Петр Успенский (стр. 7 из 105)

Идея эзотеризма говорит прежде всего о знании, которое накапливалось десятками тысяч лет и передавалось из поколения в поколение в пределах узкого круга посвящЈнных; такое знание нередко относится к сферам, которых наука даже не касалась. Чтобы приобрести это знание, равно как и силу, которую оно даЈт, человек должен пройти через трудную предварительную подготовку и испытания, проделать долгую работу, без чего усвоить знание невозможно - как невозможно и научиться его использовать. Работа по овладению эзотерическим знанием, методы, используемые в ней, сами по себе составляют отдельный цикл знания, неизвестный нам. Далее необходимо понять, что, согласно идее эзотеризма, люди не рождаются внутри эзотерического круга, и одна из задач его членов заключается в подготовке своих последователей, которым они могли бы передать своЈ знание и всЈ, что с ним связано. С этой целью люди, принадлежащие к эзотерическим школам, появляются через определЈнные промежутки времени среди нас, как вожди и учителя. Они создают и оставляют после себя или новую религию, или философскую школу нового типа, или новую систему мысли, которые указывают людям данной эпохи и страны в понятной для них форме путь, по которому они должны следовать, чтобы приблизиться к внутреннему кругу. Все учения, созданные этими людьми, пронизывает одна и та же идея: лишь очень немногие в состоянии воспринять идею эзотерического круга, вступить в него, - хотя желать этого и совершать усилия в этом направлении могут многие. Эзотерические школы, которые сохраняют древнее знание и передают его от одного человека к другому, равно как и люди, принадлежащие к этим школам, как бы стоят в стороне от человечества, к которому принадлежим мы. Вместе с тем, школы играют в жизни человечества очень важную роль; однако об их роли мы ничего не знаем; а если и случается что-то о неЈ услышать, мы не совсем понимаем, в чЈм она заключается, и вообще неохотно верим в возможность чего-либо подобного. Данное обстоятельство - следствие того факта, что для понимания возможности существования внутреннего круга и роли эзотерических школ в жизни человечества необходимо обладать таким знанием глубинной природы человека и его предназначения в мире, каким современная наука не обладает, - а значит, не обладает и обыкновенный человек. У некоторых рас есть очень знаменательные предания и легенды, построенные на идее внутреннего круга. Таковы, например, тибетско-монгольские легенды о 'подземном царстве', о 'Царе всего мира', о 'городе тайны' Агарте и т.д. - если, конечно, подобные идеи и впрямь существуют в Монголии и Тибете, а не являются изобретением европейских путешественников-'оккультистов'. Согласно идее эзотеризма в еЈ применении к истории человечества, ни одна цивилизация не начинается сама по себе. Не существует такой эволюции, которая возникает случайно и продолжается механически. Механически могут протекать только вырождение и распад. Цивилизация никогда не берЈт начало в естественном росте - она появляется благодаря искусственному взращиванию. Эзотерические школы скрыты от глаз человечества, но влияние этих школ проявляется в истории непрерывно. Насколько можно понять цель этого влияния, она заключается в помощи (когда она возможна) тем расам, которые пребывают в состоянии варварства того или иного рода; им помогают покинуть это состояние и вступить в новую цивилизацию, в новую жизнь. Дикий или полудикий народ, даже целая страна, попадает в руки человека, обладающего силой и знанием. Он начинает воспитывать и наставлять свой народ: даЈт ему религию, создаЈт законы, строит храмы, вводит письменность, становится зачинателем искусства и науки, при необходимости заставляет народ переселиться в другую страну и т.д. Теократическое правление есть форма такого искусственного культивирования. Пример оккультуривания дикого народа членами внутреннего круга - библейская история от Авраама (и, возможно, даже раньше) до Соломона. Согласно традиции, к эзотерическим школам принадлежали следующие исторические личности: Моисей, Гаутама Будда, Иоанн Креститель, Иисус Христос, Пифагор, Сократ и Платон, и более мифические персонажи: Орфей, Гермес Трисмегист, Кришна, Рама, некоторые другие пророки и учителя человечества. К эзотерическим школам принадлежали также строители пирамид и Сфинкса, священнослужители мистерий в Египте и Греции, многие художники Египта и других стран древности, алхимики, архитекторы, строившие 'готические' соборы в средние века, основатели некоторых школ и орденов суфиев, отдельные личности, появлявшиеся в истории на краткие моменты и оставившие впечатление исторической загадки. Говорят, что в настоящее время некоторые члены эзотерических школ живут в отдалЈнных и недоступных местах земного шара, например, в Гималаях, в Тибете, в каких-то горных районах Африки. В то же время, другие члены школ живут среди обычных людей, ничем от них не отличаясь; иногда они даже принадлежат к некультурным массам общества и бывают заняты незначительными, с расхожей точки зрения, даже малопочтенными занятиями. Так, один французский писатель-оккультист утверждает, что его многому научил некий выходец с Востока, продававший попугаев в Бордо. И дело обстояло точно так же всегда, с незапамятных времЈн. Люди, принадлежавшие к эзотерическому кругу, появляясь среди человечества, всегда носили маску, проникнуть сквозь которую удавалось лишь немногим. Эзотеризм далЈк и недоступен; но каждый человек, который узнаЈт о нЈм или предполагает о его существовании, имеет возможность приблизиться к школе или встретить людей, которые помогут ему и укажут путь. Эзотерическое знание основано на прямом устном обучении; но прежде чем человек получит возможность непосредственно изучать идеи эзотеризма, ему необходимо узнать об эзотеризме всЈ, что можно, обычными способами, т.е. изучением истории, философии и религии. И он должен искать. Ибо врата мира чудесного могут открыться лишь тем, кто ищет: 'Просите, и дано будет вам ... стучите, и отворят вам' Очень часто возникает вопрос: если эзотерический круг действительно существует, почему он ничего не делает, чтобы помочь обычному человеку выйти из хаоса противоречий, в котором тот живЈт, и прийти к истинному знанию и пониманию? Почему эзотерический круг не помогает людям упорядочить жизнь на земле? Почему он допускает существование насилия, несправедливости, жестокости, войн и тому подобного? Ответ на все эти вопросы заключается в том, что эзотерическое знание можно передавать только тем, кто ищет, кто искал его с известной сознательностью, т.е. с пониманием того, насколько оно отличается от обыкновенного знания, с пониманием того, как его можно найти. Это предварительное знание доступно для приобретения обычными средствами благодаря существующей литературе, которую легко получить всем и каждому. Приобретение предварительного знания можно рассматривать как первое испытание. Только те, кто проходит его, т.е. приобретает необходимые знания из общедоступных материалов, могут надеяться на то, что им удастся совершить второй шаг - и получить непосредственную индивидуальную помощь. Человек может надеяться на приближение к эзотеризму, если он приобрЈл правильное понимание из обычного знания, если он сумел найти путь в лабиринте противоречивых систем, теорий и гипотез, понял их общий смысл и значение. Эта проверка чем-то напоминает конкурсные экзамены, открытые для всего человечества; идея конкурсного экзамена прекрасно объясняет, почему кажется, что эзотерический круг так неохотно помогает человечеству. Дело не в нежелании - чтобы помочь людям, делается всЈ возможное, но сами люди не хотят или не могут совершить необходимое усилие. А принудительно помочь им нельзя. Библейская история о золотом тельце - это иллюстрация отношения людей внешнего круга к предприятиям внутреннего круга, яркий пример того, как ведут себя люди внешнего круга в то время, когда члены внутреннего круга прилагают усилия ради оказания им помощи. Итак, с точки зрения идеи эзотеризма, первый шаг к скрытому знанию необходимо сделать в области, открытой для всех. Иными словами, первые указания на путь к истинному знанию можно найти в доступном для всех знании. Религия, философия, легенды и сказки изобилуют сведениями об эзотеризме. Но нужно иметь глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. В наше время люди обладают четырьмя путями к Неведомому, четырьмя формами понимания мира. Это религия, философия, наука и искусство; они уже очень давно разошлись друг с другом. Сам факт такого расхождения указывает на их отдалЈнность от первоначального источника, т.е. от эзотеризма. В древнем Египте, в Греции, в Индии бывало время, когда все четыре пути составляли одно целое. Если припомнить приведЈнный мною в 'Tertium Organum' принцип Аввы Дорофея и воспользоваться им при рассмотрении религии, философии, науки и искусства, то нетрудно понять, почему формы нашего миропонимания не могут служить путЈм к истине. Они навсегда разбиты, разобщены, вечно противоречат друг другу, полны внутренних неувязок. Очевидно, что чем более разбиты и разобщены они друг с другом, тем далее уклоняются от истины. Истина находится в центре, где сливаются все четыре пути. Следовательно, чем ближе окажутся они друг к другу, тем ближе они к истине; а чем далее будут отходить друг от друга, тем далее уйдут и от истины. Более того, разделения, возникающие внутри каждого из путей, т.е. подразделения на системы, шкалы, церкви и доктрины, указывают на большую удалЈнность от истины; и мы действительно видим, что число подразделений в каждой области, в каждой сфере человеческой деятельности никоим образом не уменьшается, а наоборот возрастает. Это, в свою очередь, указывает нам, - если мы способны видеть, - на то, что общая направленность человеческого мышления ведЈт не к истине, а в совершенно противоположном направлении. Если мы попытаемся выяснить смысл четырЈх путей духовной жизни человечества, то сразу же увидим, что они распадаются на две категории: философия и наука - это интеллектуальные пути, а религия и искусство - пути эмоциональные. Кроме того, каждый из путей соответствует определЈнному интеллектуальному или эмоциональному типу человека. Но такое деление не объясняет всего того, что в сфере религии, искусства или знания может показаться нам непонятным или загадочным, ибо в каждой из этих сфер человеческой деятельности имеются такие феномены и аспекты, которые совершенно несоизмеримы и не поглощаются друг другом. Тем не менее, лишь тогда, когда они сочетаются в одном целом, они перестают искажать истину и уводить человека с правильного пути. Разумеется, многие горячо запротестуют и даже восстанут против утверждения о том, что религия, философия, наука и искусство являются родственными, равноценными и одинаково несовершенными путями обретения истины. Религиозному человеку эта мысль покажется неуважением к религии; учЈному - оскорбительной для науки; художник усмотрит в ней насмашку над искусством; а философ найдЈт еЈ наивной, основанной на непонимании того, что такое философия. Попробуем найти основания для разделения 'четырЈх путей' в настоящее время. Религия основана на Откровении. Откровение - это нечто, проистекающее непосредственно из Высшего сознания или от более высоких сил. Нет религии без идеи Откровения. В религии всегда существует что-то недоступное познанию обычного ума и обычного мышления. По этой причине никакие усилия по созданию интеллектуальными методами новой религии искусственного, синтетического характера ни к чему не приводили и ни к чему привести не могут. Результатом оказывается не религия, а плохая философия. Все реформистские движения и стремления упростить или рационализировать религию приносят отрицательные результаты. С другой стороны, 'Откровение' или то, что дано в Откровении, должно превосходить любое иное знание. И когда мы обнаруживаем, что религия (как это часто бывает) на сотни и даже на тысячи лет отстаЈт от науки и философии, то мы приходим к выводу, что перед нами не религия, а псевдо-религия, иссохший труп того, что когда-то было или могло быть религией. К несчастью, все религии, известные нам в своей церковной форме, представляют собой 'псевдо-религии'. Философия основывается на размышлении, логике, мысли, на синтезе того, что мы знаем, на анализе того, чего мы не знаем. Границы философии должны охватывать полное содержание науки, религии и искусства. Но где обрести такую философию? ВсЈ, что нам известно в настоящее время под именем философии, представляет собой не философию, а 'критическую литературу' или выражение личных мнений, нацеленных, главным образом, на опровержение и уничтожение других личных мнений. Или, что ещЈ хуже, философия превращается в самодовлеющую диалектику, окружЈнную непроходимым барьером терминологии, которая непонятна для непосвящЈнных, и разрешающую все мировые проблемы без каких бы то ни было доказательств своих объяснений, без того, чтобы сделать их понятными простым смертным. Наука основывается на опыте и наблюдении. Она не должна чего-либо бояться, не должна иметь никаких догм, не должна создавать для себя никаких 'табу'. Однако современная наука резко отсекла себя от религии и от 'мистики'; тем самым она установила определЈнное 'табу' и потому сделалась случайным и ненадЈжным инструментом мышления. Наличие этого 'табу' заставляет еЈ закрывать глаза на целую серию необъяснимых и непонятных феноменов, лишает еЈ целостности и единства; в результате получается, что, как говорил тургеневский Базаров, 'есть науки, как есть ремЈсла; а наука вообще не существует вовсе.' Искусство основано на эмоциональном понимании, на чувстве неведомого, чего-то такого, что лежит по ту сторону видимого и ощутимого, на переживании творческой силы, т.е. способности перестраивать в видимых или слышимых формах присущие художнику ощущения, чувства, впечатления и настроения; в особенности же оно основано на некоем мимолЈтном чувстве, которое, в сущности, есть переживание гармонической взаимосвязи и единства всего, на чувстве 'души' предметов и явлений. Подобно науке и философии, искусство - это определЈнный путь познания. Творя, художник узнаЈт много такого, чего не знал раньше. Но то искусство, которое не ведЈт в сферы Неведомого и не приносит нового знания, - лишь пародия на искусство; а ещЈ чаще оно не доходит и до уровня пародии, выступая в роли коммерции или производства. Псевдо-религия, псевдо-философия, псевдо-наука и псевдо-искусство - вот практически и всЈ, что мы знаем. Мы вскормлены на заменителях, на 'маргарине' во всех его обликах и формах. Лишь очень немногие из нас знакомы со вкусом подлинных вещей. Однако между подлинной религией, подлинным искусством и подлинной наукой, с одной стороны, и 'заменителями', которые мы называем религией, искусством и наукой, с другой, существует множество промежуточных стадий, соответствующих разным уровням развития человека с различным пониманием, присущим каждому уровню. Причина существования этих уровней заключается в наличии глубокого, коренного неравенства между людьми. Определить это неравенство очень трудно; религии, как и всЈ прочее, различаются в соответствии с ним. Нельзя, например, утверждать, что существует язычество или христианство, но можно утверждать, что существуют язычники и христиане. Христианство может оказаться языческим, а язычество - христианским. Иными словами, для многих людей христианство становится языческим, т.е. они превращают христианство в язычество совершенно так же, как превратили бы в язычество любую иную религию. Во всякой религии существуют разные уровни понимания; всякую религию можно понимать так или иначе. Буквальное понимание, обожествление слова, формы, ритуала, превращает в язычество самую возвышенную, самую тонкую религию. Способность к эмоциональному распознаванию, к пониманию сущности, духа, символики, проявление мистических чувств - всЈ это в состоянии сделать любую религию возвышенной, несмотря на то, что по внешности она может казаться примитивным, диким или полудиким культом. Разница заключается, таким образом, не в идеях, а в тех людях, которые усваивают и воспроизводят идеи; то же самое справедливо и для искусства, философии, науки. Одна и та же идея понимается людьми разных уровней по-разному, и нередко случается, что их понимание оказывается диаметрально противоположным. Если мы усвоим это, нам станет ясно, что невозможно говорить о религии, искусстве, науке и т.д. У разных людей - разные науки, разные искусства и т.п. Если бы мы знали, как и чем отличаются друг от друга разные типы людей, мы поняли бы, как и в каком отношении отличаются друг от друга их религия, философия, наука, искусство. Можно выразить эту идею более ясно. Если мы возьмЈм в качестве примера религию, можно сказать, что все обычные подразделения религии, например, христианство, буддизм, ислам, иудаизм, а также существующие внутри христианства подразделения - православные, католицизм, протестанство, - и дальнейшие подразделения внутри каждой веры, такие как секты и т.п. - являются, так сказать, подразделениями на одном и том же уровне. Необходимо понять, что кроме этих подразделений существуют подразделения по разным уровням: есть христианство одного уровня понимания и чувства - и есть христианство другого уровня понимания и чувства, начиная с очень низкого внешнего ритуала, или лицемерного уровня, который переходит в преследование всех инакомыслящих, до очень высокого уровня самого Иисуса Христа. И вот эти-то подразделения и уровни нам известны; мы можем понять их идею только тогда, когда усвоим идею внутреннего круга. Это значит, что если мы признаем, что в истоке всего лежит истина, что существуют разные уровни и разные степени искажения истины, мы увидим, что истина постепенно привносится и на наш уровень, хотя, разумеется, в совершенно неузнаваемой форме. Идея эзотеризма также приходит к людям в форме псевдо-эзотеризма, псевдо-оккультизма. Причина этого опять-таки вышеупомянутая разница в уровнях самих людей. Большинство людей способно воспринять истину только в форме лжи. Но в то время как многие из них довольствуются ложью, некоторые начинают искать дальше и в конце концов могут прийти к истине. Церковное христианство исказило идеи Христа; однако некоторые, 'чистые сердцем' люди, начав с церковного христианства, могут путЈм чувства прийти к правильному пониманию первоначальной истины. Нам трудно понять, что мы окружены искажениями и подменами, что, кроме искажений и подмен, извне мы не можем получить ничего. Нам трудно понять это, ибо главная тенденция современной мысли как раз в том и состоит, что явления рассматриваются в порядке, противоположном только что изложенному. Мы привыкли воспринимать любую идею, любое явление (будь то в области религии, искусства или общественной жизни) как нечто, являющееся сначала в грубой, примитивной форме, в форме простейшего приспособления к органическим условиям, в форме грубых диких инстинктов, страха, желания или памяти о чЈм-то ещЈ более элементарном и примитивном, животном, растительном, зародышевом; затем это явление постепенно развивается, становится более утончЈнным и усложнЈнным, вовлекает в себя различные стороны жизни и, таким образом, приближается к идеальной форме. Конечно, такая тенденция мысли прямо противоположна идее эзотеризма, согласно которой огромное большинство наших идей представляет собой не продукт эволюции, а продукт вырождения мыслей, когда-то существовавших или где-то ещЈ существующих в гораздо более высоких, чистых и совершенных формах. Для современного образа мышления всЈ это - полная бессмыслица. Мы настолько уверены в том, что именно мы - высочайший продукт эволюции, что мы всЈ знаем, что на этой земле нет и не может быть какого-либо значительного явления (такого, как школы, группы или системы), которое не было бы до сих пор нам известно, нами признано или открыто, что нам нелегко даже признать логическую допустимость подобной идеи. Если мы пожелаем усвоить элементы этой идеи, мы должны понять, что они несовместимы с идеей эволюции в обычном понимании этого слова. Невозможно считать нашу цивилизацию, нашу культуру единственным в своЈм роде, высочайшим явлением, еЈ следует рассматривать лишь как одну из множества культур, сменяющих лруг друга на земле. Более того, все культуры, каждая по-своему, искажали идею эзотеризма, которая лежит в их основании; и ни одна из них не поднялась до уровня своего источника. Однако такой взгляд оказался бы чересчур революционным, потому что потряс бы основы всей современной мысли, потребовал бы пересмотра всей системы мировой философии, сделал бы бесполезными и даже вредными целые библиотеки книг, написанных на основе теории эволюции. И в первую очередь, потребовал бы ухода со сцены целой плеяды 'великих людей' прошлого, настоящего и будущего. Вот почему этому взгляду не суждено стать популярным, и ему едва ли удастся занять место рядом с другими системами мысли. Но если мы попытаемся придерживаться идеи последовательно сменяющихся цивилизаций, мы обнаружим, что каждая большая культура общечеловеческого цикла состоит из целой серии отдельных культур, принадлежащих разным расам и народам. Все эти отдельные культуры развиваются волнообразно: они переживают подъЈм, достигают точки наивысшего развития, затем приходят в упадок. Раса или народ, достигшие очень высокого уровня культуры, могут постепенно утратить еЈ и мало-помалу перейти в стадию полнейшего варварства. Дикари нашего времени, как уже было сказано выше, вероятно, являются потомками рас, некогда обладавших высокой культурой. Совокупность расовых и национальных культур, рассматриваемая на протяжении очень длительного периода времени, образуют 'большую культуру' или 'культуру великого цикла'. Культура великого цикла также представляет собой волну, состоящую, как и любая волна, из множества мелких волн; эта культура, подобно всем отдельным расовым и национальным культурам, проходит через подъЈм, достигает наивысшего уровня и в конце концов погружается в варварство. Разумеется, это деление на периоды варварства и периоды культуры не следует понимать буквально. Культура может полностью исчезнуть на одном континенте и частично сохраниться на другом, причЈм между обоими не остаЈтся никакого сообщения. Мы можем представить себе, что именно так обстояло дело и с нашей культурой, когда во времена глубокого варварства в Европе могла существовать высокая культура в отдельных частях Центральной и Южной Америки, а может быть, и в странах Африки, Азии и Океании. Возможность сохранения культуры в некоторых частях мира в период общего упадка не противоречит главному принципу волнообразного развития культуры, подъЈмы которой разделены длительными промежутками более или менее полного варварства. Весьма возможно, что такие подъЈмы возникают регулярно, особенно если они совпадают с геологическими катаклизмами, с переменами в состоянии земной коры, когда исчезает всякая видимость культуры, и остатки человечества начинают новую культуру с самого низкого уровня, с каменного века. Согласно идее эзотеризма, не все ценности, приобретЈнные человечеством в период культуры, теряются им во времена варварства. Главная суть приобретЈнного человечеством в период культуры сохраняется в эзотерических центрах в эпоху варварства и впоследствии служит началом новой культуры. Любая культура переживает подъЈм и падение. Причины этого заключаются в следующем: в любом культуре (как это можно видеть, например, по нашей культуре) одновременно развиваются и эволюционируют совершенно противоположные принципы, а именно, принципы варварства и принципы цивилизации. Начало культуры идЈт из внутреннего круга человечества, зачастую благодаря насильственным мерам. Иногда миссионеры внутреннего круга цивилизуют дикие расы огнЈм и мечом, потому что для управления дикарями нет иного средства, кроме насилия. Далее развиваются принципы цивилизации, постепенно создающие те формы духовного проявления человечества, которые называются религией, философией, наукой и искусством, а также те формы общественной жизни, которые дают индивиду известную свободу, досуг, безопасность и возможность самопроявления в более высоких сферах деятельности. Это и есть цивилизация. Как было отмечено, еЈ начало (т.е. начало всех еЈ идей, принципов и знаний) приходит из эзотерического круга. Но одновременно с началом цивилизации было допущено насилие; в результате наряду с цивилизацией растЈт и варварство. Это означает, что параллельно росту идей, пришедших из эзотерического круга, развиваются и другие стороны жизни, происхождение которых скрыто в человечестве, находящемся в состоянии варварства. Варварство несЈт в себе принципы насилия и разрушения. Эти принципы не существуют и не могут существовать внутри цивилизации. В нашей культуре очень легко проследить обе эти линии: линию цивилизации и линию варварства. Дикарь убивал своего врага дубиной. Культурный человек имеет для этого всевозможные технические приспособления: взрывчатые вещества ужасной силы, электричество, аэропланы, подводные лодки, ядовитые газы и т.п. Все эти средства и приспособления для разрушения и уничтожения - не что иное, как формы эволюции дубины; они отличаются от неЈ только силой своего действия. Культура средств разрушения, культура средств и методов насилия - это культура варварства. Далее, значительную часть нашей культуры составляет рабство и разные формы насилия во имя государства, религии, во имя идей, морали - во имя чего угодно, что только можно вообразить. Внутренняя жизнь современного общества, его вкусы и интересы также изобилуют чертами варварства. Жажда зрелищ и увеселений, страсть к соревнованиям, спорту, играм, сильнейшая внушаемость, готовность подчиняться всем видам влияний, панике, страху, подозрениям - всЈ это черты варварства. Они процветают в нашей жизни, используя такие средства и изобретения технической культуры, как книгопечатание, телеграф, радио, средства сообщения и т.п. Культура стремится установить границу между собой и варварством: проявления варварства называются 'преступлениями'. Но существующая криминология недостаточна для того, чтобы изолировать варварство. Она недостаточна потому, что сама идея 'преступления' в современной криминологии является искусственной. Ибо, то что называется 'преступлением', на деле представляет собой нарушение 'существующего закона', тогда как сам этот закон нередко является выражением варварства и насилия. Таковы разнообразные запретительные законы, которыми полна современная жизнь. Число их во всех странах непрерывно возрастает, вследствие чего так называемое преступление нередко не является преступным действием, так как не содержит элементов насилия или вреда. С другой же стороны, неоспоримые преступления ускользают из поля зрения криминалистики либо потому, что они ещЈ не признаны преступлениями, либо потому, что выходят за пределы некой шкалы. В существующей криминалистике есть термины 'преступник', 'преступное занятие', 'общество преступников', 'преступная секта', 'преступное содружество', - но нет понятий преступного государства, преступного правительства, преступного законодательства. В результате, самые крупные преступления не удаЈтся назвать преступлениями. Эта суженность поля зрения криминалистики наряду с отсутствием точности и постоянства в определении понятия преступления - один из главных характерных признаков нашей культуры. Культура варварства растЈт одновременно с культурой цивилизации. Но важнейшим является то, что обе эти культуры не в состоянии развиваться параллельно до бесконечности. Неизбежно наступает момент, когда варварство прерывает развитие цивилизации и постепенно, а то и очень быстро полностью еЈ разрушает. Может возникнуть вопрос: почему варварство неизбежно разрушает цивилизацию, почему цивилизация не в состоянии разрушить варварство? На этот вопрос нетрудно ответить. Во-первых, подобная вещь, насколько нам известно, никогда не наблюдалась в истории, тогда как противоположное явление разрушения цивилизации варварством и его торжества над цивилизацией постоянно случалось раньше и случается сейчас. И как указывалось выше, мы можем предугадать судьбу великой волны культуры на основании знакомства с судьбой малых волн культуры - индивидуальных рас и народов. Но коренная причина развития варварства пребывает в самом человеке: ему присущи внутренние принципы, способствующие росту варварства. Чтобы уничтожить варварство, необходимо уничтожить эти принципы. Но, как известно, с самого начала доступной нам истории цивилизация не в состоянии была уничтожить принципы варварства в душе человека; поэтому варварство всегда развивается параллельно цивилизации. Более того, варварство развивается обычно быстрее, чем цивилизация, и в большинстве случаев уже в самом начале останавливает развитие цивилизации. Можно найти бесчисленные примеры того, как цивилизация отдельного народа бывала остановлена развитием варварства внутри этого же народа. Вполне возможно, что в некоторых одиночных случаях в небольшой (или даже достаточно большой, но изолированной) культуре цивилизация временно одерживала верх над варварством. Однако в других культурах, существовавших одновременно, побеждало варварство; со временем оно побеждало и захватывало те страны, где цивилизации удавалось преодолеть варварство. Вторая причина победы варварства над цивилизацией, которая бросается в глаза, заключается в том, что первоначальные формы цивилизации поддерживали и известные формы варварства для защиты собственного существования, для самоизоляции; среди них: организация военных сил, армии, развитие военной техники и военной психологии, поощрение и легализация различных форм рабства, узаконивание разнообразных варварских обычаев и т.п. Эти формы варварства очень скоро перестают подчиняться цивилизации, перерастают еЈ - и начинают видеть цель своего существования в самих себе. Их сила в том и состоит, что они способны существовать сами по себе, бех посторонней помощи. Цивилизация же, наоборот, приходит извне; она в состоянии существовать и развиваться только за счЈт посторонней помощи, т.е. помощи эзотерического круга. Но развивающиеся формы варварства вскоре отрезают цивилизацию от еЈ источника; тогда цивилизация, утратив в себе уверенность, начинает служить развитым формам варварства, полагая в этом свою цель и судьбу. Все формы, созданные цивилизацией, подвергаются процессу изменения и приспособления к новому порядку вещей, - т.е. становятся пособниками варварства. Так, теократическое правление превращается в деспотию. Касты, если они существовали и были признаны, становятся наследственными. Религия, принимая форму 'церкви', оказывается орудием в руках деспотизма или наследственных каст. Наука, превратившаяся в технику, служит целям разрушения и уничтожения. Искусство вырождается и становится средством удержания масс на уровне слабоумия. Такова цивилизация на службе у варварства, в рабстве у него. Подобные взаимоотношения между цивилизацией и варварством можно наблюдать на протяжении всей исторической жизни, но эти взаимоотношения не в состоянии существовать неопределЈнно долго. Рост цивилизации прекращается, цивилизация оказывается как бы переплавленной в культуру варварства. В конце концов ей приходится совсем остановиться. Тогда варварство, не получая притока силы от цивилизации, всЈ более и более снижает свой уровень до элементарных форм и постепенно возвращается к своему первоначальному состоянию, пока не станет тем, чем в сущности было всегда - даже во времена переодевания в пышные одежды, заимствованные у цивилизации. Варварство и цивилизация в своих взаимоотношениях могут сосуществовать (как мы это наблюдаем в нашей исторической жизни) лишь в течение сравнительно краткого периода. Затем наступает такой момент, когда техника разрушения начинает расти так быстро, что уничтожает свой первоисточник, т.е. цивилизацию. Рассматривая современную жизнь, мы видим, сколь незначительную роль играют в ней те принципы цивилизации, которые не находятся в рабстве у варварства. Действительно, какое ничтожное место в жизни среднего человека занимает мышление или искание истины! Но принципы цивилизации в фальсифицированных формах используются уже в целях варварства, как средство подчинения масс и удержания их в повиновении; в этих формах они процветают. Лишь по отношению к этим фальсифицированным формам проявляется терпимость. Религия, философия, наука, искусство (если они не находятся в непосредственном подчинении варварству) не пользуются признанием в жизни, исключая самые слабые и ограниченные формы. Любая попытка выйти за пределы тех узких рамок, которые им отведены, немедленно встречает противодействие. Усилия же человечества в этом направлении чрезвычайно робки и беспомощны. Человек живЈт удовлетворением своих желаний, страхами, борьбой, тщеславием, развлечениями и увеселениями, бездумным спортом, интеллектуальными и азартными играми, приобретательством, чувственностью, отупляющим ежедневным трудом, повседневными заботами и беспокойствами, а более всего - подчинением и наслаждением подчинением; если он перестаЈт подчиняться одной силе, то немедленно начинает подчиняться другой. Человек бесконечно далЈк от всего, что непосредственно не связано с интересами и заботами текущего дня, от всего, что хоть немного поднимается над материальным уровнем его жизни. Если не закрывать на всЈ это глаза, то мы поймЈм, что в лучшем случае заслужили себе имя цивилизованных варваров, т.е. варваров, обладающих некоторой степенью культуры. Цивилизация нашего времени - это бедное, чахлое растение, которое едва живЈт во мраке глубокого варварства. Технические изобретения, улучшенные средства сообщения и методы производства, возросшие способности борьбы с природой - всЈ это берЈт от цивилизации, вероятно, больше, чем даЈт ей. Истинная цивилизация существует только в эзотеризме. Именно внутренний круг представляет собой цивилизованную часть человечества; члены внутреннего круга - это цивилизованные люди, которые живут в стране варваров, среди дикарей. Это бросает свет на происходящее и с другой точки зрения. Я уже упоминал часто задаваемый вопрос: почему члены эзотерического круга не помогают людям в их жизни, почему они не выступают на стороне истины, почему не стремятся поддержать справедливость, помочь слабым, устранить причины насилия и зла? Но если мы представим себе, что небольшое число цивилизованных людей живЈт в огромной стране, населЈнной дикими и варварскими племенами, которые постоянно враждуют и воюют друг с другом, если даже мы вообразим, что эти цивилизованные люди живут там в качестве миссионеров, от всего сердца желая принести просвещение дикарям, мы поймЈм, что они, конечно же, не станут вмешиваться в борьбу племЈн, не будут принимать в возможных столкновениях одну из сторон против другой. Предположим, что в такой стране рабы подняли мятеж; это вовсе не значит, что цивилизованные люди должны им помогать, ибо цель рабов состоит только в том, чтобы подчинить себе своих господ и сделать их рабами, а самим занять место господ. Рабство в самых разных формах - один из характерных признаков этой дикой страны, и миссионеры не могут ничего с ним поделать; они в состоянии только предлагать всем желающим поступить в их школы, учиться там и сделаться свободными людьми. Для тех, кто не желает учиться, условия жизни изменить невозможно. Этот пример - точная картина нашей жизни, наших взаимоотношений с эзотеризмом, если он существует. Если мы обратим теперь внимание на жизнь человеческой расы и представим еЈ в виде серии поднимающихся и падающих волн, мы придЈм к вопросу о начале и происхождении человека, о начале и происхождении этих поднимающихся и падающихся волн культуры, о начале и происхождении человеческой расы. Как уже было сказано, так называемая 'теория эволюции' (т.е. все теории наивного дарвинизма в том виде, в каком они существуют) по отношению к человеку оказывается неверной и совершенно безосновательной. ЕщЈ менее основательны различные социальные теории, т.е. попытки объяснить индивидуальные особенности человека влиянием окружающей среды или требованиями общества, в котором он живЈт. Если мы возьмЈм биологическую сторону вопроса, тогда даже для научного ума в происхождении видов и их многообразии найдЈтся масса обстоятельств, совершенно необъяснимых случайностью или приспособлением. Эти обстоятельства заставляют нас предположить существование определЈнного плана в работе того, что называется природой. А когда мы предположим или допустим существование плана, нам придЈтся допустить и существование особого рода ума, интеллекта, т.е. наличие каких-то существ, работающих над этим планом и следящих за его выполнением. Чтобы понять законы возможной эволюции, или преображения человека, необходимо понять законы деятельности природы, методы работы Великой Лаборатории, которая управляет всей жизнью и которую научная мысль стремится заменить 'случайностью', ведущей процесс всегда в одном и том же направлении. Иногда для понимания более крупных явлений полезно найти явления более мелкие, в которых проявляется действие тех же причин. Иногда, чтобы понять принципы, лежащие в основе крупных явлений, во всей их сложности, необходимо уяснить сложность других явлений, которые выглядят мелкими и незначительными. В природе существует множество явлений, которые никогда не подвергались анализу и, будучи представлены в ложном свете, послужили основой для разных ошибочных теорий и гипотез. Но если рассмотреть их в правильном освещении и верно понять, они объясняют многое, скрытое в принципах и методах деятельности Природы. В качестве иллюстрации к высказанному выше положению я возьму явление так называемой мимикрии и вообще явление сходства и подобия в растительном и животном мирах. Согласно новейшим научным определениям, слово 'мимикрия' относится только к явлениям подражания, когда одни живые формы подражают другим живым формам; далее, ему приписывают как некоторые улитарные цели, так и известные ограничения. Иными словами, под мимикрией понимают только явления какого-то определЈнного класса и характера - в отличие от более обширного класса 'охранительного сходства'. В действительности, оба явления принадлежат к одному и тому же порядку, и отделить их друг от друга невозможно. Кроме того, термин 'охранительное сходство' совершенно ненаучен, ибо предполагает готовое объяснение феномена сходства, которое на самом деле ещЈ не объяснено и содержит много таких черт, которые противоречат термину 'охранительный'. Поэтому мы будем употреблять слово 'мимикрия' в его полном значении, т.е. в смысле любого копирования или подражания одних живых форм другим живым формам или окружающим естественным условиям. Ярче всего явление мимикрии проявляется в мире насекомых. Некоторые страны особенно богаты насекомыми, которые в своей окраске или строении воплощают различные условия окружающей среды, или растения, где они живут, или других насекомых. Есть насекомые-листья, насекомые-веточки, насекомые-камешки, насекомые, напоминающие мох или звЈздочки (например, светляки). Даже общее и поверхностное изучение этих насекомых открывает настоящий мир чудес. Тут и бабочки, чьи сложенные вместе крылья напоминают широкий сухой лист с зазубренными краями, симметричными пятнами, жилками и тонким рисунком; они или прилипают к дереву, или кружатся в потоке ветра. Тут и жуки, подражающие серому мху. Тут и удивительные насекомые, тела которых напоминают маленькие зелЈные веточки - иногда с широким зелЈным листом на конце. Последних можно найти, например, на черноморском побережье Кавказа. На Цейлоне встречаются крупные зелЈные насекомые, которые живут в листьях особого вида кустарника и в точности копируют форму, цвет и размеры листьев этого кустарника. На расстоянии метра отличить насекомое, которое сидит среди листьев, от настоящего листа совершенно невозможно. Листья кусьарника почти круглы по форме, диаметром в полтора-два дюйма, остроконечные, довольно толстые, с жилками и зубчатыми краями, с красной ножкой внизу. Точно такие же зазубрины и жилки воспроизведены на верхней части тела насекомого. Внизу, где у настоящего листа начинается черенок, у насекомого расположено небольшое красное тельце с тонкими ножками и головкой с чувствительными усиками. Сверху его невозможно увидеть: оно прикрыто 'листом' и защищено от любопытных взоров. Мимикрию в течение долгого времени 'научно' объясняли как результат выживания наиболее приспособленных особей, обладающих лучшими охранительными свойствами. Так, например, утверждалось, что одно из насекомых могло 'случайно' родиться с телом зелЈного цвета. Благодаря этому цвету насекомое удачно скрывалось среди зелЈных листьев, лучше обманывало врагов и получило большие шансы на оставление потомства. В его потомстве особи зелЈного цвета лучше выживали и обретали больше шансов на продолжение своего рода. Постепенно, через тысячи поколений, появились уже полностью зелЈные насекомые. Одно из них 'случайно' оказалось более плоским, чем другие, и благодаря этому стало менее заметным среди листьев. Оно могло лучше укрываться от врагов, и его шансы на оставление потомства возросли. Постепенно, опять-таки через тысячи поколений, появилась разновидность с плоским и зелЈным телом. Одно из этих зелЈных насекомых в плоской разновидности напоминало по форме лист, вследствие чего удачно скрывалось в листве, получило большие шансы на оставление потомства и т.д. Эта теория в разных формах повторялась учЈными так часто, что завоевала почти всеобщее признание, хотя на самом деле в своих объяснениях она крайне наивна. Рассмотрев насекомое, похожее на сухой лист, или бабочку, сложенные крылья которой напоминают зелЈный листок, или насекомое, которое подражает зелЈному побегу с листом на конце, мы обнаружим в каждом из них не одну, не две, не три черты, которые делают его похожим на растение, а тысячи таких черт, каждая их которых, согласно старой 'научной' теории, должна была сформироваться отдельно, независимо от других, так как совершенно невохможно предположить, чтобы одно насекомое вдруг 'случайно' стало похожим на зелЈный лист во всех деталях. Можно допустить 'случайность' в одном направлении, но никак не в тысяче направлений сразу. Мы должны предположить или что все эти мельчайшие детали сформировались независимо друг от друга, или что существует особого рода общий 'план'. Допустить существование 'плана' наука не могла; 'план' - это совсем не научная идея. ОстаЈтся только 'случайность'. В этом варианте каждая жилка на спине насекомого, каждая зелЈная ножка, красная шейка, зелЈная головка с усиками, все мельчайшие детали, все точайшие чЈрточки - должны были возникнуть независимо от всех остальных. Чтобы сформировалось насекомое, в точности похожее на лист растения, на котором оно живЈт, были бы необходимы не тысячи, а возможно, десятки тысяч повторных случайностей. Изобретатели 'научных' объяснений мимикрии не приняли в расчЈт математической невозможности такого рода серии 'случайных' сочетаний и повторений. Если подсчитать сумму преднамеренной и до некоторой степени сознательной работы, необходимой для того, чтобы получить из куска железной руды обычное лезвие ножа, мы ни за что не подумаем, что лезвие ножа могло возникнуть 'случайно'. Было бы совершенно ненаучно ожидать, что в недрах земли найдЈтся готовое лезвие с торговой маркой Шеффилда или Золингена. Но теория мимикрии ожидает гораздо большего. На основании этой или аналогичной теории можно надеяться на то, что в каком-то слое горы мы найдЈм сформированную естественным путЈм пишущую машинку, которая вполне готова к употреблению. Невозможность комбинированных случайностей - именно она долго не принималась во внимание 'научным' мышлением. Когда одна черта делает животное невидимым на фоне окружающей его среды (как, например, белый заяц не виден на снегу или зелЈная лягушка не видна в траве), это можно с натяжкой объяснить 'научно'. Но когда число таких черт становится почти неисчислимым, такое объяснение теряет всякое логическое правдоподобие. В дополнение к сказанному было установлено, что насекомое-лист обладает ещЈ одной удивительной особенностью. Если вы найдЈте такое насекомое мЈртвым, вы увидите, что оно напоминает увядший лист, наполовину высохший и свернувшийся в трубку. Возникает вопрос: почему, если живое насекомое напоминает живой лист, мЈртвое насекомое напоминает мЈртвый лист? Одно не следует из другого: несмотря на внешнее сходство, гистологическое строение обоих объектов совершенно различно. Таким образом, сходство мЈртвого насекомого с мЈртвым листом опять-таки представляет собой черту, которая должна была сформироваться совершенно отдельно и независимо. Как объясняет это наука? Но что она может сказать? Что сначала одно мЈртвое насекомое слегка напоминало увядший лист; благодаря этому оно имело больше шансов скрыться от врагов, производить более многочисленное потомство и т.д.? Наука не может сказать ничего другого, потому что таков непременный вывод из принципа охранительного или полезного сходства. Современная наука уже не в состоянии следовать этой линии; хотя она по-прежнему сохраняет дарвиновскую и после-дарвиновскую терминологию 'охранительного принципа', 'друзей', 'врагов', ей уже не удаЈтся рассматривать явления сходства и мимикрии исключительно с утилитарной точки зрения. Были установлены многие странные факты. Известны, например, случаи, когда изменение окраски и формы делает насекомое или животное более заметным, подвергает его большей опасности, делает его более привлекательным и доступным для своих врагов. Здесь уже приходится отбросить принцип утилитаризма. И в современных научных трудах можно встретить совершенно бессодержательные и смутные рассуждения о том, что явление мимикрии обязано своим происхождением 'влиянию окружающей среды, одинаково воздействующей на разные виды', или 'физиологической реакции на постоянные психические переживания, такие как цветоощущения (Британская энциклопедия, т. XV, ст. 'Мимикрия', 14-е издание). Ясно, что и здесь перед нами вовсе не объяснение. Чтобы понять явления мимикрии и сходства, наблюдающиеся в животном и растительном мирах, необходим гораздо более широкий взгляд; тогда в стремлении обнаружить их руководящий принцип можно будет добиться успеха. Научное мышление, в силу своей некоторой ограниченности, не в состоянии его обнаружить. Принцип же этот - общее стремление природы к декоративности, 'театральности', тенденция быть или казаться чем-то отличным от того, чем она в действительности является в данное время и в данном месте. Природа всегда старается украсить себя, не быть собой. Таков фурдаментальный закон еЈ жизни. Она всЈ время облачается, то и дело меняет свои одеяния, постоянно вертится перед зеркалом, глядит на себя со всех сторон, восхищается собой - а затем снова одевается и раздевается. ЕЈ действия зачастую представляются нам случайными и бесцельными, потому что мы стараемся приписать им какой-то утилитарный смысл. Однако на самом деле нет ничего более далЈкого от намерений природы, чем работа ради какой-то 'пользы'. Польза достигается лишь попутно, при случае. А то, что можно считать постоянным и намеренным - это тенденция к декоративности, бесконечные переодевания, непрекращающийся маскарад, в котором живЈт природа. Действительно, все эти мелкие насекомые, о которых я говорил, наряжены и перенаряжены; они носят маски и причудливые одеяния; их жизнь проходит на сцене. Тенденция всей их жизни - не быть самими собой, а походить на что-то другое - на зелЈный лист, на кусочек мха, на блестящий камешек. Однако подражать можно только тому, что действительно видишь. Даже человек не в состоянии придумать или изобрести новые формы. Насекомое или животное вынуждено заимствовать их из окружающей среды, подражать чему-то в тех условиях, в каких оно родилось. Павлин украшен круглыми солнечными пятнами, которые падают на землю от лучей, проходящих сквозь листву. Зебра покрывается тенями древесных ветвей, а рыба, живущая в водоЈме с песчаным дном, копирует своей окраской песок. Насекомое, живущее среди зелЈной листвы особого кустарника на Цейлоне, наряжено под лист этого кустарника, и другой наряд для него невозможен. Если оно ощутит склонность к декоративности, к театрализации, к ношению необычных нарядов, к маскараду, - ему придЈтся подражать зелЈным листьям, среди которых оно живЈт. Потому что листья - это всЈ, что оно знает, что видит; и вот оно облекается в одеяние зелЈного цвета, притворяется зелЈным, играет роль зелЈного листа. В этом можно видеть лишь одну тенденцию - не быть собой, казаться чем-то другим ³. Конечно, это чудо - и такое чудо, в котором содержится не одна, а много загадок. Прежде всего, кто или что наряжается, кто или что стремится быть или казаться чем-то иным? Очевидно, не отдельные насекомые или животные. Отдельное насекомое - это только костюм. За ним стоит кто-то или что-то. В явлениях декоративности, в формах и окраске живых существ, в явлениях мимикрии, даже в 'охранительности' можно видеть определЈнный план, намерение и цель; и очень часто этот план совсем не утилитарен. Наоборот, переодевание нередко содержит много опасного, ненужного и нецелесообразного. Так что же это может быть? Это мода, мода в природе! А что такое 'мода'? Что такое мода в человеческом мире? Кто создаЈт еЈ, кто ею управляет, каковы еЈ руководящие принципы, в чЈм тайна еЈ повелительного воздействия? Она содержит в себе элемент декоративности, хотя его часто не правильно понимают, охранительный элемент, элемент подчЈркивания вторичных признаков, элемент желания не казаться или не быть тем, чем на самом деле являешься, равно как и элемент подражания тому, что более всего действует на воображение. Почему случилось так, что в XIX веке, с началом царства машин культурные европейцы в своих цилиндрах, чЈрных сюртуках и брюках превратились в стилизованные дымовые трубы? Что это было? 'Охранительное сходство'? Мимикрия есть проявление той же самой 'моды' в животном мире. Всякое подражание, копирование, всякое сокрытие есть 'мода'. ЗелЈные лягушки среди зелени, жЈлтые в песке и почти чЈрные на чЈрной земле - это не просто 'охранительная окраска'. Мы можем найти здесь элементы того, что 'сделано', что является респектабельным, что делает каждый. На песке зелЈная лягушка будет привлекать слишком много внимания, окажется чересчур заметной, 'неприличной'. Вероятно, в силу какой-то причины это не разрешается, считается противоречащим хорошему вкусу в природе. Явления мимикрии устанавливают два принципа понимания работы природы: принцип существования некоего плана во всЈм, что делает природа, и принцип отсутствия в этом плане утилитаризма. Это подводит нас к вопросу о методах, к вопросу о том, как всЈ это достигается. А такой вопрос немедленно ведЈт к следующему: 'Как сделано не только это, но и вообще всЈ?' Научное мышление вынуждено признать возможность странных 'прыжков' в формировании новых биологических типов. Спокойная и уравновешенная теория происхождения видов доброго старого времени давно отброшена, и защищать еЈ нет ныне никакой возможности. 'Прыжки' очевидны, и они опрокидывают всю теорию. Согласно биологическим теориям, которые стали 'классическими' во второй половине XIX века, приобретЈнные качества становятся постоянными только после случайных повторений во многих поколениях. Но на самом деле новые качества очень часто передаются сразу и в чрезвычайно сильной степени. Один этот факт разрушает всю старую систему и обязует нас предположить наличие особого рода сил, управляющих появлением и упрочением новых качеств. С этой точки зрения можно предположить, что так называемые животное и растительное царства суть результаты сложной работы, проведЈнной Великой Лабораторией. Глядя на растительный и животный мир, мы можем думать, что в какой-то гигантской и непостижимой лаборатории природы проводится целая серия экспериментов, следующих друг за другом. Результат каждого эксперимента как бы заключЈн в отдельную стеклянную пробирку, запечатан и снабжЈн ярлыком; в таком виде он попадает в мир. Глядя на него, мы говорим: 'муха'; следует ещЈ эксперимент, ещЈ одна пробирка, - и мы говорим: 'пчела', затем: 'змея', 'слон', 'лошадь' и так далее. ВсЈ это = эксперименты Великой Лаборатории. Самым последним был проведЈн сложнейший и труднейший эксперимент - 'человек'. Сначала мы не видим в этих экспериментах никакого порядка, никакой цели, и некоторые эксперименты (такие, как вредные насекомые, ядовитые эмеи) кажутся нам злой шуткой природы над человеком. Но постепенно мы начинаем усматривать в работе Великой Лаборатории определЈнную систему и направление. Мы начинаем понимать, что Лаборатория экспериментирует только с человеком. Задача Лаборатории состоит в том, чтобы создать 'форму', которая эволюционировала бы самостоятельно, т.е. при условии помощи и поддержки, но своими собственными силами. Такая саморазвивающаяся форма и есть человек. Все другие формы суть либо предварительные опыты по созданию материала для питания более сложных форм, либо опыты по разработке определЈнных свойств или частей машины, либо неудачные эксперименты, отбросы производства, испорченный материал. Результатом всей этой сложной работы явилось первое человечество - Адам и Ева. Однако работа Лаборатории началась задолго до появления человека. Было создано множество форм, каждая из которых служила для усовершенствования той или иной черты, того или иного приспособления. И каждая из этих форм для того, чтобы жить, включала в себя и выражала какой-то фундаментальный космический закон, выступала в качестве его символа, иероглифа. Поэтому однажды созданные формы, послужив своей цели, не исчезали, а продолжали жить, пока длились благоприятные условия или пока их не вытесняли сходные, но более совершенные формы. 'Экспериментальный материал', так сказать, выходя из лаборатории, начинал самостоятельную жизнь. В дальнейшем для этих форм была изобретена теория эволюции; но, конечно, природа не имела в виду никакой эволюции для этого сбежавшего 'экспериментального материала'. Иногда, порождая экспериментальные формы, природа пользовалась материалом, который уже употреблялся при создании человека, но оказался бесполезным, негодным для преобразования внутри человека. На этом пути вся работа Великой Лаборатории имела в виду одну цель - создание Человека. Из таких предварительных экспериментов и отброшенного материала были сформированы животные. Животные, которые, согласно Дарвину, являются нашими 'предками', вовсе не предки, а зачастую такие же 'потомки' давно исчезнувших человеческих рас, как мы. Мы являемся их потомками, но и животные - такие же потомки. В нас воплощены их свойства одного рода, в них - другого. Животные - как бы наши двоюродные братья. Разница между нами и животными состоит в том, что мы более или менее удачно приспосабливаемся к меняющимся обстоятельствам, во всяком случае, обладаем способностью к адаптации. А животные остановились на какой-то одной черте, на одном качестве, которое они выражают, и далее в своЈм развитии идти не могут. Если условия меняются, животные вымирают; к адаптации они не способны. В них воплощены такие качества, которые не в состоянии измениться. Животные - это выражение тех свойств, которые в человеке стали бесполезными и невозможными. Вот почему животные нередко кажутся карикатурой на человека. Животный мир в целом являет собой карикатуру на человеческую жизнь. В людях есть много таких качеств, которые необходимо будет отбросить, когда человек станет настоящим человеком. И люди боятся этого, так как не знают, что им в конце концов останется. Возможно, что-то и останется, но очень немногое. А достанет ли у них храбрости для такого опыта? Возможно, некоторые люди на него отважатся. Но где они? Свойства, которым рано или поздно суждено стать достоянием зоопарка, продолжают управлять нашей жизнью, и люди страшатся отказаться от них даже в мыслях, потому что чувствуют, что с их потерей у них не останется ничего. Хуже всего то, что в большинстве случаев они совершенно правы. Но вернЈмся назад, к тому моменту, когда в Лаборатории был создан первый человек, 'Адам и Ева', когда он впервые появился на земле. Первое человечество не могло начать какую-либо культуру. Тогда ещЈ не было внутреннего круга, который мог бы оказать ему помощь, направить его первые шаги. Человеку приходилось получать помощь от создавших его сил. Эти силы вынужденно играли ту роль, которую впоследствии исполнял внутренний круг. Возникла культура; и поскольку первый человек не имел ещЈ привычки к ошибкам, не знал практики преступления и памяти о варварстве, культура развивалась с необыкновенной быстротой. Более того, она развивала только положительные стороны человека, а не отрицательные. Человек жил в полном единении с природой; он видел внутренние свойства всех вещей и существ, понимал эти свойства и давал имена вещам в соответствии с их свойствами. Животные повиновались ему; он пребывал в постоянном общении с создавшими его высшими силами. Человек поднялся очень высоко - и совершил это восхождение с невероятной быстротой, потому что не делал при этом ошибок. Неспособность к ошибкам и отсутствие практики ошибок, с одной стороны, ускоряли его прогресс, с другой же, подвергали его большим опасностям, ибо означали его неспособность избежать последствий ошибок, которые, тем не менее, оставались возможными. В конце концов человек действительно совершил ошибку и совершил еЈ тогда, когда поднялся на большую высоту. Ошибка его заключалась в том, что он счЈл себя существом более высоким, чем был на самом деле. Он решил, что уже знает, что такое добро и что такое зло. Он возомнил себя способным самостоятельно, без помощи извне направлять и устраивать свою жизнь. Эта ошибка, вероятно, могла бы оказаться и не слишком большой, еЈ последствия можно было бы исправить или изменить, если бы человек знал, как с ними поступить. Но, не обладая опытом ошибок, он не знал, как преодолеть еЈ последствий. Ошибка начала расти и постепенно обрела гигантские размеры, пока не стала проявляться во всех аспектах человеческой жизни. Так началось падение человека; волна пошла вниз. Человек быстро опустился до того уровня, с которого он начал, но уже с совершЈнным грехом. После более или менее продолжительного периода устойчивости вновь начался трудный подъЈм с помощью высших сил. Главное его отличие состояло в том, что на этот раз человек обладал способностью к ошибке, имел грех. Вот почему вторая волна культуры началась с братоубийства, с преступления Каина, которое легло в основу новой культуры. Но, не считая 'кармы' греха, человек приобрЈл определЈнный опыт благодаря своим прошлым ошибкам. Поэтому, когда повторился момент фатальной ошибки, еЈ совершило уже не всЈ человечество - появились люди, которые не совершили преступления Каина, которые никоим образом не были с ним связаны и никак им не воспользовались. С этого момента пути человечества разошлись. Совершившие ошибку начали падение, пока вновь не достигли самого низкого уровня. Но в тот момент, когда им понадобилась помощь, еЈ могли оказать им те, кто не совершил падения, не допустил ошибки. Такова краткая схема самых ранних культур. Миф об Адаме и Еве излагает историю первой культуры. Жизнь в саду Эдема есть форма цивилизации, достигнутая первой культурой. Падение человека - результат его попытки освободиться от высших сил, которые руководили его эволюцией, начать самостоятельную жизнь, полагаясь лишь на себя. Каждая культура по-своему повторяет эту фундаментальную ошибку. Каждая новая культура развивает новые черты, приходит к новым результатам, а затем их утрачивает. Но всЈ то, что оказывается по-настоящему ценным, сохраняется людьми, не совершившими ошибок; эти ценности служат материалом для начала последующей культуры. В первой культуре человек не имел опыта ошибок; его подъЈм был очень быстрым, но недостаточно полным и разносторонним; человек не раскрыл все имевшиеся в нЈм возможности, ибо многие вещи давались ему слишком легко. Но после серии падений, со всем грузом ошибок и преступлений, человеку пришлось развивать другие присущие ему качества, чтобы уравновесить таким образом последствия ошибок. Далее будет показано, что развитие всех возможностей, скрытых в каждой точке творения, есть цель прогресса вселенной, и жизнь человечества должна изучаться прежде всего в связи с этой целью. В последующей жизни человеческой расы, в последующих еЈ культурах развитие таких принципиальных возможностей совершается с помощью внутреннего круга. С этой точки зрения, вся возможная для человечества эволюция ограничивается эволюцией небольшого числа индивидов, продолжающейся, вероятно, длительное время. Человечество же в целом не эволюционирует; оно лишь слегка изменяется, приспосабливаясь к изменению окружающей среды. Подобно организму, человечество эволюционирует благодаря эволюции входящих в его состав небольшого числа клеток. Эволюционирующие клетки как бы переходят в высшие ткани организма; и те, поглощая развивающиеся клетки, получают питание. Идея высших тканей есть идея внутреннего круга. Как я уже упоминал, идея внутреннего круга противоречит всем признанным социальным теориям, касающимся устройства человеческого общества; однако эта идея приводит нас к другим теориям, которые теперь забыты и не получили в своЈ время должного внимания. Так, иногда в социологии поднимался поднимался вопрос, можно ли рассматривать человечество как организм, а человеческие сообщества - как меньшие организмы, т.е. допустим ли биологический подход к социальным явлениям. Современная социологическая мысль относится к этой идее отрицательно; взгляд на человеческое общество как на организм долгое время считался ненаучным. Однако ошибка заключается в том, как сформулирована сама проблема. Понятие 'организм' берЈтся в чересчур узком смысле; в него вкладывается лишь одно заранее установленное содержание. А именно: если человеческое сообщество, нация, народ, раса принимаются за организм, такой организм уподобляют либо человеческому, либо ещЈ более высокому организму. На самом же деле эта идея верна лишь по отношению ко всему человечеству в целом. Отдельные человеческие группы, какими бы обширными они ни казались, нельзя уподоблять человеку и тем более полагать их выше его. Биология знает о существовании организмов самых разнообразных порядков, и этот факт давно установлен. Если, рассматривая явления общественной жизни, мы будем помнить о различиях между организмами, стоящими на разных уровнях биологической лестницы, биологический взгляд на социальные явления вполне допустим, - впрочем, при условии, что мы уясним себе следующий факт: такие человеческие сообщества, как раса, народ, племя суть организмы более низкие, чем индивидуальный человек. Раса или нация как организм не имеют ничего общего с высокоразвитым и сложным организмом отдельного человека, который для каждой функции имеет особые органы и обладает большой способностью к адаптации, свободой передвижения и т.д. По сравнению с человеческим индивидом раса или нация как организм стоят на очень низком уровне - на уровне 'животного-растения'. Такие организмы представляют собой аморфные, большей частью неподвижные массы, не имеющие специальных органов ни для одной из своих функций, не обладающие способностями свободного передвижения, а, наоборот, привязанные к определЈнному месту. Они выпускают в разных направлениях нечто вроде щупалец, при помощи которых захватывают подобных себе существ и поглощают их. Вся жизнь таких организмов заключается во взаимопожирании. Существуют организмы, которые способны поглощать большое количество мелких организмов и на время становиться очень крупными и сильными. Затем два таких организма встречаются друг с другом, и между ними начинается борьба, в которой один или оба противника оказываются уничтоженными или ослабленными. Вся внешняя история человечества, история борьбы между народами и расами, - ни что иное, как процесс, в котором 'животные-растения' пожирают друг друга. Но внутри этого процесса, как бы под ним, протекает жизнь и деятельность индивидуального человека, т.е. отдельных клеток, формирующих такие организмы. Деятельность человеческих индивидов создаЈт то, что мы называем культурой, или цивилизацией. Деятельность масс всегда враждебна культуре, разрушает еЈ. Народы ничего не создают, они только разрушают. Создают индивиды. Все изобретения, открытия, усовершенствования, прогресс науки, техники, искусства, архитектуры и инженерного дела, философские системы, религиозные учения - всЈ это результат деятельности индивидов. А вот разрушение, искажение, уничтожение, стирание с лица земли - это уже деятельность народных масс. Это, конечно, не значит, что человеческие индивиды не служат разрушению. Напротив, инициатива разрушения в широком масштабе всегда принадлежит индивидам, а массы оказываются лишь исполнителями. Но массы никогда не в состоянии что-либо создать, хотя способны проявить инициативу в разрушении. Если мы поймЈм, что массы человечества, народы и расы, представляют собой низшие существа по сравнению с индивидуальным человеком, нам станет ясно, что народы и расы не в состоянии эволюционировать в такой же степени, в какой эволюционирует индивидуальный человек. Мы даже не имеем идеи эволюции для народа или расы, хотя часто говорим о такой эволюции. Фактически же все народы и нации в пределах, доступных историческому наблюдению, следуют одним курсом: они растут, развиваются, достигают известного уровня развития и величия, а затем начинают делиться, приходят в упадок и гибнут. В конце концов они полностью исчезают и превращаются в составные элементы других существ, похожих на них. Расы и нации умирают точно так же, как и отдельный человек. Но индивиды, кроме смерти, имеют ещЈ и иные возможности, а гигантские организмы человеческих рас этих возможностей лишены, ибо их души столь же аморфны, сколь и их тела. Трагедия индивидуального человека заключается в том, что он живЈт как бы внутри густой массы низшего существа, и вся его деятельность направлена на служение чисто вегетативным функциям слепого, студнеобразного организма. В то же время сознательная индивидуальная деятельность человека, его усилия в области мышления и творческого труда направлены против этих крупных организмов, вопреки им и невзирая на них. Разумеется, неверно утверждать, что всякая индивидуальная деятельность человека состоит в сознательной борьбе против таких гигантских организмов. Человек побеждЈн и превращЈн в раба. И часто случается так, что он думает, будто обязан служить этим гигантским существам. Но высшие проявления человеческого духа, высшие виды деятельности человека этим организмам совершенно не нужны. Более того, нередко они им неприятны, враждебны, даже опасны, ибо отвлекают на индивидуальный труд те силы, которые в противном случае были бы поглощены водоворотом жизни гигантского организма. Бессознательно, чисто физиологически, гигантский организм стремится присвоить все силы индивидуальных клеток, из которых он состоит, использовать их в своих интересах, главным образом, для борьбы с другими организмами. Но если мы вспомним, что эти индивидуальные клетки, люди, представляют собой более организованные существа, чем гигантские организмы, что деятельность первых далеко выходит за пределы деятельности последних, то мы осознаЈм вечный конфликт между человеком и человеческими агрегатами, поймЈм, что так называемый прогресс, или эволюция, - это то, что остаЈтся от индивидуальной деятельности в результате борьбы между ней и аморфными массами. Слепой организм массы борется против проявлений эволюционного духа, старается подавить его, уничтожить, разрушить то, что было им создано. Но даже здесь он не в состоянии уничтожить всЈ полностью. Что-то остаЈтся, и это 'что-то' и есть то, что мы называем прогрессом, или цивилизацией. Идея эволюции в жизни индивида и человеческого общества, идея эзотеризма, рождения и роста культур и цивилизаций, возможности отдельного человека в периоды подъЈма и упадка - всЈ это и многое другое выражено в трЈх мифах Библии. Эти три библейские мифа не связаны друг с другом и стоят порознь; но фактически они выражают одну и ту же мысль и взаимно дополняют друг друга. Первый из них - рассказ о Всемирном Потопе и Ноевом ковчеге; второй - рассказ о Вавилонской башне, еЈ разрушении и смешении языков; третий повествует о гибели Содома и Гоморры, о видении Авраама и о десяти праведниках, ради которых Бог соглашался пощадить Содом и Гоморру, но которых там так и не нашлось. Всемирный Потоп - аллегорическая картина гибели цивилизации, разрушения культуры. Такая гибель должна сопровождаться уничтожением большей части человеческой расы; это следствие геологических катаклизмов, войн, переселения людских масс, эпидемий, революций и тому подобных причин. Очень часто все эти причины действуют одновременно. Идея данной аллегории заключается в том, что в момент кажущегося всеобщего разрушения всЈ действительно ценное оказывается спасено в соответствии с заранее подготовленным и продуманным планом. Небольшая группа людей ускользает от действия всеобщего закона и спасает важнейшие идеи и достижения своей культуры. Легенда о Ноевом ковчеге - миф, относящийся к эзотеризму. Постройка 'ковчега' знаменует 'школу', подготовку людей к посвящению для перехода к новой жизни, к новому рождению. 'Ноев ковчег', спасшийся от потопа, - это внутренний круг человечества. Эта аллегория имеет и второе значение, относящееся к индивидуальному человеку. Потоп - это неизбежная и неумолимая смерть. Но человек может построить внутри себя 'ковчег' и собрать там образцы всего ценного, что есть в нЈм самом. В такой оболочке образцы не погибнут; они переживут смерть и родятся снова. Точно так же, как человечество может спастись благодаря своей связи со внутренним кругом, так и индивидуальный человек способен достичь личного спасения благодаря наличию в нЈм связи с внутренним кругом, т.е. с высшими формами сознания. Но без посторонней помощи, без помощи 'внутреннего круга' спасение невозможно. Второй миф - о Вавилонской башне - является вариантом первого; но если первый говорит о спасении, о тех, кто спасЈн, то второй сообщает о разрушении, о тех, кто погибнет, ибо Вавилонская башня изображает культуру. Человек мечтает о том, чтобы построить каменную башню 'высотою до небес', о том, чтобы создать на земле идеальную жизнь. Люди верят в интеллектуальные методы, в технические средства, в формальные учреждения. Долгое время башня всЈ выше и выше поднимается над землЈй. Но неизбежно наступает момент, когда люди перестают понимать друг друга, вернее, чувствуют, что никогда друг друга и не понимали. Каждый из них представляет идеальную жизнь на земле по-своему, каждому хочется провести в жизнь свои идеи, осуществить свой идеал. Это и есть тот момент, когда начинается смешение языков: люди перестают понимать друг друга даже в простейших вещах, а отсутствие понимания вызывает разлад, враждебность, борьбу. Люди, строившие башню, начинают убивать друг друга и разрушать построенное. Башня превращается в развалины. Именно это и происходит в жизни всего человечества, в жизни народов и наций, а также в жизни отдельного человека. Каждый человек воздвигает Вавилонскую башню: его стремления, жизненные цели, достижения - всЈ это Вавилонская башня. Но неизбежен момент, когда башня рушится. Небольшой толчок, несчастный случай, болезнь, крохотная ошибка в расчЈте, - и от башни ничего не остаЈтся. Человек видит всЈ это, но исправить или изменить дело уже слишком поздно. Или же в строительстве башни может наступить такой момент, когда разнообразные 'я', составляющие человеческую личность, теряют доверие друг к другу, видят всю противоречивость своих устремлений и желаний, обнаруживают, что у них общей цели, и перестают понимать друг друга, точнее, перестают думать, что между ними есть понимание. Тогда башня должна упасть, иллюзорные цели исчезают, и человек с необходимостью сознаЈт, что всЈ сделанное им не принесло плодов, ни к чему не привело, да и не могло привести, что перед ним остался лишь один реальный факт - факт смерти. Вся жизнь человека, накопление богатств, приобретение власти или знаний - всЈ это постройка Вавилонской башни, ибо должно закончиться катастрофой, смертью. Смерть суждена всему тому, что не может перейти на новый план бытия. Третий миф - о разрушении Содома и Гоморры - ещЈ яснее, чем первые два, показывает момент вмешательства высших сил и причины такого вмешательства. Господь готов был пощадить Содом и Гоморру ради пятидесяти праведников, ради сорока пяти, ради тридцати, ради двадцати, наконец, ради десяти. Но найти даже десять праведников не удалось; и оба города были разрушены. Возможность эволюции утрачена; Великая Лаборатория положила конец неудачному эксперименту. Но Лот и его семья были спасены. Идея - та же, что и в первых двух мифах, но здесь особо подчЈркнута готовность направляющей воли сделать всЈ возможное, пойти на уступки, пока имеется хоть какая-то надежда на осуществление поставленной для людей цели. Когда же всякая надежда исчезает, неизбежно вмешательство руководящей воли; она спасает то, что заслуживает спасения, и уничтожает всЈ остальное. Изгнание Адама и Евы из Эдемского сада, разрушение Вавилонской башни, Всемирный Потоп, разрушение Содома и Гоморры - всЈ это легенды и иносказания, относящиеся к истории человечества, к его эволюции. Кроме этих легенд и множества других, сходных с ними, почти у всех рас есть легенды и мифы о странных нечеловеческих существах, шедших по тому же пути, что и человек, ещЈ до его появления. Падение ангелов, титанов, богов, пытавшихся выйти из повиновения другим, более высоким и могущественным божествам, падение Люцифера, демона, Сатаны - все эти случаи предшествовали падению человека. Несомненно,смысл этих мифов глубоко скрыт от нас. Совершенно ясно, что обычные богословские и теософские толкования ничего не объясняют, потому что предполагают существование невидимых рас, духов, которые по своему отношению к высшим силам похожи на людей. Неадекватность такого объяснения 'посредством введения пяти новых неизвестных для определения одного' очевидна. Было бы, однако, неверным оставить все эти мифы без каких-либо объяснений, ибо сама их устойчивость и повторяемость среди разных народов и рас привлекают наше внимание к явлениям, которых мы не знаем, но которые должны знать. Легенды и эпические произведения всех народов содержат немало материала, относящегося к нечеловеческим существам, которые предшествовали человеку или даже существовали одновременно с ним, но многим от него отличались. Этот материал столь обилен и значителен, что не пытаться объяснить такие мифы значило бы намеренно закрывать глаза на то, что нам следовало бы понять. Таковы, например, легенды о гигантах и так называемых 'циклопических' постройках, которые невольно с ними связываются. Если мы не желаем игнорировать многие факты или верить в трЈхмерных 'духов', способных строить каменные здания, необходимо предположить, что дочеловеческие расы были такими же физическими существами, как и человек, что они, подобно ему, пришли из Великой Лаборатории природы, что природа делала попытки создать самоэволюционирующие существа ещЈ до человека. Далее, нам следует допустить, что эти существа были выпущены из Великой Лаборатории в жизнь; однако в своЈм дальнейшем развитии им не удалось удовлетворить природу, и вместо того, чтобы выполнить замысел природы, они обратились против неЈ. Тогда природы прервала эксперимент с ними и начала новый. Строго говоря, у нас нет оснований считать человека первым или единственным экспериментом по созданию саморазвивающегося существа. Напротив, упомянутые мифы позволяют предположить, что такие существа появлялись и до человека. Если это так, если у нас есть основание признать наличие физических рас дочеловеческих существ, где же тогда искать потомков этих рас, и в какой мере оправдано предположение о существовании таких потомков? Нам нужно начать с идеи, что целью своей деятельности природа имеет создание самостоятельно развивающегося существа. Но можно ли считать, что всЈ животное царство является побочным продуктом лишь одной линии работы - создания человека? Это допустимо по отношению к млекопитающим. Мы можем, далее, включить сюда всех позвоночных, счесть многие низшие формы подготовительными и т.п. Но какое место в этой системе отвести насекомым, которые образуют самодовлеющий мир, не менее полный, чем мир позвоночных? Нельзя ли предположить, что насекомые представляют собой другую линию в работе природы, не связанную с созданием человека, но, возможно, предшествовавшую ей? Переходя к фактам, мы вынуждены признать, что насекомые никоим образом не являются подготовительной стадией в формировании человека. Нельзя их считать и побочным продуктом человеческой эволюции. Наоборот, в строении организма, отдельных его частей и органов насекомые обнаруживают более совершЈнные по сравнению с млекопитающими или человеком формы. Нельзя не видеть, что в некоторых формах жизни насекомых обнаруживаются такие явления, которые невозможно обхяснить без очень сложных гипотез; эти гипотезы заставляют признать за насекомыми очень богатое прошлое, так что нынешние их формы приходится считать вырождающимися. Последнее соображение относится, главным образом, к организованным сообществам муравьЈв и пчЈл. Ознакомившись с их жизнью, невозможно не поддаться сильнейшему удивлению и замешательству. Муравьи и пчЈлы в равной степени вызывают наше восхищение поразительной полнотой своей организации; вместе с тем они отталкивают и пугают нас, порождают чувство безотчЈтного отвращения своим неизменно холодным рассудком, господствующим в их жизни, абсолютной невозможностью для индивида освободиться от круговорота жизни муравейника или улья. Нас ужасает мысль, что и мы можем походить на них! Действительно, какое место занимают сообщества муравьЈв и пчЈл в общем порядке вещей на нашей земле? Как могли они появиться такими, какими они нам известны? Все наблюдения над их жизнью и организацией неизбежно приводят к одному заключению. Первоначальная организация 'улья' и 'муравейника' в далЈком прошлом, несомненно, требовала рассудка и мощного логического разума, хотя для дальнейшего их существования не требовалось ни разума, ни рассудка. Как это могло случиться? Скорее всего, по одной причине. Если муравьи или пчЈлы (или оба эти вида) в разные периоды были разумными и эволюционирующими существами, а затем утратили разум и способность к эволюции, это могло случиться только потому, что их 'разум' пошЈл против их же собственной 'эволюции'. Иными словами, полагая, что они способствуют своей эволюции, они ухитрились каким-то образом еЈ остановить. Можно предположить, что муравьи и пчЈлы явились из Великой Лаборатории и были посланы на землю с привилегией в возможности развития. Но после долгого периода борьбы и усилий как те, так и другие отказались от своей привилегии и перестали эволюционировать, точнее, прекратили посылку эволюционирующего потока. После этого природе пришлось принять собственные меры. Насекомые были полностью изолированы, и оказалось необходимым начать новый эксперимент. Если допустить такую возможность, нельзя ли предположить, что древние легенды о падении существ, предшествовавших человеку, относятся к муравьям и пчЈлам? Нас могут смутить их малые по сравнению с нами размеры. Но размеры живых существ, во-первых, вещь весьма относительная; во-вторых, в некоторых случаях они очень быстро меняются. Так, в случае отдельных классов животных (например, рыб, земноводных или насекомых) природа держит в своих руках нити, которые регулируют их размеры, и никогда не выпускает эти нити из рук. Иными словами, природа способна изменять размеры этих животных, ничего другого в них не меняя, и может произвести такую перемену за одно поколение, т.е. сразу, приостанавливая их развитие на известной стадии. Каждый видел крошечных рыб, в точности похожих на крупных, мелких лягушек и т.п. В растительном мире это ещЈ очевиднее. Конечно, это не всеобщее правило, и некоторые существа, как человек и большинство высших млекопитающих, достигают почти наибольшей возможной для них величины. Что же касается насекомых, то муравьи и пчЈлы, весьма вероятно, были гораздо крупнее, чем сейчас, хотя на этот счЈт можно и спорить. Пожалуй, изменение размеров муравья или пчелы потребовало и значительных перемен в их внутренней организации. Интересно отметить существование легенд о гигантских муравьях в Тибете; эти легенды записаны у Геродота ('История', кн. XI) и Плиния ('Естественная история', кн. III). Конечно, не так-то просто представить себе Люцифера в виде пчелы или титанов в облике муравьЈв. Но если на мгновение отказаться от идеи необходимости человеческой формы, большая часть наших затруднений тут же исчезает. Ошибка этих невеловеческих существ, причина их падения неизбежно была той же природы, что и ошибка, совершЈнная Адамом и Евой. Очевидно, они были уверены в том, что знают, что такое добро и что такое зло; они верили в то, что могут действовать самостоятельно. Они отвергли идею более высокого знания и внутреннего круга жизни, они поместили свою веру в собственное знание, в свои силы и понимание целей и задач своего существования. Но их понимание, вероятно, было гораздо более ошибочным, а заблуждения - гораздо менее наивными, чем заблуждения Адама и Евы, так что результаты их ошибки оказались куда более серьЈзными. Поэтому муравьи и пчЈлы не только остановили эволюцию, но и, изменив своЈ бытие, сделали еЈ совершенно невозможной. Распорядок жизни пчЈл и муравьЈв, их идеальная коммунистическая организация указывают на характер и форму их падения. Можно себе представить, что в разные времена как пчЈлы, так и муравьи достигали довольно высокой, хотя и односторонней культуры, целиком основанной на интеллектуальных соображениях выгоды и пользы, без какого бы то ни было воображения, без эзотеризма, без мистики. Они организовали свою жизнь на основе своеобразного 'марксизма', который казался им очень точным и научным. Они осуществили социалистический порядок вещей, полностью подчиняющий индивида интересам общества в согласии со своим пониманием этих интересов. Таким образом, они разрушили всякую возможность для развития индивида, для его отделения от общей массы. Но именно развитие индивидов и их выделение из общей массы и составляло цель природы; на этом основывалась возможность эволюции. Ни пчЈлы, ни муравьи не желали признать этого. Они видели свою цель в чЈм-то ином, они стремились покорить природу. И в той или иной степени они изменили план природы, сделали его выполнение невозможным. Необходимо помнить, что говорилось ранее: каждый 'эксперимент' природы, т.е. каждое живое существо, каждый живой организм представляет собой выражение космических законов, сложный символ или иероглиф. Начав изменять своЈ существование, свою жизнь и форму, пчЈлы и муравьи, взятые как индивиды, нарушили свою связь с законами природы, перестали выражать эти законы индивидуально и стали выражать их только коллективно. И тогда природа подняла свой магический жезл - и превратила их в мелких насекомых, не способных причинить природе какой бы то ни было вред. Через некоторое время их мыслительные способности, совершенно бесполезные в хорошо организованном муравейнике или улье, атрофировались; автоматические привычки стали передаваться из поколения в поколение; и муравьи превратились в 'насекомых', какими мы их сейчас знаем, а пчЈлы даже стали приносить человеку пользу ^*. Действительно, при наблюдении муравейника или улья нас всегда поражают две вещи: во-первых, сумма разумности и расчЈта, вложенных в первоначальную организацию, во-вторых, полное отсутствие разума в деятельности. Разум, вложенный в эту организацию, был очень узким и строго утилитарным; он всЈ рассчитывал в пределах данных условий и ничего не видел за их пределами. Однако и этот разум понадобился только для первоначального расчЈта и оценки. Раз пущенный в ход, механизм уже не требовал никакого ума: автоматические привычки и обычаи автоматически усваивались и передавались следующим поколениям, что обеспечило их сохранность в неизменном виде. В улье или муравейнике 'разум' не просто бесполезен, но может даже оказаться вредным и опасным, ибо разумность не способна с одинаковой точностью передавать из поколения в поколение все законы, правила и методы работы. Разум может забыть, исказить, добавить что-то новое; разум может увести к 'мистике', к идее высшего разума, к идее эзотеризма. Поэтому стало необходимым изгнать разум из идеального социализма улья или муравейника как вредный для общества элемент, каковым он фактически и являлся. Конечно, при этом могла возникнуть и борьба - период, когда предки муравьЈв или пчЈл, ещЈ не утратившие способности мышления, ясно увидели своЈ положение, осознали неизбежное начало вырождения и пытались бороться с ним, освободить индивида от его безусловного подчинения обществу. Но борьба оказалась безнадЈжной - и не могла привести к победе. Железные законы муравейника и улья очень скоро справились с мятежными элементами, и через несколько поколений непокорные индивиды, вероятно, просто перестали рождаться. Как улей, так и муравейник постепенно превратились в идеальные коммунистические государства. В своей книге 'Жизнь термитов' Морис Метерлинк собрал много интересного материала о жизни этих насекомых, ещЈ более удивительных, чем муравьи и пчЈлы. При первых же попытках изучить жизнь термитов Метерлинк испытал то же самое странное эмоциональное ощущение, о котором я говорил выше: '...Это делает их почти нашими братьями и, по мнению некоторых, заставляет этих несчастных насекомых - в большей степени, чем пчЈл и других живых существ на земле - быть провозвестниками, а возможно, и предтечами нашей собственной судьбы'. Далее Метерлинк останавливается на древности термитов, которые гораздо древнее человека, на их огромной численности и разнообразии видов. После чего Метерлинк переходит к тому, что он называет 'цивилизацией термитов': 'Их древнейшая цивилизация является наиболее любопытной, наиболее полной, наиболее разумной и, в некоторой степени, наиболее логичной и соответствующей трудностям существования из всех цивилизаций, которые появились на земном шаре перед нашей собственной. Согласно некоторым точкам зрения, эта цивилизация, хотя она свирепа, сурова и часто кажется отталкивающей, превосходит цивиоизации пчЈл, муравьЈв и даже самого человека. В термитнике боги коммунизма стали ненасытными Молохами: чем больше им отдают, тем большего они требуют - и упорствуют в своих требованиях до тех пор, пока индивид не будет уничтожен, а его нищета не станет абсолютной. Эта ужасная тирания не имеет подобия среди людей, ибо если у нас благами цивилизации пользуются хотя бы немногие, в термитнике ими не пользуется никто. Дисциплина, более суровая, чем у кармелитов или траппистов, и добровольное подчинение законам или правилам, пришедшим Бог знает откуда, не имеют себе равных ни в одном человеческом сообществе. Неизбежность нового вида, пожалуй, самая жестокая из всех, социальная неизбежность, к которой движемся и мы сами, добавлена к тем формам неизбежности, с которыми мы уже встречались и о которых достаточно думали. Здесь нет отдыха, кроме последнего для всех сна; здесь недопустима болезнь, а слабость несЈт за собой смертный приговор. Коммунизм доведЈн до границ каннибализма и копрографии. Вынужденные лишения и несчастья многих никому не приносят пользы или счастья, - и всЈ это для того, чтобы всеобщее отчаяние продолжалось, возобновлялось и возрастало до тех пор, пока существует мир. Эти города насекомых, появившиеся на свет ещЈ до нас, могли бы послужить карикатурой на нас самих, пародией на тот земной рай, к которому стремится большинство цивилизованных народов.' Метерлинк показывает, какими жертвами куплен этот идеальный режим: 'Прежде у термитов были крылья; теперь их нет. У них были глаза, которыми пришлось пожертвовать. У них был пол, но и его пришлось принести в жертву.' Метерлинк упускает одну вещь: прежде чем принести в жертву крылья, зрение и пол, термитам пришлось отказаться от разума. И, несмотря на всЈ это, процесс, через который прошли термиты, Метерлинк назвал эволюцией. Это произошло потому, что, как я уже говорил, в современной мысли любое изменение формы, происходящее в течение длительного времени, называется эволюцией. Сила принудительного стереотипа псевдонаучного мышления воистину поразительна. В средние века философия и наука должны были согласовать свои теории с догмами церкви, в наше время роль этих догм играет 'эволюция'. Совершенно ясно, что в таких условиях мысль не может развиваться свободно. Идея эзотеризма имеет особо важное значение именно на нынешней стадии развития мышления, ибо она делает совершенно ненужной идею эволюции в обычном смысле слова. Ранее было сказано, что в эзотерическом смысле слово 'эволюция' может означать: преображение индивидов. И в этом смысле эволюцию невозможно смешать с вырождением, как это постоянно делает 'научная мысль', которая даже собственную дегенерацию принимает за эволюцию. Единственный выход из всех тупиков, созданных 'материалистической' и метафизической мыслью, состоит в психологическом методе; а этот метод - ни что иное, как переоценка всех ценностей с точки зрения их собственного психологического смысла, независимо от внешних или сопутствующих фактов, на основе которых о них обычно судят. Факты могут лгать. Психологический же смысл вещи лгать не умеет. Конечно, его тоже можно неправильно понять, но против этого мы будем бороться, изучая и наблюдая ум, т.е. наш собственный аппарат познания. Обычно к уму относятся слишком просто, не принимая во внимание, что пределы полезного действия ума, во-первых, очень хорошо известны, во-вторых, весьма ограничены. Психологический метод принимает во внимание эти ограничения так же, как при обычных обстоятельствах мы принимаем во внимание ограничения, свойственные машинам и инструментам, которыми нам приходиться работать. Если мы рассматриваем что-то в микроскоп, мы принимаем во внимание его разрешающую силу; если производим какую-то работу особым инструментом, принимаем во внимание его свойства и качества - вес, чувствительность и т.п. Психологический метод имеет те же цели по отношению к нашему уму, т.е. намерен постоянно удерживать наш ум в поле своего зрения и рассматривать все выводы и открытия в отношении к состоянию или роду ума. С этой точки зрения, нет оснований полагать, что наш ум как познавательный инструмент является единственно возможным, и лучшим из существующих инструментов. Равным образом, нет оснований полагать, что все открытые и установленные истины навсегда останутся истинами. Напротив, с точки зрения психологического метода, не приходится сомневаться в том, что мы откроем множество новых истин, в том числе совершенно непостижимых для нас, о существовании которых мы и не подозревали, даже таких, которые фундаментально противоречат до сих пор признаваемым истинам. Конечно, для догматизма нет ничего более пугающего и недопустимого. Психологический метод разрушает все старые и новые предрассудки и суеверия; он не позволяет мысли останавливаться и довольствоваться достигнутыми результатами, какими бы искушающими и приятными они ни казались, какими бы симметричными и гладкими ни были сделанные из них выводы. Психологический метод даЈт возможность пересмотреть многие принципы, которые считались окончательными и твЈрдо установленными, и находит в них совершенно новый и неожиданный смысл. Психологический метод во многих случаях позволяет не обращать внимания на факты или на то, что считается фактами, и видеть то, что стоит за фактами. Хотя он - не более, чем метод, тем не менее, он ведЈт нас в совершенно определЈнным направлении, а именно: к эзотерическому методу, который фактически и есть расширенный психологический метод, - но расширенный в том смысле, в каком мы не можем расширить его собственными усилиями.

1912-1929 гг.

ГЛАВА 2. ЧЕТВіРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ.

Идея скрытого знания. - Проблема невидимого мира и проблема смерти. - Невидимый мир в религии, философии, науке. - Проблема смерти и еЈ различные объяснения. - Идея четвЈртого измерения. - Различные подходы к ней. - Наше положение по отношению к 'области четвЈртого измерения'. - Методы изучения четвЈртого измерения. - Идеи Хинтона. - Геометрия и четвЈртое измерение. - Статья Морозова. - Воображаемый мир двух измерений. - Мир вечного чуда. - Явления жизни. - Наука и явления неизмеримого. - Жизнь и мысль. - Восприятие плоских существ. - Различные стадии понимания мира плоского существа. - Гипотеза третьего измерения. - Наше отношение к 'невидимому'. - Мир неизмеримого вокруг нас. - Нереальность трЈхмерных тел. - Наше собственное четвЈртое измерение. - Несовершенство нашего восприятия. - Свойства восприятия в четвЈртом измерении. - Необъяснимые явления нашего мира. - Психический мир и попытки его объяснения. - Мысль и четвЈртое измерение. - Расширение и сокращение тел. - Рост. - Явления симметрии. - Чертежи четвЈртого измерения в природе. - Движение от центра по радиусам. - Законы симметрии. - Состояния материи. - Взаимоотношение времени и пространства в материи. - Теория динамических агентов. - Динамический характер вселенной. - ЧетвЈртое измерение внутри нас. - 'Астральная сфера' - Гипотеза о тонких состояниях материи. - Превращение металлов. - Алхимия. - Магия. - Материализация и дематериализация. - Преобладание теорий и отсутствие фактов в астральных гипотезах. - Необходимость нового понимания 'пространства' и 'времени'. Идея существования скрытого знания, превосходящего знание, которое человек может достичь собственными усилиями, растЈт и укрепляется в умах людей при понимании ими неразрешимости многих стоящих перед ними вопросов и проблем. Человек может обманывать себя, может думать, что его знания растут и увеличиваются, что он знает и понимает больше, нежели знал и понимал прежде; однако иногда он становится искренним с самим собой и видит, что по отношению к основным проблемам существования он так же беспомощен, как дикарь или ребЈнок, хотя и изобрЈл множество умных машин и инструментов, усложнивших его жизнь, но не сделавших еЈ понятнее. Говоря с самим собой ещЈ откровеннее, человек, возможно, признаЈт, что все его научные и философские системы и теории сходны с этими машинами и инструментами, потому что они только усложняют проблемы, ничего не объясняя. Среди окружающих человека неразрешимых проблем две занимают особое положение - проблема невидимого мира и проблема смерти. Во всей истории человеческой мысли, во всех без исключения формах, которые когда-либо принимала мысль, люди подразделяли мир на видимый и невидимый; они всегда понимали, что видимый мир, доступный непосредственному наблюдению и изучению, представляет собой нечто весьма малое, быть может, даже несуществующее по сравнению с огромным невидимым миром. Такое утверждение, т.е. деление мира на видимый и невидимый, имелось всегда и везде; сначала оно может показаться странным; однако в действительности все общие схемы мира, от примитивных до самых тонких и тщательно разработанных, делят мир на видимый и невидимый - и не могут от этого освободиться. Деление мира на видимый и невидимый является основой человеческого мышления о мире, какие бы имена и определения он такому делению не давал. Этот факт становится очевидным, если мы попытаемся перечислить разные системы мышления о мире. Прежде всего, разделим эти системы на три категории: религиозные, философские, научные. Все без исключения религиозные системы, от таких богословски разработанных до мельчайших деталей, как христианство, буддизм, иудаизм, до совершенно выродившихся религий 'дикарей', которые кажутся современному знанию 'примитивными', - все они неизменно делят мир на видимый и невидимый. В христианстве: Бог, ангелы, дьяволы, демоны, души живых и мЈртвых, небеса и ад. В язычестве: божества, олицетворяющие силы природы, - гром, солнце, огонь, духи гор, лесов, озЈр, духи вод, духи домов - всЈ это принадлежит невидимому миру. В философии признаЈтся мир явлений и мир причин, мир вещей и мир идей, мир феноменов и мир ноуменов. В индийской философии (особенно в некоторых еЈ школах) видимый, или феноменальный, мир, майя, иллюзия, которая означает ложное понятие о невидимом мире, вообще считается несуществующим. В науке невидимый мир - это мир очень малых величин, а также, как это ни странно, мир очень больших величин. Видимость мира определяется его масштабом. Невидимы мир представляет собой, с одной стороны, мир микроорганизмов, клеток, микроскопический и ультрамикроскопический мир; далее за ним следует мир молекул, атомов, электронов, 'колебаний'; с другой же стороны, - это мир невидимых звЈзд, далЈких солнечных систем, неизвестных вселенных. Микроскоп расширяет границы нашего зрения в одном направлении, телескоп - в другом, но оба весьма незначительны по сравнению с тем, что остаЈтся невидимым. Физика и химия дают нам возможность исследовать явления в таких малых частицах и в таких отдалЈнных мирах, которые никогда не будут доступны нашему зрению. Но это лишь укрепляет идею о существовании огромного невидимого мира вокруг небольшого видимого. Математика идЈт ещЈ дальше. Как уже было указано, она исчисляет такие соотношения между величинами и такие соотношения между этими соотношениями, которые не имеют аналогий в окружающем нас видимом мире. И мы вынуждены признать, что невидимый мир отличается от видимого не только размерами, но и какими-то иными качествами, которые мы не в состоянии ни определить, ни понять и которые показывают нам, что законы, обнаруживаемые в физическом мире, не могут относиться к миру невидимому. Таким образом, невидимые миры религиозных, философских и научных систем в конце концов теснее связаны друг с другом, чем это кажется на первый взгляд. И такие невидимые миры различных категорий обладают одинаковыми свойствами, общими для всех. Свойства эти таковы. Во-первых, они непостижимы для нас, т.е. непонятны с обычной точки зрения или для обычных средств познания; во-вторых, они содержат в себе причины явлений видимого мира. Идея причин всегда связана с невидимым миром. В невидимом мире религиозных систем невидимые силы управляют людьми и видимыми явлениями. В невидимом мире науки причины видимых явлений проистекают из невидимого мира малых величин и 'колебаний'. В философских системах феномен есть лишь наше понятие о ноумене, т.е. иллюзия, истинная причина которой остаЈтся для нас скрытой и недоступной. Таким образом, на всех уровнях своего развития человек понимал, что причины видимых и доступных наблюдению явлений находятся за пределами сферы его наблюдений. Он обнаружил, что среди доступных наблюдению явлений некоторые факты можно рассматривать как причины других фактов; но эти выводы были недостаточны для понимания всего, что случается с ним и вокруг него. Чтобы объяснить причины, необходим невидимый мир, состоящий из 'духов', 'идей' или 'колебаний'. Другой проблемой, привлекавшей внимание людей своей неразрешимостью, проблемой, которая самой формой своего приблизительного решения предопределяла направление и развитие человеческой мысли, была проблема смерти, т.е. объяснения смерти, идея будущей жизни, бессмертной души - или отсутствия души и т.д. Человек никогда не мог убедить себя в идее смерти как исчезновения - слишком многое ей противоречило. В нЈм самом оставалось чересчур много следов умерших: их лица, слова, жесты, мнения, обещания, угрозы, пробуждаемые ими чувства, страх, зависть, желания. ВсЈ это продолжало в нЈм жить, и факт их смерти всЈ более и более забывался. Человек видел во сне умершего друга или врага; и они казались ему совершенно такими же, какими были раньше. Очевидно, они где-то жили и могли приходить откуда-то по ночам. Так что верить в смерть было очень трудно, и человек всегда нуждался в теориях для объяснения посмертного существования. С другой стороны, до человека иногда долетало эхо эзотерических учений о жизни и смерти. Он мог слышать, что видимая, земная, доступная наблюдению жизнь человека - лишь небольшая часть принадлежащей ему жизни. И конечно, человек понимал отрывки эзотерического учения, достигавшие его, по-своему, изменял их по своему вкусу, приспосабливал к своему уровню и пониманию, строил из них теории будущего существования, сходного с земным. Большая часть религиозных учений о будущей жизни связывают еЈ с наградой или наказанием - иногда в неприкрытой, а иногда в завуалированной форме. Небо и ад, переселение душ, перевоплощения, колесо жизней - все эти теории содержат идею награды или воздаяния. Но религиозные теории зачастую не удовлетворяют человека, и тогда в добавление к признанным, ортодоксальным идеям о жизни после смерти возникают другие, как бы не узаконенные идеи о загробном мире, о мире духов, которые предоставляют воображению куда большую свободу. Ни одно религиозное учение, ни одна религиозная система сама по себе не в состоянии удовлетворить людей. Всегда существует какая-то другая, более древняя система народных верований, которая скрывается за ней или таится в еЈ глубине. За внешним христианством, за внешним буддизмом стоят древние языческие верования. В христианстве - это пережитки языческих представлений и обычаев, в буддизме - 'культ дьявола'. Иногда они оставляют глубокий след на внешних формах религии. Например, в современных протестантских странах, где следы древнего язычества совершенно угасли, под внешней маской рационального христианства возникли системы почти первобытных представлений о загробном мире, такие как спиритизм и родственные ему учения. Все теории загробного существования связаны с теориями невидимого мира; первые обязательно основаны на последних. ВсЈ это относится к религии и псевдо-религии, философских теорий загробного существования нет. И все теории о жизни после смерти можно назвать религиозными или, правильнее, псевдо-религиозными. Кроме того, трудно считать философию чем-то цельным - настолько различны и противоречивы отдельные философские системы. Можно ещЈ до некоторой степени принять за стандарт философского мышления точку зрения, которая утверждает нереальность феноменального мира и человеческого существования в мире вещей и событий, нереальность отдельного существования человека и непостижимость для нас форм истинного существования, хотя и эта точка зрения базируется на самых разных основаниях, как материалистических, так и идеалистических. В обоих случаях вопрос о жизни и смерти приобретает новый характер, его невозможно свести к наивным категориям обыденного мышления. Для этой точки зрения не существует особого различия между жизнью и смертью, потому что, строго говоря, она не считает доказанным отдельное существование, обособленные жизни. Нет и не может быть научных теорий существования после смерти, ибо нет фактов, подтверждающих реальность такого существования, тогда как наука - успешно или безуспешно - желает иметь дело исключительно с фактами. В факте смерти важнейшим пунктом для науки является перемена в состоянии организма, прекращение жизненных функций и разложение тела, которые следуют за смертью. Наука не признаЈт за человеком никакой психической жизни, независимой от жизненных функций, и с научной точки зрения все теории жизни после смерти есть чистый вымысел. Современные попытки 'научного' исследования спиритических и сходных явлений ни к чему не приводят и не могут привести, ибо здесь налицо ошибка в самой постановке проблемы. Несмотря на различие между разнообразными теориями будущей жизни, все они имеют одну общую черту. Они или изображают загробную жизнь наподобие земной, или совершенно еЈ отрицают. Они не пытаются понять жизнь после смерти в новых формах или новых категориях. Именно это делает неудовлетворительными обычные теории жизни после смерти. Философская и строго научная мысль требуют пересмотра этой проблемы с совершенно новой точки зрения. Некоторые намЈки, дошедшие до нас от эзотерических учений, указывают на то же самое. Становится очевидным, что к проблеме смерти и жизни после смерти необходимо подойти под совершенно новым углом. Точно также и вопрос о невидимом мире требует нового подхода. ВсЈ, что мы знаем, всЈ, что до сих пор думали, демонстрирует нам реальность и жизненную важность этих проблем. До тех пор, пока так или иначе не дан ответ на вопросы о невидимом мире и о жизни после смерти, человек не может думать о чЈм-то ином, не создавая при этом целой серии противоречий. Человек должен построить для себя какого-то рода объяснение, правильное или ложное. Он должен основать своЈ решение проблемы смерти или на науке, или на религии, или на философии. Но для мыслящего человека одинаково наивными представляются и 'научное' отрицание возможности жизни после смерти, и псевдо-религиозное еЈ допущение (ибо мы не знаем ничего, кроме псевдо-религий), равно как и всевозможные спиритические, теософские и тому подобные теории. Не могут удовлетворить человека и отвлечЈнные философские воззрения. Эти воззрения слишком далеки от жизни, от непосредственных, подлинных ощущений. Жить ими невозможно. По отношению к явлениям жизни и их возможным причинам, которые нам неизвестны, философия похожа на астрономию по отношению к далЈким звЈздам. Астрономия вычисляет движения звЈзд, расположенных на огромных расстояниях от нас. Но для неЈ все небесные тела одинаковы - они не более, чем движущиеся точки. Итак, философия слишком далека от конкретных проблем, таких как проблема будущей жизни; наука не знает загробного мира; псевдо-религия создаЈт его по образу земного мира. Беспомощность человека перед лицом проблем невидимого мира и смерти становится особенно очевидной, когда мы начинаем понимать, что мир гораздо больше и сложнее, чем мы до сих пор думали; и то, что, как нам казалось, мы знаем, занимает самое незначительное место среди того, чего мы не знаем. Основы нашего понятия о мире необходимо расширить. Мы уже чувствуем и сознаЈм, что нельзя больше доверять глазам, которыми мы видим, и рукам, которыми мы что-то ощупываем. Реальный мир ускользает от нас во время таких попыток удостовериться в его существовании. Необходимы более тонкие методы, более действенные средства. Идея 'четвЈртого измерения', идея 'многомерного пространства' указывает путь, по которому можно прийти к расширению нашего понятия о мире. Выражение 'четвЈртое измерение' часто встречается в разговорах и в литературе, но очень редко кто понимает и может определить, что под этим выражением подразумевается. Обыкновенно 'четвЈртое измерение' используют как синоним таинственного, чудесного, 'сверхъестественного', непонятного, непостижимого, как общее определение явлений 'сверхфизического' или 'сверхчувственного' мира. 'Спириты' и 'оккультисты' разных направлений часто употребляют это выражение в своей литературе, относя все явления 'высших плоскостей', 'астральной сферы', 'потустороннего мира' к области четвЈртого измерения. Что это значит, они не объясняют; а из того, что они говорят, проясняется только одно свойство 'четвЈртого измерения' - его непостижимость. Связь идеи четвЈртого измерения с существующими теориями невидимого или потустороннего мира, конечно, совершенно фантастична, ибо, как уже говорилось, все религиозные, спиритуалистические, теософские и иные теории невидимого мира в первую очередь наделяют его точным сходством с видимым, т.е. 'трЈхмерным' миром. Вот почему математика вполне справедливо отказывается от распространЈнного взгляда на четвЈртое измерение как на что-то присущее 'потустороннему миру'. Сама идея четвЈртого измерения возникла, вероятно, в тесной связи с математикой или, точнее, в тесной связи с измерением мира. Она, несомненно, родилась из предположения, что кроме трЈх известных нам измерений пространства: длины, ширины и высоты, может существовать ещЈ четвЈртое измерение, недоступное нашему восприятию. Логически предположение о существовании четвЈртого измерения может исходить из наблюдения в окружающем нас мире таких вещей и явлений, для которых измерения длины, ширины и высоты оказываются недостаточными, или которые вообще ускользают от измерений, ибо есть вещи и явления, существование которых не вызывает сомнений, но которые невозможно выразить в терминах каких-либо измерений. Таковы, например, различные проявления жизненных и психических процессов; таковы все идеи, все образы и воспоминания; таковы сновидения. Рассматривая их как реально, объективно существующие, мы можем допустить, что они имеют какое-то ещЈ измерение, кроме тех, которые нам доступны, какую-то неизмеримую для нас протяжЈнность. Существуют попытки чисто математического определения четвЈртого измерения. Говорят, например, так: 'Вл многих вопросах чистой и прикладной математики встречаются формулы и математические выражения, включающие в себя четыре и более переменных величин, каждая из которых, независимо от остальных, может принимать положительные и отрицательные значения между +(знак бесконечности) и -(знак бесконечности). А так как каждая математическая формула, каждое уравнение имеет пространственное выражение, отсюда выводят идею о пространстве в четыре и более измерений.' Слабый пункт этого определения заключается в принятом без доказательств положении, что каждая математическая формула, каждое уравнение может иметь пространственное выражение. На самом деле, такое положение совершенно беспочвенно, и это обессмысливает определение. Рассуждая по аналогии с существующими измерениями, следует предположить, что если бы четвЈртое измерение существовало, то это значило бы, что вот здесь, рядом с нами находится какое-то другое пространство, которого мы не знаем, не видим и перейти в которое не можем. В эту 'область четвЈртого измерения' из любой точки нашего пространства можно было бы провести линию в неизвестном для нас направлении, ни определить, ни постигнуть которое мы не можем. Если бы мы могли представить себе направление этой линии, идущей из нашего пространства, то мы увидели бы 'область четвертого измерения'. Геометрические это значит следующее. Можно представить себе три взаимно-перпендикулярные друг к другу линии. Этими тремя линиями мы измеряем наше пространство, которое поэтому называется трЈхмерным. Если существует 'область четвЈртого измерения', лежащая вне нашего пространства, значит, кроме трЈх известных нам перпендикуляров, определяющих длину, ширину и высоту предметов, должен существовать четвЈртый перпендикуляр, определяющий какое-то непостижимое нам, новое протяжение. Пространство, измеряемое четырьмя этими перпендикулярами, и будет четырЈхмерным. Невозможно ни определить геометрически, ни представить себе этот четвЈртый перпендикуляр, и четвЈртое измерение остаЈтся для нас крайне загадочным. Существует мнение, сто математики знают о четвЈртом измерении что-то недоступное простым смертным. Иногда говорят, и это можно встретить даже в печати, что Лобачевский 'открыл' четвЈртое измерение. В последние двадцать лет открытие 'четвЈртого' измерения часто приписывали Эйнштейну или Минковскому. В действительности, математика может сказать о четвЈртом измерении очень мало. В гипотезе о четвЈртом измерении нет ничего, что делало бы еЈ недопустимой с математической точки зрения. Она не противоречит ни одной из принятых аксиом и потому не встречает особого противодействия со стороны математики. Математика вполне допускает возможность установить отношения, которые должны существовать между четырЈхмерным и трЈхмерным пространством, т.е. некоторые свойства четвЈртого измерения. Но делает она всЈ это в самой общей и неопределЈнной форме. Точное определение четвЈртого измерения в математике отсутствует. Фактические, Лобачевский рассматривал геометрию Евклида, т.е. геометрию трЈхмерного пространства, как частный случай геометрии вообще, которая приложима к пространству любого числа измерений. Но это не математика в строгом смысле слова, а только метафизика на математические темы; и выводы из неЈ математически сформулировать невозможно - или же это удаЈтся только в специально подобранных условных выражениях. Другие математики находили, что принятые в геометрии Евклида аксиомы искусственны и необязательны - и пытались опровергнуть их, главным образом, на основании некоторых выводов из сферической геометрии Лобачевского, например, доказать, что параллельные линии пересекаются и т.п. Они утверждали, что общепринятые аксиомы верны только для трЈхмерного пространства и, основываясь на рассуждениях, опровергавших эти аксиомы, строили новую геометрию многих измерений. Но всЈ это не есть геометрия четырЈх измерений. ЧетвЈртое измерение можно считать доказанным геометрически только в том случае, когда определено направление неизвестной линии, идущей из любой точки нашего пространства в область четвЈртого измерения, т.е. найден способ построения четвЈртого перпендикуляра. Трудно даже приблизительно обрисовать, какое значение для всей нашей жизни имело бы открытие четвЈртого перпендикуляра во вселенной. Завоевание воздуха, способность видеть и слышать на расстоянии, установление сношений с другими планетами и звЈздными системами - всЈ это было бы ничто по сравнению с открытием нового измерения. Но пока этого нет. Мы должны признать, что мы бессильны перед загадкой четвЈртого измерения, - и попытаться рассмотреть вопрос в тех пределах, которые нам доступны. При более близком и точном исследовании задачи мы приходим к заключению, что при существующих условиях решить еЈ невозможно. Чисто геометрическая на первый взгляд, проблема четвЈртого измерения геометрическим путЈм не решается. Нашей геометрии трЈх измерений недостаточно для исследования вопроса о четвЈртом измерении, так же как одной планиметрии недостаточно для исследования вопросов стереометрии. Мы должны обнаружить четвЈртое измерение, если оно существует, чисто опытным путЈм, - а также найти способ его перспективного изображения в трЈхмерном пространстве. Только тогда мы сможем создать геометрию четырЈх измерений. Самое поверхностное знакомство с проблемой четвЈртого измерения показывает, что еЈ необходимо изучать со стороны психологии и физики. ЧетвЈртое измерение непостижимо. Если оно существует и если всЈ же мы не в состоянии познать его, то, очевидно, в нашей психике, в нашем воспринимающем аппарате чего-то не хватает, иными словами, явления четвЈртого измерения не отражаются в наших органах чувств. Мы должны разобраться, почему это так, какие дефекты вызывают нашу невосприимчивость, и найти условия (хотя бы теоретические), при которых четвЈртое измерение становится понятным и доступным. Все эти вопросы относятся к психологии или, возможно, к теории познания. Мы знаем, что область четвЈртого измерения (опять-таки, если она существует) не только непознаваема для нашего психического аппарата, но недоступна чисто физически. Это уже зависит не от наших дефектов, а от особых свойств и условий области четвЈртого измерения. Нужно разобраться, что за условия делают область четвЈртого измерения недоступной для нас, найти взаимоотношения физических условий области четвЈртого измерения нашего мира и, установи это, посмотреть, нет ли в окружающем нас мире чего-либо похожего на эти условия, нет ли отношений, аналогичных отношениям между трЈхмерными и четырЈхмерными областями. Вообще говоря, прежде чем строить геометрию четырЈх измерений, нужно создать физику четырЈх измерений, т.е. найти и определить физические законы и условия, существующие в пространстве четырЈх измерений. Над проблемой четвЈртого измерения работали очень многие. О четвЈртом измерении немало писал Фехнер. Из его рассуждений о мирах одного, двух, трЈх и четырЈх измерений вытекает очень интересный метод исследования четвЈртого измерения путЈм построения аналогий между мирами различных измерений, т.е. между воображаемым миром на плоскости и нашим миром, и между нашим миром и миром четырЈх измерений. Этот метод используют почти все, занимающиеся вопросом о высших измерениях. Нам предстоит ещЈ с ним познакомиться. Профессор Цольнер выводил теорию четвЈртого измерения из наблюдений за 'медиумическими' явлениями, главным образом, за явлениями так называемой 'материализации'. Но его наблюдения в настоящее время считаются сомнительными из-за недостаточно строгой постановки опытов (Подмор и Хислоп). Очень интересную сводку почти всего, что писалось о четвЈртом измерении (между прочим, и попытки определения его математическим путЈм), мы находим в книгах К.Х. Хинтона. В них есть также много собственных идей Хинтона, но, к несчастью, вместе с ценными мыслями там содержится, масса ненужной 'диалектики', такой, какая обычно бывает в связи с вопросом о четвЈртом измерении. Хинтон делает несколько попыток определить четвЈртое измерение и со стороны физики, и со стороны психологии. Изрядное место в его книгах занимает описание метода предложенного им приучения сознания к постижению четвЈртого измерения. Это длинный ряд упражнений аппарата восприятий и представлений с сериями разноцветных кубов, которые нужно запомнить сначала в одном положении, потом в другом, в третьем и затем представлять себе в различных комбинациях. Основная идея Хинтона, которой он руководствовался при разработке своего метода, заключается в том, что для пробуждения 'высшего сознания' необходимо 'уничтожить себя' в представлении и познании мира, т.е. приучиться познавать и представлять себе мир не с личной точки зрения (как это обычно бывает), а таким, каков он есть. При этом прежде всего надо научиться представлять вещи не такими, какими они кажутся, а такими, какие они есть, хотя бы просто в геометрическом смысле; после чего появится и способность познавать их, т.е. видеть такими, каковы они есть, а также и с других точек зрения, кроме геометрической. первое упражнение, приводимое Хинтоном: изучение куба, состоящего из 27 меньших кубиков, которые окрашены в разные цвета и имеют определЈнные названия. ТвЈрдо изучив куб, составленный из кубиков, нужно перевернуть его и изучить (т.е. постараться запомнить) в обратном порядке. Потом опять перевернуть кубики и запомнить в этом порядке и т.д. В результате, как говорит Хинтон, удаЈтся в изучаемом кубе совершенно уничтожить понятия: верх и низ, справа и слева м пр., и знать его независимо от взаимного расположения составляющих его кубиков, т.е., вероятно, представлять одновременно в различных комбинациях. Таков первый шаг в уничтожении субъективного элемента в представлении о кубе. Дальше описывается целая система упражнений с сериями разноцветных и имеющих разные названия кубиков, из которых составляются всевозможные фигуры всЈ с той же целью уничтожить субъективный элемент в представлении и таким образом развить высшее сознание. Уничтожение субъективного элемента, по мысли Хинтона, - первый шаг на пути развития высшего сознания и постижения четвЈртого измерения. Хинтон утверждает, что если существует способность видеть в четвЈртом измерении, если можно видеть предметы нашего мира из четвЈртого измерения, то мы увидим их совсем иначе, не так, как обычно. Обычно мы видим предметы сверху или снизу от нас, или на одном уровне с нами, справа, слева, сзади от нас, или перед нами, всегда с одной стороны, обращЈнной к нам, и в перспективе. Наш глаз - крайне несовершенный аппарат: он даЈт нам в высшей степени неправильную картину мира. То, что мы называем перспективой, есть, в сущности, искажение видимых предметов, производимое плохо устроенным оптическим аппаратом - глазом. Мы видим предметы искажЈнными и точно также представляем себе их. Но всЈ это - исключительно в силу привычки видеть их искажЈнными, т.е. вследствии привычки, вызванной нашим дефектным зрением, ослабившим и нашу способность представления. Но, согласно Хинтону, у нас нет никакой необходимости представлять себе предметы внешнего мира непременно искажЈнными. Способность представления вовсе не ограничивается способностью зрения. Мы видим предметы искажЈнными, но знаем их такими, каковы они есть. Мы можем избавиться от привычки представлять предметы такими, каковы они нам видятся, и научиться представлять их себе такими, каковы лни, как мы знаем, есть. Идея Хинтона и заключается в том, что, прежде чем думать о развитии способности зрения в четвЈртом измерении, нужно выучиться представлять себе предметы так, как они были бы видны из четвЈртого измерения, т.е. не в перспективе, а со всех сторон сразу, как знает их наше 'сознание'. Именно эту способность и развивают упражнения Хинтона. Развитие способности представлять себе предметы сразу со всех сторон уничтожает в представлениях субъективный элемент. Согласно Хинтону, 'уничтожение субъективного элемента в представлениях приводит к уничтожению субъективного элемента в восприятии'. Таким образом, развитие способности представлять себе предметы со всех сторон - первый шаг к развитию способности видеть предметы такими, каковы они есть в геометрическом смысле, т.е. к развитию того, что Хинтон называет 'высшим сознанием'. Во всЈм этом есть много верного, но много и надуманного, искусственного. Во-первых, Хинтон не принимает во внимание различий между разными психическими тпами людей. Метод, удовлетворительный для него самого, может не дать никаких результатов или даже вызвать отрицательные последствия у других людей. Во-вторых, сама психологическая основа системы Хинтона слишком ненадЈжна. Обычно, он не знает, где нужно остановиться, его аналогии заводят слишком далеко, лишая тем самым многие из его заключений какой бы то ни было ценности. С точки зрения геометрии вопрос о четвЈртом измерении можно рассматривать по Хинтону следующим образом. Нам известны геометрические фигуры трЈх родов: одного измерения - линии, двух измерений - плоскости, трЈх измерений - тела. При этом, линию мы рассматриваем, как след от движения точки в пространстве, плоскость - как след от движения линии в пространстве, тело - как след от движения плоскости в пространстве. Представим себе отрезок прямой, ограниченный двумя точками, и обозначим его буквой a. Допустим, этот отрезок движется в пространстве в направлении, перпендикулярном к себе самому, и оставляет за собой след. Когда он пройдЈт расстояние, равное своей длине, его след будет иметь вид квадрата, стороны которого равны отрезку a, т.е. a². Пусть этот квадрат движется в пространстве в направлении, перпендикулярном к двум смежным сторонам квадрата, и оставляет за собой след. Когда он пройдЈт расстояние, равное длине стороны квадрата, его след будет иметь вид куба, a³. Теперь, если мы предположим движение куба в пространстве, то какой вид будет иметь его след, т.е. фигура a⁴? Рассматривая отношения фигур одного, двух и трЈх измерений, т.е. линий, плоскостей и тел, можно вывести правило, что каждая фигура следующего измерения является следом от движения фигуры предыдущего измерения. На основании этого правила можно рассматривать фигуру a⁴ как след от движения куба в пространстве. Но что же это за движение куба в пространстве, след которого оказывается фигурой четырЈх измерений? Если мы рассмотрим, каким образом движение фигуры низшего измерения создаЈт фигуру высшего измерения, - то мы обнаружим несколько общих свойств, общих закономерностей. Именно, когда мы рассматриваем квадрат как слде от движения линии, нам известно, нам известно, что в пространстве двигались все точки линии; когда мы рассматриваем куб как след от движения квадрата, то нам известно, что двигались все точки квадрата. При этом линия движется в направлении, перпендикулярном к себе; квадрат - в направлении, перпендикулярном к двум своим измерениям. Следовательно, если мы рассматриваем фигуру a⁴ как след от движения куба в пространстве, то мы должны помнить, что в пространстве двигались все точки куба. При этом по аналогии с предыдущим можно заключить, что куб двигался в пространстве в направлении, в нЈм самом не заключающемуся, т.е. в направлении, перпендикулярном к трЈм его измерениям. Это направление и есть тот четвЈртый перпендикуляр, которого нет в нашем пространстве и в нашей геометрии трЈх измерений. Затем линию можно рассматривать как бесконечное число точек; квадрат - как бесконечное число линий; куб - как бесконечное число квадратов. Аналогичным образом фигуру a⁴ можно рассматривать как бесконечное число кубов. Далее, глядя на квадрат, мы видим одни линии; глядя на куб - его поверхности или даже одну из этих поверхностей. Надо полагать, что фигура a⁴ будет представляться нам в виде куба. Иначе говоря, куб есть то, что мы видим, глядя на фигуру a⁴. Далее, точку можно определить как сечение линии; линию - как сечение плоскости; плоскость - как сечение объЈма; точно так же трЈхмерное тело можно определить как сечение четырЈхмерного тела. Вообще говоря, глядя на четырЈхмерное тело, мы увидим его трЈхмерную проекцию, или сечение. Куб, шар, конус, пирамида, цилиндр - могут оказаться проекциями, или сечениями, каких-то неизвестных нам четырЈхмерных тел. В 1908 году я наткнулся на любопытную статью о четвЈртом измерении на русском языке, напечатанную в журнале 'Совеременный мир'. Это было письмо, написанное в 1891 году Н.А. Морозовым ^* товарищам по заключению в Шлиссельбургской крепости. Оно интересно, в основном, тем, что в нЈм очень образно изложены главные положения того метода рассуждений о четвЈртом измерении посредством аналогий, который был упомянут ранее. Начало статьи Морозова очень интересно, но в своих выводах о том, что могло бы находиться в области четвЈртого измерения, он отходит от метода аналогий и относит к четвЈртому измерению только 'духов', которых вызывают на спиритических сеансах. А затем, отвергая духов, отрицает и объективный смысл четвЈртого измерения. В четвЈртом измерении невозможно существование тюрем и крепостей, и, вероятно, поэтому четвЈртое измерение было одной из любимых тем разговоров, которые велись в Шлиссельбургской крепости перестукиванием. Письмо Н.А. Морозова - это ответ на заданные ему в одном из таких разговоров вопросы. Он пишет: 'Мои дорогие друзья, вот и кончается наше короткое шлиссельбургское лето, и наступают тЈмные осенние таинственные ночи. В эти ночи, спускающиеся чЈрным покровом над кровлей нашей темницы и окутывающие непроглядной мглою наш маленький островок с его старинными башнями и бастионами, невольно кажется, что тени погибших здесь товарищей и наших предшественников невидимо летают кругом этих камер, заглядывают в наши окна и вступают с нами, ещЈ живыми, в таинственные сношения. Да и сами мы разве не тени того, чем когда-то были? Разве мы не превратились уже в каких-то стучащих духов, фигурирующих на спиритических сеансах и невидимо переговаривающихся между собой через разделяющие нас каменные стены? Весь этот день я думал о вашем сегодняшнем споре по поводу четвЈртого, пятого и других, недоступных нам измерений пространства вселенной. Я изо всех сил старался представить в своЈм воображении, по крайней мере, хоть четвЈртое измерение мира, то самое, по которому, как утверждают метафизики, все наши замкнутые предметы могут неожиданно оказаться открытыми, и по которому в них могут проникать существа, способные двигаться не только по нашим трЈм, но и по этому четвЈртому, непривычному для нас измерению. Вы требуете от меня научной обработки вопроса. Будем говорить пока о мире только двух измерений и потом увидим, не даст ли он нам возможность сделать какие-либо умозаключения и об остальных мирах. Предположим, что какая-нибудь плоскость, ну хоть та, что отделяет поверхность Ладожского озера в этот тихий осенний вечер от находящейся над ним атмосферы, есть особый мир, мир двух измерений, населЈнный своими существами, которые могут двигаться только по этой плоскости, подобно тем теням ласточек и чаек, которые пробегают по всем направлениям по гладкой поверхности окружающей нас, но никогда не видимой нами за этими бастионами, воды. Предположим, что, убежав за наши шлиссельбургские бастионы, вы пошли купаться в озеро. Как существа трЈх измерений, вы имеете и те два, которые лежат на поверхности воды. Вы займЈте определЈнное место в этом мире тенеобразных существ. Все части вашего тела выше и ниже уровня воды будут для них неощутимы, и только тот ваш контур, который опоясывается поверхностью озера, будет для них вполне доступен. Ваш контур должен показаться им предметом их собственного мира, но только чрезвычайно удивительным и чудесным. Первое чудо, с их точки зрения, будет ваше неожиданное появление среди них. Можно сказать с полной уверенностью, что эффект, который вы этим произвели, ничем не уступит неожиданному появлению между нами какого-нибудь духа из неведомого мира. Второе чудо - это необыкновенная изменчивость вашего вида. Когда вы погружаетесь до пояса, ваша форма будет для них почти эллиптической, так как для них будет заметен лишь тот кружок, который на поверхности воды охватывает вашу талию и непроницаем для них. Когда вы начнЈте плавать, вы примете в их глазах форму человеческого абриса. Когда выйдете на неглубокое место, так чтобы обитаемая ими поверхность окаймляла только ваши ноги, вы покажетесь им обратившимся в два кругловидные существа. Если, желая удержать вас в определЈнном месте, они окружили бы вас со всех сторон, вы могли бы перешагнуть через них и очутиться на свободе непостижимым для них способом. Вы были бы для них всесильными существами, - жителями высшего мира, подобными тем сверхъестественным существам, о которых повествуют теологи и метафизики. Теперь, если мы предположим, что кроме этих двух миров, плоского и нашего, есть ещЈ мир четырЈх измерений, высший, чем наш, то ясно, что жители его по отношению к нам будут такими же, какими были мы сейчас для жителей плоскости. Они должны так же неожиданно появляться перед нами и по произволу исчезать из нашего мира, уходя по четвЈртому или каким-либо иным, высшим измерениям. Одним словом, полная аналогия до сих пор, но только до сих пор. Дальше в этой же аналогии мы найдЈм полное опровержение всех наших предположений. В самом деле, если бы существа четырЈх измерений не были бы нашим вымыслом, их появления среди нас были бы обычными, повседневными явлениями.' Далее Морозов разбирает вопрос, есть ли у нас какие-нибудь основания думать, что такие 'сверхъестественные существа' есть на самом деле, и приходит к заключению, что никаких оснований для этого мы не имеем, если не готовы верить россказням. Единственные, достойные указания на таких существ можно найти, по мнению Морозова, в учении спиритов. Но его опыты со 'спиритизмом' убедили его, что несмотря на наличие загадочных явлений, которые, несомненно, происходят на спиритических сеансах, 'духи' не принимают в этом никакого участия. Так называемое 'автоматическое письмо', обычно приводимое как доказательство участия в сеансах разумных сил нездешнего мира, по его наблюдениям, является результатом чтения мыслей. 'Медиум' сознательно или бессознательно 'читает' мысли присутствующих и таким образом получает ответы на их вопросы. Н.А. Морозов присутствовал на многих сеансах и не встретил случая, чтобы в получаемых ответах сообщалось нечто всем неизвестное, или чтобы ответы были на незнакомом всем языке. Поэтому, не сомневаясь в искренности большинства спиритов, Н.А. Морозов заключает, что духи здесь ни при чЈм. По его словам, практика со спиритизмом окончательно убедила его много лет назад, что явления, которые он относил к четвЈртому измерению, в действительности, не существуют. Он говорит, что в таких спиритических сеансах ответы даются бессознательно самими присутствующими и поэтому все предположения о существовании четвЈртого измерения - чистая фантазия. Эти заключения Морозова совершенно неожиданны, и трудно понять, как он к ним пришЈл. Ничего нельзя возразить против его мнения о спиритизме. Психическая сторона спиритических явлений, несомненно, вполне 'субъективна'. Но совершенно непонятно, почему Н.А. Морозов видит 'четвЈртое измерение' исключительно в спиритических явлениях и почему, отрицая духов, отрицает четвЈртое измерение. Это выглядит как готовое решение, предлагаемое тем официальным 'позитивизмом', к которому принадлежал Н.А. Морозов и от которого не мог отойти. Его предшествующие рассуждения ведут совсем к другому. Кроме 'духов', существует множество явлений, вполне реальных для нас, т.е. привычных и ежедневных, но не объяснимых без помощи гипотез, приближающих эти явления к миру четырЈх измерений. Мы только слишком привыкли к этим явлениям и не замечаем их 'чудесности', не понимаем, что живЈм в мире вечного чуда, в мире таинственного, необъяснимого, а главное - неизмеримого. Н.А. Морозов описывает, какими чудесными окажутся наши трЈхмерные тела для плоских существ, как они будут неизвестно откуда появляться и неизвестно куда исчезать, подобно духам, возникающим из неведомого мира. Но разве мы сами не являемся такими же фантастическими, меняющими свой вид существами для любого неподвижного предмета, для камня, для дерева? Разве мы не обладаем свойствами 'высших существ' для животных? И разве для нас самих не существуют явления, такие, например, как все проявления жизни, о которых мы не знаем, откуда они появились и куда уходят: появление растения из семени, рождение живых существ и тому подобное; или явления природы: гроза, дождь, весна, осень, которые мы не в состоянии ни объяснить, ни истолковать? Разве каждое из них, взятое в отдельности, не есть нечто, из чего мы нащупываем лишь немногое, только часть, как слепые в старинной восточной сказке, определявшие слона каждый по-своему: один по ногам, другой по ушам, третий по хвосту? Продолжая рассуждения Н.А. Морозова об отношении мира трЈх измерений к миру четырЈх измерений, мы не имеем никаких оснований искать последний только в области 'спиритизма'. ВозьмЈм живую клетку. Она может быть абсолютно равна - в длину, ширину и высоту - другой, мЈртвой клетке. И всЈ-таки есть в живой клетке что-то такое, чего нет в мЈртвой, что-то такое, чего мы не можем измерить. Мы называем это что-то 'жизненной силой' и пытаемся объяснить еЈ как своеобразное движение. Но, в сущности, мы ничего не объясняем, а только даЈм название явлению, остающемуся необъяснимым. Согласно некоторым научным теориям, жизненная сила должна разлагаться на физико-химические элементы, на простейшие силы. Но ни одна из этих теорий не может объяснить, каким образом одно переходит в другое, в каком отношении одно стоит к другому. Мы не способны в простейшей физико-химической форме выразить простейшее проявление живой энергии. И пока мы не в состоянии этого сделать, мы строго логически не имеем права считать жизненные процессы тождественными с физико-химическими. Можно признавать философский 'монизм', но мы не имеем никаких оснований принимать то и дело навязываемый нам физико-химический монизм, который отождествляет жизненные и психические процессы с физико-химическими. Наш ум может прийти к абстрактному заключению о единстве физико-химических, жизненных и психических процессов, но для науки, для точного знания, эти три рода явлений стоят совершенно отдельно. Для науки три рода явлений - механическая сила, жизненная сила и психическая сила - лишь отчасти переходят одно в другое, по-видимому, без всякой пропорциональности, не поддаваясь никакому учЈту. Поэтому учЈные только тогда получат право объяснять жизнь и психические процессы как род движения, когда они придумают способ переводить движение в жизненную и психическую энергию и наоборот и учитывать этот переход. Иными словами, знать, какое количество калорий, заключающихся в определЈнном количестве угля, нужно для возникновения жизни в одной клетке, или какой величины давление необходимо для образования одной мысли, одного логического заключения. Пока это не известно, физические, биологические и психические явления, изучаемые наукой, происходят на разных плоскостях. Можно, конечно, догадываться об их единстве, но утверждать это невозможно. Даже если в физико-химических, жизненных и психических процессах действует одна и та же сила, можно предположить, что она действует в разных сферах, лишь отчасти соприкасающихся друг с другом. Если бы наука обладала знанием единства хотя бы только жизненных и физико-химических явлений, она могла бы создавать живые организмы. В этом утверждении нет ничего чрезмерного. Мы строим машины и аппараты гораздо более сложные, чем простой одноклеточный организм. И однако же организм мы построить не можем. Это значит, что в живом организме есть что-то такое, чего нет в безжизненной машине. В живой клетке есть что-то, чего нет в мЈртвой. Мы с полным правом можем назвать это 'что-то' одинаково необъяснимым и неизмеримым. Рассматривая человека, мы вполне можем задаться вопросом: чего в человеке больше - измеримого или неизмеримого? 'Как я могу ответить на ваш вопрос (о четвЈртом измерении), - говорит в своЈм письме Н.А. Морозов, - когда сам не имею измерения по указываемому вами направлению?' Но какое есть у Н.А. Морозова основание говорить так определЈнно, что он не имеет этого измерения? Разве он всЈ в себе может измерить? Две главные функции, жизнь и мысль человека, лежат в области неизмеримого. Вообще, мы так мало и так плохо знаем, что такое человек, так много в нас загадочного и непонятного с точки зрения геометрии трЈх измерений, что мы не вправе отрицать четвЈртое измерение, отрицая 'духов', а наоборот, имеем полное основание искать четвЈртое измерение именно в себе. Мы должны ясно и определЈнно сказать себе, что мы абсолютно не знаем, что такое человек. Это загадка для нас - и нужно признать еЈ. 'ЧетвЈртое измерение' обещает кое-что в ней объяснить. Попытаемся понять, что может дать нам 'четвЈртое измерение', если мы подойдЈм к нему со старыми методами, но без старых предрассудков в пользу или против спиритизма. Вообразим опять мир плоских существ, имеющих всего два измерения: длину и ширину и населяющих плоскую поверхность ^*. На плоской поверхности представим себе живых существ, имеющих вид геометрических фигур и способных двигаться в двух направлениях. Рассматривая условия жизни плоских существ, мы сразу же столкнЈмся с одним интересным обстоятельством. Двигаться эти существа могут только в двух направлениях, оставаясь на плоскости. Подняться над плоскостью или отойти от неЈ они не в состоянии. Точно также они не могут видеть или ощущать что-либо, лежащее вне их плоскости. Если одно из существ поднимется над плоскостью, оно совершенно покинет мир других, ему подобных существ, скроется, исчезнет неизвестно куда. Если предположить, что органы зрения этих существ находятся на их ребре, на стороне, имеющей толщину в один атом, то мира, пребывающего вне их плоскости, они не увидят. Они способны видеть только линии, лежащие на их плоскости. Друг друга они видят не такими, каковы они есть на самом деле, т.е. не в виде геометрических фигур, а в виде отрезков, и точно также, в виде отрезков, будут им представляться все их предметы. И что очень важно: все линии - прямые, кривые, ломаные, лежащие под разными углами - будут казаться им одинаковыми, в самих линиях они не смогут найти никакой разницы. Вместе с тем, эти линии будут отличаться для них друг от друга какими-то странными свойствами, которые они, вероятно, назовут движением или колебанием линий. Центр круга для них совершенно недоступен, видеть его они не в состоянии. Чтобы достичь центра круга двумерному существу придЈтся прорезать или прокапывать себе путь в массе плоской фигуры толщиной в один атом. Этот процесс прокапывания будет представляться ему изменением линии окружности. Если к его плоскости приложить куб, то куб предстанет ему в виде четырЈх линий, которые ограничивают квадрат, соприкасающийся с его плоскостью. Из всего куба для него существует один этот квадрат. Всего куба оно даже не в состоянии себе представить. Куб не будет для него существовать. Если с плоскостью соприкасается много тел, то в каждом из них для плоского существа существует только одна плоскость. Она будет казаться ему предметом его собственного мира. Если его пространство, т.е. плоскую поверхность, пересечЈт разноцветный куб, то прохождение куба представится ему как постепенное изменение цвета линий, ограничивающих лежащий на поверхности квадрат. Если предположить, что плоское существо обрело способность видеть своей плоской стороной, обращЈнной к нашему миру, то легко представить себе, сколь искажЈнное представление о нашем мире оно получит. Вся вселенная представляется ему в виде плоскости. Не исключено, что эту плоскость оно назовЈт эфиром. Явления, происходящие вне плоскости, оно будет или полностью отрицать, или считать происходящими на его плоскости в эфире. Не в силах объяснить наблюдаемые явления, оно наверняка назовЈт их чудесными, превосходящими его понимание, пребывающими вне пространства, в 'третьем измерении'. Заметив, что необъяснимые явления происходят в определЈнной последовательности, в определЈнной зависимости друг от друга, а также, вероятно, от каких-то законов, - плоское существо перестанет считать их чудесными и попробует объяснить их при помощи более или менее сложных гипотез. Первым шагом к правильному пониманию мироздания будет появление у плоского существа смутной идеи о другой параллельной плоскости. Тогда все явления, которые существо не сможет объяснить на своей плоскости, оно объявит происходящими на параллельной плоскости. На этой ступени развития весь наш мир будет казаться ему плоским и параллельным его плоскости. Рельефа и перспективы для него существовать ещЈ не будет.Горный пейзаж превратится у него в плоскую фотографию. Представление о мире будет, конечно, крайне бедным и искажЈнным. Большое будет приниматься за маленькое, маленькое за большое, и всЈ, и близкое, и далЈкое, покажется одинаково далЈким и недостижимым. Признав, что есть мир, параллельный его плоскому миру, двумерное существо скажет, что об истинной природе взаимоотношений этих миров оно ничего не знает. В параллельном мире для двумерного существа будет много необъяснимого. Например, рычаг или пара колЈс на оси - их движение покажется плоскому существу (все представления которого о законах движения ограничены перемещением по плоскости) непостижимым. Весьма возможно, что подобные явления оно сочтЈт сверхъестественными, а потом назовЈт 'сверхфизическими'. Изучая сверхфизические явления, плоское существо может напасть на мысль, что в рычаге и в колЈсах есть что-то неизмеримое, но тем не менее существующее. Отсюда всего шаг до гипотезы о третьем измерении. Эту гипотезу плоское существо будет основывать на необъяснимых для него фактах, вроде вращения колЈс. Оно может задаться вопросом, не является ли необъяснимое - в сущности, неизмеримым? И затем постепенно начнЈт устанавливать физические законы пространства трЈх измерений. Но оно никогда не сумеет математически строго доказать существование третьего измерения, ибо все его геометрические соображения относятся к плоскости, к двум измерениям, и потому результаты своих математических выводов оно будет проецировать на плоскость, лишая их, таким образом, всякого смысла. Плоское существо сможет получить первые понятия о природе третьего измерения путЈм простых логических рассуждений и сопоставлений. Это значит, что исследуя всЈ необъяснимое, происходящее на плоской фотографии (каковой является для него наш мир), плоское существо может прийти к выводам, что многие явления необъяснимы потому, что в предметах, их производящих, возможно, имеется какое-то различие, которое оно не понимает и не может измерить. Затем оно может заключить, что реальное тело должно чем-то отличаться от воображаемого. И допустив однажды гипотезу третьего измерения, оно вынуждено будет сказать, что реальное тело, в отличие от воображаемого, должно, хоть в незначительной степени, обладать третьим измерением. Сходным образом, плоское существо может прийти к признанию того, что третьим измерением обладает и оно само. Придя к заключению, что реальное двумерное тело не может существовать, что это лишь воображаемая фигура, плоское существо должно будет сказать себе, что раз третье измерение существует, то и оно само должно иметь третье измерение; в противном случае, обладая всего двумя измерениями, оно оказывается воображаемой фигурой, существует только в чьЈм-то разуме. Плоское существо будет рассуждать так: 'Если третье измерение существует, то я или тоже являюсь существом трЈх измерений, или существую не в действительности, а только в чьЈм-то воображении.' Рассуждая о том, почему оно не видит своего треьего измерения, плоское существо может прийти к мысли, что его протяжЈнность в третьем измерении, равно как и протяжЈнность в нЈм других тел, очень невелика. Эти размышления могут привести плоское существо к выводу, что для него вопрос о третьем измерении связан с проблемой малых величин. Исследуя вопрос с философской точки зрения, плоское существо будет порой сомневаться в реальности всего существующего и в своей собственной реальности. Затем у него может возникнуть мысль, что оно представляет себе мир неправильно, да и видит его не таким, каков он есть на самом деле. Из этого могут проистекать рассуждения о вещах, как они кажутся, и о вещах, как они есть. Плоское существо решит, что в третьем измерении вещи должны являться такими, каковы они есть, т.е. что оно должно увидеть в них гораздо больше, чем видело в двух измерениях. Проверяя все эти рассуждения с нашей точки зрения, с точки зрения трЈхмерных существ, мы должны признать, что все выводы плоского существа совершенно верны и ведут его к более правильному миропониманию, чем прежнее, и к постижению третьего измерения, хотя бы сначала и чисто теоретическому. Попробуем воспользоваться опытом плоского существа и выяснить, не находимся ли мы к чему-нибудь в таком же отношении, как плоское существо к третьему измерению. Разбирая физические условия жизни человека, мы обнаруживаем в них почти полную аналогию с условиями жизни плоского существа, которое начинает воспринимать третье измерение. НачнЈм с анализа нашего отношения к 'невидимому'. Сначала человек считает невидимое - чудесным и сверхъестественным. Постепенно, с эволюцией знания, идея чудесного становится всЈ менее и менее необходимой. ВсЈ в пределах сферы, доступной для наблюдений (и, к несчастью, далеко за еЈ пределами), признаЈтся существующим по определЈнным законам, как следствие определЈнных причин. Но причины многих явлений остаются скрытыми, и наука вынуждена ограничиться лишь классификацией таких необъяснимых явлений. Изучая характер и свойства 'необъяснимого' в разных областях нашего знания, в физике, химии, биологии и психологии, мы можем сформулировать проблему следующим образом: не является ли это необъяснимое результатом чего-то 'неизмеримого' для нас, во-первых, в тех вещах, которые, как нам кажется, мы можем измерить, и, во-вторых, в вещах, которые измерить вообще невозможно. Мы приходим к мысли: не проистекает ли сама необъяснимость из того, что мы рассматриваем и пытаемся объяснить в пределах трЈх измерений явления, переходящее в область высших измерений? Иными словами, не находимся ли мы в положении плоского существа, пытающегося объяснить, как наблюдаемые на плоскости явления происходят в трЈхмерном пространстве? Многое свидетельствует о верности такого предположения. Вполне возможно, что многие из необъяснимых явлений необъяснимы только потому, что мы хотим объяснить их целиком на нашей плоскости, т.е. в трЈхмерном пространстве, тогда как они протекают вне нашей плоскости, в области высших измерений. Признав, что нас окружает мир неизмеримого, мы приходим к выводу, что до сих пор имели совершенно превратное представление о нашем мире и его предметах. Мы и раньше знали, что видим вещи не такими, каковы они есть на самом деле. Теперь же утверждаем более определЈнно, что не видим в вещах из неизмеримой для нас части, пребывающей в четвЈртом измерении. Это соображение наводит нас на мысль о различии между воображаемым и реальным. Мы видели, что плоское существо, придя к мысли о третьем измерении, должно заключить, что реального тела двух измерений быть не может, - это лишь воображаемая фигура, разрез трЈхмерного тела или его проекция в двумерном пространстве. Допуская существование четвЈртого измерения, мы точно также вынуждены признать, что реального тела трЈх измерений быть не может. Реальное тело должно обладать хотя бы самым ничтожным протяжением в четвЈртом измерении, иначе это будет воображаемая фигура, проекция тела четырЈх измерений в трЈхмерном пространстве, подобная 'кубу', нарисованному на бумаге. Таким образом, мы приходим к заключению, что может существовать трЈхмерный куб и куб четырЈхмерный. И только четырЈхмерный куб будет реально существующим. Рассматривая человека с этой точки зрения, мы приходим к очень интересным выводам. Если четвЈртое измерение существует, то возможно одно из двух: или мы обладаем четвЈртым измерением, т.е. являемся четырЈхмерными существами, или мы обладаем только тремя измерениями, и в таком случае не существуем вовсе. Ибо, если четвЈртое измерение существует, а мы имеем только три измерения, это значит, что мы лишены реального существования, что мы существуем только в чьЈм-то воображении, что все наши мысли, чувства и переживания происходят в уме какого-то другого, высшего существа, которое представляет себе нас. Мы - плоды его воображения, и вся наша вселенная - не более чем искусственный мир, созданный его фантазией. Если мы не желаем с этим согласиться, то мы обязаны признать себя четырЈхмерными существами. Вместе с тем, мы должны согласиться, что очень плохо познаЈм и ощущаем наше собственное четвЈртое измерение, равно как и четвЈртое измерение окружающих нас тел, что только догадываемся о его существовании, наблюдая необъяснимые явления. Наша слепота к четвЈртому измерению может быть следствием того, что четвЈртое измерение наших тел и других предметов нашего мира слишком мало и недоступно нашим органам чувств и аппаратам, расширяющим сферу нашего наблюдения, - совершенно так же, как недоступны непосредственному наблюдению молекулы наших тел и других предметов. Что же касается предметов, обладающих большей протяжЈнностью в четвЈртом измерении, то при известных обстоятельствах мы временами ощущаем их, но их реальное существование признать отказываемся. Последние соображения дают нам достаточные основания полагать, что, по крайней мере, в нашем физическом мире, четвЈртое измерение должно относиться к области малых величин. Тот факт, что мы не видим в вещах их четвЈртого измерения, вновь возвращает нас к проблеме несовершенства нашего восприятия вообще. Если даже не касаться других недостатков нашего восприятия и рассмотреть его только в отношении к геометрии, то и тогда придЈтся признать, что мы видим всЈ очень мало похожими на то, какое оно есть. Мы видим не тела, а одни поверхности, стороны и линии. Мы никогда не видим куба, только небольшую его часть, никогда не воспринимаем его со всех сторон сразу. Из четвЈртого измерения, вероятно, можно видеть куб со всех сторон сразу и изнутри, как будто из центра. Центр шара нам недоступен. Чтобы достичь его, мы должны прорезать или прокапывать себе путь в массе шара, т.е. действовать точно также, как плоское существо, достигающее центра круга. И процесс прорезания будет воспринят нами как постепенное изменение поверхности шара. Полная аналогия отношения человека к шару с отношением плоского существа к кругу даЈт нам основание думать, что в четвЈртом измерении центр шара так же легко доступен, как центр круга в третьем измерении, т.е. что в четвЈртом измерении в центр шара можно проникнуть откуда-то из неизвестной нам области, в непонятном направлении, и при этом шар остаЈтся целым. Последнее кажется нам каким-то чудом; но таким же чудом должна казаться плоскому существу возможность достичь центр круга, не пересекая линии окружности, не разрушая круга. Продолжая исследовать свойства зрения и восприятия в четвЈртом измерении, мы вынуждены признать, что не только с точки зрения геометрии, но и во многих других отношениях из четвЈртого измерения можно увидеть в предметах нашего мира гораздо больше, чем видим мы. Про человеческий глаз Гельмгольц сказал однажды, что если бы ему принесли от оптика так бездарно сделанный инструмент, он ни за что бы его не взял. Бесспорно, наш глаз не видит очень много из того, что существует. Но поскольку в четвЈртом измерении мы видим, не прибегая к столь несовершенному аппарату, следовательно, мы должны видеть гораздо больше, видеть то, чего сейчас не видим, и видеть без того покрова иллюзий, который закрывает весь мир и делает его облик совсем не похожим на то, что есть на самом деле. Может возникнуть вопрос: а почему в четвЈртом измерении мы должны видеть без помощи глаз, и что это значит? Дать на эти вопросы определЈнный ответ удастся только тогда, когда станет определЈнно известно, что четвЈртое измерение существует и что это такое; но пока удаЈтся рассуждать только о том, чем могло бы быть четвЈртое измерение, и поэтому на перечисленные вопросы нельзя дать окончательный ответ. Зрение в четвЈртом измерении не должно быть связано с глазами. Мы знаем пределы зрения глазами; знаем, что человеческому глазу никогда не достичь совершенства микроскопа или телескопа. Однако эти инструменты, умножая силу зрения, ничуть не приближают нас к четвЈртому измерению. Из этого можно заключить, что зрение в четвЈртом измерении - какое-то иное по сравнению с обычным зрением. Но каким оно может быть? Вероятно, чем-то, похожим на то 'зрение', которым птица, покидая северную Россию, 'видит' Египет, куда она летит на зиму; или на зрение почтового голубя, который за сотни вЈрст 'видит' свою голубятню, откуда его увезли в закрытой корзинке; или на зрение инженера, который делает первые расчЈты и предварительные эскизы моста и при этом 'видит' мост и идущие по нему поезда; или на зрение человека, который, глянув на расписание, 'видит' своЈ прибытие на станцию отправления и приход поезда к назначенному пункту. Теперь, наметив некоторые особенности, которыми должно обладать зрение в четвЈртом измерении, мы попытаемся точнее описать то, что нам известно из явлений мира четвЈртого измерения. Вновь используя опыт двумерного существа, мы должны задать себе следующий вопрос: все ли 'явления' нашего мира объяснимы с точки зрения физических законов? Необъяснимых явлений существует вокруг нас так много, что, привыкая к ним, мы перестаЈм замечать их необъяснимость и, забывая о ней, принимаемся классифицировать эти явления, даЈм им названия, заключаем в разные системы и, в конце концов, начинаем даже отрицать их необъяснимость. Строго говоря, всЈ одинаково необъяснимо. Но мы привыкли считать одни порядки явлений более объяснимыми, а другие - менее. Менее объяснимые мы выделяем в особую группу, создаЈм из них отдельный мир, как бы параллельный 'объяснимому'. Это относится прежде всего к так называемому 'психическому миру', к миру идей, образов и представлений, который мы рассматриваем как параллельный физическому. Наше отношение к психическому, та разница, которая существует для нас между 'физическим' и 'психическим', показывает, что именно психическое следует отнести к области четвЈртого измерения ^*. В истории человеческого мышления отношение к психическому очень похоже на отношение плоского существа к третьему измерению. Психические явления необъяснимы на 'физической плоскости', поэтому их противопоставляют физическим. Но единство тех и других, тем не менее, чувствуют и постоянно делают попытки истолковать психическое как род физического, или физическое как род психического. Разделение понятий признаЈтся неудачным, но средств для их объединения нет. Первоначально психическое признают совершенно отдельным от тела, функцией 'души', не подчинЈнной физическим законам: душа живЈт сама по себе, а тело само по себе, одно несоизмеримо с другим. Это - теория наивного дуализма, или спиритуализма. Первая попытка не менее наивного монизма рассматривает душу как непосредственную функцию тела, утверждая, что 'мысль есть движение вещества'. Такова знаменитая формула Молешотта. Оба взгляда заводят в тупик. Первый - потому что существует очевидная зависимость между актами физиологическими и психическими. Второй - потому что движение всЈ-таки остаЈтся движением, а мысль - мыслью. Первое аналогично отрицанию двумерным существом физической реальности у явлений, пребывающих вне его плоскости. Второе - попытке считать происходящими на этой плоскости явления, которые происходят вне еЈ, над нею. Следующей ступенью является гипотеза о параллельной плоскости, на которой происходят все необъяснимые вещи. Но теория параллелизма - очень опасная вещь. Плоское существо поймЈт третье измерение тогда, когда оно ясно увидит, что то, что оно считало параллельным своей плоскости, в действительности может находиться на разном расстоянии от неЈ. Тогда у него возникнет идея перспективы и рельефа, и мир примет у него такой же вид, какой имеет для нас. Мы более правильно поймЈм отношение физического к психическому только тогда, когда уясним себе, что психическое не всегда параллельно физическому и может совершенно не зависеть от него. А параллельное, которое не всегда параллельно, очевидно, подчинено непонятным для нас законам четырЈхмерного мира. Теперь нередко говорят так: о точной природе взаимоотношений физического и психического мы ничего не знаем. Единственное, что более или менее установлено, что каждому психическому акту, мысли или ощущению соответствует акт физиологический, выражающийся хотя бы в слабой вибрации нервов и мозговых волокон. Ощущение определяется как осознание изменения в органах чувств. Это изменение есть определЈнное движение, но каким образом движение превращается в чувство и мысль, мы не знаем. Возникает вопрос: нельзя ли предложить, что физическое отделено от психического пространством четвЈртого измерения, т.е. что физиологический акт, переходя в область четвЈртого измерения, вызывает там эффекты, которые мы называем чувством и мыслью? На нашей плоскости, т.е. в мире, доступном нашему наблюдению колебаний и движений, мы не способны понять и определить мысль, так же как двумерное существо на своей плоскости не может понять и определить движения рычага или пары колЈс на оси. Одно время большим успехом пользовались идеи Э. Маха, изложенные, главным образом, в его книге 'Анализ ощущений и отношение физического к психическому'. Мах совершенно отрицает различие между физическим и психическим. Весь дуализм нашего миропонимания создался, по его мнению, из метафизического представления о 'вещи в себе' и из представления (ошибочного, по мнению Маха) об иллюзорности нашего познания вещей. Мах считает, что познавать что-либо неправильно мы не можем. Вещи представляют собой именно то, чем они нам кажутся. Понятие иллюзии необходимо вообще отбросить. Элементы ощущений и есть физические элементы. То, что мы называем 'телами', есть только комплексы ощущений (световых, звуковых, давления и пр.), такими же комплексами ощущений являются образы представлений. Разницы между физическим и психическим не существует, и то, и другое слагается из одинаковых элементов (ощущений). Молекулярное строение тел и атомистическую теорию Мах принимает только как символы, отрицая за ними всякую реальность. Таким образом, согласно Маху, наш психический аппарат созидает физический мир. 'Вещь' есть только комплекс ощущений. Но, говоря о теории Маха, необходимо помнить, что психика строит 'формы' мира (т.е. делает его таким, каким мы его воспринимаем) из чего-то другого, до чего мы никогда не можем добраться. Голубой цвет неба нереален, зелЈный цвет луга - тоже. Очевидно, в 'небе', т.е. в атмосферном воздухе, есть нечто, заставляющее его казаться голубым, точно так же как в траве на лугу есть нечто, заставляющее еЈ казаться зелЈной. Без этого дополнения человек, основываясь на идеях Маха, легко мог бы сказать: это яблоко есть комплекс моих ощущений, значит, оно только кажется, а не существует в действительности. Это неверно. Яблоко существует, и человек самым реальным образом может в этом убедиться. Но оно - не то, чем кажется нам в трЈхмерном мире. Психическое (если рассматривать его как противоположность физическому, или трЈхмерному) очень похоже на то, что должно существовать в четвЈртом измерении, и мы вправе сказать, что мысль движется в четвЈртом измерении. Для неЈ нет преград и расстояний. Она проникает внутрь непроницаемых предметов, представляет себе строение атомов, химический состав звЈзд, население морского дна, жизнь народа, исчезнувшего десять тысяч лет тому назад... Никакие стены, никакие физические условия не стесняют нашей фантазии, нашего воображения. Разве не покидали в своЈм воображении шлиссельбургские бастионы Морозов и его товарищи? Разве сам Морозов не путешествовал во времени и пространстве, когда, читая Апокалипсис в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, видел грозовые тучи, несшие над греческим островом Патмос в пять часов вечера 30 сентября 395 года? Разве во сне мы не живЈм в фантастическом, сказачном царстве, где всЈ способно превращаться, где нет устойчивости физического мира, где один человек может стать другим или сразу двумя, где самые невероятные вещи кажутся простыми и естественными, где события часто идут в обратном порядке, от конца к началу, где мы видим символические изображения идей и настроений, где мы разговариваем с умершими, летаем по воздуху, проходим сквозь стены, тонем, сгораем, умираем и всЈ-таки остаЈмся живыми? Сопоставляя всЈ это, мы видим, что нет надобности считать четырЈхмерными существами только духов, появляющихся или не появляющихся на спиритических сеансах. С неменьшим основанием можно сказать, что мы сами - четырЈхмерные существа и обращены к третьему измерению только одной своей стороной, т.е. лишь небольшой частью своего существа. Только эта часть живЈт в трЈх измерениях, и мы сознаЈм только эту часть. Большая же часть нашего существа живЈт в четырЈх измерениях, но эту большую часть мы не сознаЈм. Или ещЈ правильнее сказать, что мы живЈм в четырЈхмерном мире, но сознаЈм себя в трЈхмерном. Это значит, что мы живЈм в условиях одного рода, а представляем себя в других. К такому же заключению приводят нас и выводы психологии. Психология, хотя и очень робко, говорит о возможности пробуждения нашего сознания, т.е. о возможности особого его состояния, когда оно видит и ощущает себя в реальном мире, не имеющем ничего общего с миром вещей и явлений - в мире мыслей, образов и идей. Рассматривая свойства четвЈртого измерения, я упомянул о том, что тессаракт, т.е. a⁴, может быть получен движением куба в пространстве, причЈм двигаться должны все точки куба. Следовательно, если предположить, что из каждой точки куба идЈт линия, по которой происходит это движение, то комбинация этих линий составит проекцию четырЈхмерного тела. Это тело, т.е. тессаракт, можно рассматривать как бесконечное число кубов, как бы вырастающих из первого. Посмотрим теперь, не известны ли нам примеры такого движения, при котором двигались бы все точки данного куба. Молекулярное движение, т.е. движение мельчайших частиц материи, усиливающееся при нагревании и ослабевающее при охлаждении - самый подходящий пример движения в четвЈртом измерении, несмотря на все ошибочные представления физиков об этом движении. В статье 'Можно ли надеяться увидеть молекулы?' Д.А. Гольдхаммер говорит, что, согласно современным возрениям, молекулы суть тельца с линейгыми размерами между одной миллионной и одной десятимиллионной долей миллиметра. Вычислено, что в одной миллиардной доле кубического миллиметра, т.е. в одном микроне, при температуре в 0 градусов Цельсия и при обычном давлении, находится около тридцати миллионов молекул кислорода. Молекулы движутся очень быстро; так, большинство молекул кислорода при нормальных условиях имеет скорость около 450 метров в секунду. Несмотря на столь большие скорости, молекулы не разлетаются мгновенно во все стороны только потому, что часто сталкиваются друг с другом и меняют от этого направление движения. Путь молекулы имеет вид очень запутанного зигзага, - в сущности, она топчется, так сказать, на одном месте. Оставим пока в стороне запутанный зигзаг и теорию столкновения молекул (броуновское движение), и попытаемся установить, какие результаты производит молекулярное движение в видимом мире. Чтобы указать пример движения в четвЈртом измерении, мы должны найти такое движение, при котором данное тело действительно двигалось бы, а не оставалось на одном месте (или в одном состоянии). Рассматривая все известные нам виды движения, мы должны признать, что лучше всего подходят к поставленным условиям расширение и сокращение тел. Расширение газов, жидкостей и твЈрдых тел означает, что молекулы отдаляются одна от другой. Сокращение твЈрдых тел, жидкостей и газов означает, что молекулы приближаются одна к другой и расстояние между ними уменьшается. Здесь есть некоторое пространство и некоторое расстояние. Не лежит ли это пространство в четвЈртом измерении? Мы знаем, что при движении по этому пространству двигаются все точки данного геометрического тела, т.е. все молекулы данного физического тела. Фигура, полученная от движения в пространстве куба при расширении и сокращении будет иметь для нас вид куба, и мы можем представить еЈ себе в виде бесконечного числа кубов. Можно ли предположить, что комбинация линий, проведЈнных из всех точек куба, как на поверхности, так и внутри линий, по которым точки отдаляются одна от другой и приближаются одна к другой, составит проекцию четырЈхмерного тела? Чтобы ответить на это, нужно выяснить, что же это за линии и что за направление? Линии соединяют все точки данного тела с его центром. Следовательно, направление найденного движения - от центра по радиусам. При исследовании путей движения точек (молекул) тела при расширении и сокращении мы обнаруживаем в них много интересного. Расстояние между молекулами мы видеть не можем. В твЈрдых телах, в жидкостях и газах мы не в состоянии его увидеть, потому что оно крайне мало; в сильно разрежЈнной материи, например, в круксовых трубках, где это расстояние, вероятно, увеличивается до ощутимых нашими аппаратами размеров, мы не можем его видеть, потому что сами частицы, молекулы, слишком малы и недоступны нашему наблюдению. В упомянутой выше статье Гольдхаммер говорит, что при определЈнных условиях молекулы можно сфотографировать, если бы их удалось сделать светящимися. Он пишет, что при ослаблении давления в круксовой трубке до одной миллионной доли атмосферы в одном микроне содержится всего тридцать молекул кислорода. Если бы они светились, их можно было бы сфотографировать на экране. Насколько возможно такое фотографирование - это другой вопрос. В данном же рассуждении молекула как некое реальное количество в отношении к физическому телу представляет собой точку в еЈ отношении к геометрическому телу. Все тела обладают молекулами и, следовательно, должны иметь некоторое, хотя бы очень малое межмолекулярное пространство. Бех этого мы не можем представить себе реальное тело, а разве что воображаемые геометрические тела. Реальное тело состоит из молекул и обладает некоторым межмолекулярным пространством. Это означает, что разница между кубом трЈх измерений a³ и кубом четырЈх измерений a⁴ заключается в том, что куб четырЈх измерений состоит из молекул, тогда как куб трЈх измерений в действительности не существует и является проекцией четырЈхмерного тела на трЈхмерное пространство. Но, расширяясь или сокращаясь, т.е. двигаясь в четвЈртом измерении, если принять предыдущие рассуждения, куб или шар постоянно остаются для нас кубом или шаром, изменяясь только в размерах. В одной из своих книг Хинтон совершенно справедливо замечает, что происхождение куба высшего измерения через наше пространство воспринималось бы нами как изменение свойств его материи. Он добавляет, что идея четвЈртого измерения может возникнуть при наблюдении серии прогрессивно увеличивающихся или уменьшающихся шаров или кубов. Здесь он вплотную приближается к правильному определению движения в четвЈртом измерении. Один из наиболее важных, ясных и понятных видов движения в четвЈртом измерении в этом смысле есть рост, в основе которого лежит расширение. Почему это так - объяснить нетрудно. Всякое движение в пределах трЈхмерного пространства есть в то же время движение во времени. Молекулы, или точки, расширяющегося куба при сокращении не возвращаются на прежнее место. Они описывают определЈнную кривую, возвращаясь не в ту точку времени, из которой вышли, а в другую. А если предположить, что они вообще не возвращаются, то их расстояние от первоначального момента времени будет всЈ более и более возрастать. Представим себе такое внутреннее движение тела, при котором его молекулы, отдалившись одна от другой, не сближаются, а расстояние между ними заполняется новыми молекулами, в свою очередь расходящимися и уступающими место новым. Такое внутреннее движение тела будет его ростом, по крайней мере, геометрической схемой роста. Если сравнить крохотную зелЈную завязь яблока с большим красным плодом, висящим на этой же ветке, мы поймЈм, что молекулы завязи не могли создать яблоко, двигаясь только по трЈхмерному пространству. Кроме непрерывного движения во времени, им нужно непрерывное уклонение в пространство, лежащее вне трЈхмерной сферы. Завязь отделена от яблока временем. С этой точки зрения, яблоко - это три-четыре месяца движения молекул в четвЈртом измерении. Представим себе весь путь от завязи до яблока, мы увидим направление четвЈртого измерения, т.е. таинственный четвЈртый перпендикуляр - линию, перпендикулярную ко всем трЈм перпендикулярам нашего пространства. Хинтон так близко стоит к правильному решению вопроса о четвЈртом измерении, что иногда угадывает место 'четвЈртого измерения' в жизни, даже когда не в состоянии точно определить это место. Так, он говорит, что симметрию строения живых организмов можно объяснить движением их частиц в четвЈртом измерении. Всем известен, говорит Хинтон, способ получения на бумаге изображений, похожих на насекомых. На бумагу капают чернила и складывают еЈ пополам. Получается очень сложная симметричная фигура, похожая на фантастическое насекомое. Если бы ряд таких изображений увидел человек, совершенно не знакомый со способом их приготовления, то он, рассуждая логически, должен был бы прийти к заключению, что они получены путЈм складывания бумаги, т.е. что их симметрично расположенные точки соприкасались. Точно также и мы, рассматривая и изучая формы строения живых существ, напоминающие фигуры на бумаге, полученные описанным способом, можем заключить, что симметричные формы насекомых, листьев, птиц и т.п. создаются процессом, аналогичным складыванию. Симметричное строение живых тел можно объяснить если не складыванием пополам в четвЈртом измерении, то, во всяком случае, таким же, как при складывании, расположением мельчайших частиц, из которых строятся эти тела. В природе существует очень любопытный феномен, создающий совершенно правильные чертежи четвЈртого измерения - нужно только уметь их читать. Они видны в фантастически разнообразных, но всегда симметричных фигурах снежинок, в рисунках цветов, звЈзд, папоротников и кружев морозных узоров на стекле. Капельки воды, осаждаясь на холодное стекло или лЈд, немедленно начинают замерзать и расширяться, оставляя следы своего движения в четвЈртом измерении в виде причудливых рисунков. Морозные узоры и снежинки - это фигуры четвЈртого измерения, таинственные a⁴. Воображаемое в геометрии движение низшей фигуры для получения высшей осуществляется здесь на деле, и полученная фигура действительно является следом движения благодаря тому, что мороз сохраняет все моменты расширения замерзающих капелек воды. Формы живых тел, цветы, папоротники созданы по тому же принципу, хотя и более сложно. Общий вид дерева, постепенно расширяющегося в ветвях и побегах, есть как бы диграмма четвЈртого измерения, a⁴. Голые деревья зимой и ранней весной нередко представляют собой очень сложные и чрезвычайно интересные диаграммы четвЈртого измерения. Мы проходим мимо них, ничего не замечая, так как думаем, что дерево существует в трЈхмерном пространстве. Такие же замечательные диаграммы можно увидеть в узорах водорослей, цветов, молодых побегов, некоторых семян и т.д. и т.п. Иногда достаточно немного увеличить их, чтобы обнаружить тайны Великой Лаборатории, скрытой от наших глаз. В книге проф. Блоссфельдта ^* о художественных формах в природе читатель может найти несколько превосходных иллюстраций к приведЈнным выше положениям. Живые организмы, тела животных и людей построены по принципу симметричного движения. Чтобы понять эти принципы, возьмЈм простой схематический пример симметричного движения: представим себе куб, состоящий из двадцати семи кубиков, и будем мысленно воображать, что этот куб расширяется и сокращается. При расширении все двадцать шесть кубиков, расположенные вокруг центрального, будут удаляться от него, а при сокращении опять к нему приближаться. Для удобства рассуждения и для большего сходства нашего куба с телом, состоящим из молекул, предположим, что кубики измерения не имеют, что это просто точки. Иначе говоря, возьмЈм только центры двадцати семи кубиков и мысленно соединим их линиями как с центром, так и между собой. Рассматривая расширение куба, состоящего из двадцати семи кубиков, мы можем сказать, что каждый из этих кубиков, чтобы не столкнуться с другими и не помешать их движению, должен двигаться, удаляясь от центра, т.е. по линии, соединяющей его центр с центром центрального кубика. Это - первое правило: При расширении и сокращении молекулы движутся по линиям, соединяющим из с центром. Далее мы виим в нашем кубе, что не все линии, соединяющие двадцать шесть точек с центром, равны. Линии, которые идут к центру от точек, лежащих на углах куба, т.е. от центра угловых кубиков, длиннее линий, которые соединяют с центром точки, лежащие в центрах шести квадратов на поверхностях куба. Если мы предположим, что межмолекулярное пространство удваивается, то одновременно увеличиваются вдвое все линии, соединяющие двадцать шесть точек с центром. Линии эти не равны, следовательно молекулы движутся не с одинаковой скоростью, - одни медленнее, другие быстрее, при этом находящиеся дальше от центра движутся быстрее, находящиеся ближе - медленнее. Отсюда можно вывести второе правило: Скорость движения молекул при расширении и сокращении тела пропорциональна длине линий, соединяющих эти молекулы с центром.' Наблюдая расширение куба, мы видим, что расстояние между всеми двадцатью семью кубиками увеличилось пропорционально прежнему. НазовЈм а - отрезки, соединяющие 26 точек с центром, и б - отрезки, соединяющие 26 точек между собой. Построив внутри расширяющегося и сокращающегося куба несколько треугольников, мы увидим, что отрезки б удлиняются пропорционально удлинению отрезков а. Из этого можно вывести третье правило:

Расстояние между молекулами при расширении увеличивается пропорционально их удалению от центра.