Указанная двойственность языка коренится, прежде всего, в причинах функционального порядка: она связана тесно с его ролью и положением в человеческом обществе. С одной стороны, чтобы удовлетворять новым потребностям, постоянно возникающим в человеческом обществе, в связи с общим прогрессом науки, культуры и техники, язык должен не только воспроизводиться, но и, приспосабливаясь к новым потребностям, видоизменяться. Ни одна сторона языка не остается в конечном счете вне обновления и вне совершенствования. С другой стороны, все подобные наступающие сдвиги должны быть не только социально мотивированы и социально апробированы, но и социально ограничены. Интересы общества требуют, чтобы никакие преобразования, происходящие в языке, не нарушали возможностей взаимопонимания между членами коллектива, принадлежащими к разным поколениям или социальным группировкам.
Преемственность поколений (а в не меньшей степени, по-видимому, и фактор социальных связей) выступает, поэтому как сила, препятствующая наступлению каких бы то ни было резких скачков и внезапных кардинальных перемен. Языковые изменения совершаются, как правило, более или менее постепенно.
История языка не исчерпывается одними изменениями, и сведение эволюции языка к постоянным преобразованиям достаточно односторонне.
Соответственно этому сфера диахронической лингвистики не может быть сужена анализом языковых изменений. Существуют веские основания считать, что языковые явления, сохраняющиеся продолжительное время и резистентные по отношению ко всякого рода воздействиям, могут интерпретироваться как наиболеее фундаментальные и показательные для структуры данного языка. Таким образом, изучая язык в историческом плане, мы не можем оставить без ответа вопрос о том, какие отдельные черты его строя (и почему именно они) характеризуются значительной устойчивостью. Константность языковых явлений и причины этой константности связаны, по-видимому, и с проблемой лингвистических универсалий.
Трудно назвать другой круг проблем, литература по которому была бы столь же обширной, столь же фрагментарной и столь же противоречивой, как литература по вопросу об эволюции языков и языковых изменениях. Достаточно назвать в этой связи, например, публикации, посвященные фонетическим изменениям и фонетическим законам, или литературу, касающуюся рассмотрения причин языковых изменений. Обсуждение названных проблем составляло излюбленную тему исследований в XIX веке и на рубеже XIX и XX веков[7].
Постепенно, однако, в лингвистике, как и в других отраслях знания, проблемы генетические и исторические были вытеснены проблемами организации объекта. Анализ языка как исторически развивающегося объекта оказался отодвинутым на задний план и убеждение в том, что наука о языке должна обязательно носить исторический характер, разделявшееся едва ли не всеми крупнейшими языковедами прошлого, сменилось новым пониманием предмета языкознания и ее задач. Основной целью лингвистики было провозглашено изучение языка как системы. При этом, однако, учитывали далеко не достаточно (во всяком случае, на практике исследовательской работы), что язык по своей природе есть система динамическая и что системой и структурой язык остается в любой «хронии».
Сейчас как в отечественном, так и зарубежном языкознании наметилось оживление интереса к исторической тематике, и можно надеяться, что параллельно работам, посвященным описанию причин форм и типов лингвистических изменений и уточнению задач диахронической лингвистики, появятся обобщающие работы о языковой динамике и языковой эволюции. Потребность в таких исследованиях чрезвычайно велика, и можно согласиться с Э. Хэмпом в том, что лингвистические изменения, не являясь более единственно важной темой исследований в нашей науке, по-прежнему представляют собой одну из наиболее актуальных и увлекательных проблем современного языкознания.
Знаковый характер человеческого языка составляет одну из его универсальных черт и основных особенностей; не случайно к понятию знака издавна обращались представители разных научных направлений в целях более глубокого проникновения в сущность языка. Из понятия знака имплицитно исходили в своих научных спорах о сущности вещей и их наименований древние эллины, номиналисты и реалисты — последователи двух диаметрально противоположных философских направлений средних веков, классики сравнительного и типологического языкознания. На понятии знака со времен Бодуэна де Куртенэ и Ф. де Соссюра покоятся все сколько-нибудь значимые теории языка в современной лингвистической науке.
Что в языке принято считать знаковым? Под знаковым аспектом естественного языка понимают обычно соотнесенность языковых элементов (морфем, слов, словосочетаний, предложений и др.), а, следовательно, и языка в целом, в той или иной форме и степени опосредствованности с внеязыковым рядом явлений, предметов и ситуаций в объективной действительности[8].
К знаковой функции языковых единиц относят, далее, их свойство обобщенно выражать результаты познавательной деятельности человека, закреплять и хранить итоги его общественно-исторического опыта.
Под знаковый аспект языка подводят, наконец, способность языковых элементов, в силу закрепившихся за ними значений, нести определенную информацию, выполнять различные коммуникативные и экспрессивные задания в процессе общения. Следовательно, термин «знаковый», как и синонимичный с ним термин «семиотический», — многозначны, в него вкладывается разное содержание и, применительно к естественному языку, он может быть отнесен к четырем разным функциям языковых элементов: функция обозначения (репрезентативная), обобщающая (гносеологическая), коммуникативная и прагматическая. Непосредственная связь языка с мышлением, с механизмом и логикой познания, уникальное свойство человеческого языка служить универсальной системой обозначения всего многообразия объективного мира – все это сделало знаковый аспект языка предметом изучения разных наук (философии, семиотики, логики, психологии, языкознания и др.), в силу общности объекта не всегда четко между собой разграниченных.
Областью крайнего неразграничения двух наук – лингвистики и философии – является анализ логики языка, особенностей логического синтаксиса и семантики, проводимого с позиций логического позитивизма. Единственным предметом научного анализа этого философского направления является язык, а целью исследования – установление выводных знаний и логических связей внутриязыковых выражений (предложений) путем верификации последних на предмет истинности или ложности, осмысленности или бессмысленности.
В исследовании проблем знаковой природы языка образовался замкнутый круг: с одной стороны, определения таких основных семиотических категорий, как знак, форма знака, значение и т. п., – складывались на базе описания чисто конвенциональных, искусственных знаковых систем (метаязыки наук, коды, системы сигналов и дорожных знаков и т. п.) без учета специфики знаков естественных языков, с другой стороны, человеческий язык всегда служил основной, если не единственной сферой приложения общей семиотики, поставляя ей свой материал. В силу этого в теории знаков, разработанной на основах логического позитивизма, лингвистика объявляется частью семиотики как эмпирическая, описательная ее область, состоящая из прагматики, описательной семантики и описательного синтаксиса.
Ввиду того, что изучение знакового аспекта языка шло в основном путем сравнения его с чисто механическими системами или с формально-логическими построениями, исследование знаков естественных языков ограничивалось установлением шкалы признаков, свойственных знакам этих систем: полная произвольность и механический характер связи означающего с означаемым, одно-однозначное соответствие формы знака и его содержания, непродуктивность знака, отсутствие смысловых отношений между знаками и т. п[9].
В семиотике, стремящейся абстрагироваться от специфики разных видов знаков, определение понятия знака непомерно широко: знаком считается любое явление, обозначающее, репрезентирующее другое.
Естественно, что при такой дефиниции знака человеческий язык во всем его объеме – как инвентарь словарных и звуковых единиц, так и модели их сочетаемости, даже буквенная репрезентация звуков, могут быть одинаково легко отнесены к категории знаков. Но такой подход мало что дает для выявления семиотической природы естественного языка, знаки которого, будучи непосредственно связаны с психической деятельностью человека, с его мышлением, создают большую самобытность и неповторимое своеобразие этой сложной, многофункциональной системы. Даже в тех случаях, когда отнесенность к категории знака происходит на основе более конкретных дифференциальных признаков (односторонняя, двусторонняя природа знака, функция, по которой знак квалифицируется и т. п.), разнообразие подходов поразительно велико.
Однако понятия «знаковая система», «знак» применительно к естественному языку имеют определенный смысл лишь в том случае, когда они определяются чисто лингвистически и когда за презумпцией о знаковом характере языка в целом или отдельного его уровня стоит целостная теория языка, построенная на результатах изучения этих его свойств и сформулированная вследствие четких импликаций понятия языкового знака. Там, где эти термины употребляются без приданной им системы лингвистических определений, они остаются пустыми ярлыками. Именно этот факт часто создает в лингвистике ситуацию взаимонепонимания: чем менее обоснованно и определенно употребляют одни термины «знак», «знаковый», «знаковая система» без изучения их специфики, тем более категорично отклоняют другие самое идею знаковой репрезентации – основное свойство естественного языка, – также не обращаясь к исследованию этого свойства языка.