жизни здесь. Я поначалу поражался, как разнятся между собой живость природы и кладбищенская унылость городка. Декабрьские снегопады закончились, январский воздух был прозрачен, с ослепительно голубого неба на белоснежную землю щедро лился свет, и, отразившись от нее, становился еще ярче. Казалось бы, в такую погоду должна наступить бодрость - напротив, жизнь в Старкфилде словно еще более замедлялась. Но я застал и другую пору. На смену этой кристальной чистоте пришли нескончаемые холодные пасмурные дни; февральские бураны намели сугробы, встали лагерем, взяв в кольцо осады обреченный городок, и мартовская кавалерия ветров бросилась им на помощь. Я начал понимать, почему Старкфилд выходит из этой полугодовой осады, как капитулирующий гарнизон, измученный голодом и лишившийся четверти своих сил. Лет двадцать назад средств обороны, наверно, было меньше, и в руках врага находились все подступы к осажденным городкам. Узнав все это, я понял зловещий смысл слов Хамона: «Кто поумнее, отсюда уезжают.» Но если это действительно так, то какие обстоятельства могли помешать такому человеку, как Итан, бежать из этих мест?
В Старкфилде я остановился у вдовы средних лет, которую все называли миссис Нед Хейл. Ее отец был в свое время адвокатом, и «Дом адвоката Варнума», где жила миссис Нед Хейл с матерью, считался самым основательным во всем городке. Он стоял в конце главной улицы. Портик в классическом стиле и небольшие окна выходили на выложенную плитами дорожку, которая шла от ельника к изящной белой колоколенке конгрегациональной* церкви. Было видно, что от состояния Варнума мало что осталось, но хозяйки изо всех сил пытались держаться с достоинством; даже бледность и изысканность миссис Нед Хейл была под стать светлому старомодному дому.
Каждый вечер, сидя в «лучшей гостиной», обставленной мебелью красного дерева с набивкой из конского волоса, слабо освещенной булькающим карселем, я слушал несколько иную, более утонченную, версию событий, произошедших в Старкфилде. Рассказ отличался не потому, что миссис Нед Хейл считала или делала вид, будто находится выше окружающих на общественной лестнице; а потому, что была тоньше и образованней, чем прочие старкфилдцы, благодаря чему могла судить о них беспристрастно. Она была не прочь так и поступать, поэтому я надеялся узнать от нее новые подробности жизни Итана Фроума или же понять его получше, чтобы составить из уже известного мне цельную картину. Миссис Нед Хейл - кладезь безобидных историй - на каждый вопрос о ее знакомых отвечала подробнейшим образом, но, к моему удивлению, об Итане Фроуме ничего рассказывать не стала. Это не было вызвано неприязнью. Я понял, что ей всего лишь совершено не хочется говорить о нем и его жизни. Она только прошептала голосом, полным сострадания: