Русский язык органично принял в себя их высокую духоносную основу. Православной по сути стала сама природа нашего языка – его высшая шкала, по отношению к которой выстраиваются все другие слова и стоящие за ними понятия. Примечательно в русском языке отмеченное лингвистами чёткое языковое различие между земным и небесным, материальным и духовным, временным и вечным («глаза» - «очи», «ворота» - «врата», «дерево» - «древо»). Ощущая хрупкость надежд на земное счастье, православный человек издревле связывал свои упования не только с земным, но и с небесным отечеством, преодолевал повседневные беды России, создавая в ней и над нею пленительный в своей красоте и нетленности, торжествующий над временем вечный образ «святой Руси».
Русский писатель убеждён, что иерархия ценностей не людьми придумана, не художником изобретена. Не человек в этом мире является «мерою всех вещей»: эта мера объективна и существует независимо от наших субъективных желаний и пристрастий. Она явлена нам свыше, как солнце, как небо, как звёзды, её можно почувствовать в гармонии национального пейзажа, где всё соразмерно, организовано, прилажено друг к другу, её можно ощутить в музыке родного языка.
Художественное освоение жизни в русской классической литературе никогда не превращалось поэтому в сугубо эстетическое занятие, оно всегда преследовало живую духовно-практическую цель. А потому и при изучении литературы в школе нельзя отделять красоту от правды, а правду от добра. Русская классика не льстит нашему самолюбию, не потакает порокам и слабостям человеческим. Она зовёт человека вперёд, она его тревожит, раздражает, делая явными тайные грехи и несовершенства. Любовь к ней даром никому не даётся: её нужно заслужить через духовный и трудный путь приобщения к тем ценностям и святыням, которые в ней заключены и которые она утверждает. Эти ценности никак не зависят от наших мнений о них и от нашего к ним отношения. Они абсолютны, как земля, небо и солнце.
В наши сложные времена любовь к классической литературе даётся трудно. Мы неспроста, например, теряем восприимчивость к глубоко русской и пророчески дальновидной поэзии Некрасова. Один из её ценителей, Н. Н. Скатов, юбилейную статью о поэте вынужден был недавно назвать так: «За что мы не любим Некрасова?». Глухота к творчеству Некрасова – тревожный сигнал распада неразложимого и вечного ядра, на котором тысячелетиями держался русский национальный характер. Наша любовь к литературе подчас не идёт дальше поиска «эстетических наслаждений». Но такая любовь очень поверхностна и эгоистична. «У человека духовно неразвитого, – говорит русский мыслитель Иван Ильин, – любовь начинается там, где ему "нравится" и где ему что-то приятно; она протекает в плоскости бездуховного "да" и стремится к максимальному наслаждению». Такого человека поэзия Некрасова раздражает своим призывом к жертвенности, изображением горя, несчастий, страданий. Нацеленные на поиски «удовольствий», современные школьники чуть ли не в один голос скандируют: «Трудно читать Некрасова, а полюбить его невозможно». И беда тут не в том, что у них не развит эстетический вкус. Она глубже, чем эстетические эмоции, она – в другой плоскости, связанной с ценностными установками, которые эстетическую восприимчивость направляют и определяют. Речь идет о духовной любви, которая имеет мужество отвернуться от «нравящегося» и «приятного», которая ищет не удовольствия, не наслаждения, а духовного совершенства:
Не может сын глядеть спокойно
На горе матери родной,
Не будет гражданин достойный
К отчизне холоден душой ...
В современных условиях, когда больное общество наше столкнулось с опасностью нравственного разложения и распада, недостаточен эстетически-вкусовой подход к изучению отечественной классики в школе. Сознанию, в котором убито чувство ранга и погашены духовные светильники, «помилу» не может быть хорошим не только Некрасов. Во имя национального спасения и во исцеление смятенных душ, потерявших ориентиры, спутавших понятия о добре и зле, необходим решительный поворот к изучению жизнеутверждающих, духовных основ русской классической литературы.
2. Об использовании учебника на базовом и профильном уровне изучения литературы по новому федеральному стандарту
Новый государственный стандарт литературного образования учащихся предполагает два уровня изучения истории литературы в старших классах – базовый (основной) и профильный (углублённый). Базовый учебный план отводит на изучение литературы 3 часа в неделю, профильный – 5 часов. Наш учебник даёт учителю возможность, за некоторыми исключениями, осуществлять на его основе оба уровня изучения, предусмотренные федеральным стандартом.
При профильном изучении литературы открывается возможность включить в активный оборот разделы учебника, посвящённые общеевропейским историко-культурным и художественным предпосылкам романтизма и реализма и национальным особенностям их русских ветвей: «Становление и развитие русского романтизма в первой четверти Х1Х века»; «Романтический мир Жуковского» со своеобразием его поэтических переводов на русский язык произведений немецких и английских поэтов-романтиков; разделы учебника «Русская литература второй половины 1820-х – 1840-х годов на пути к реализму» и «Русская литература и общественная мысль второй половины Х1Х века»; раскрытый в учебнике диалог Пушкина с Байроном в элегиях «Погасло дневное светило…» и «К морю», в поэмах «Кавказский пленник» и «Цыганы», в романе «Евгений Онегин», в трагедии «Борис Годунов»; этой же цели посвящены разделы учебника о взаимосвязях и диалоге Лермонтова с Байроном; «Пьесы жизни» – о национальном своеобразии драматургии Островского на фоне классической западноевропейской драмы; «Художественный мир Лескова»; «Война и мир, как роман-эпопея»; «Особенности поэтики «новой драмы» Чехова» и др.
Раскрывая роль романтической лирики в развитии психологизма и формирования в ней символической образности, целесообразно ввести в активный оборот главы о творчестве Жуковского, использовать анализ в учебнике романтического периода в поэзии Пушкина и Лермонтова, а также обратить внимание на развитие романтических традиций в лирике Тютчева и Фета.
Объясняя причины преобладания поэзии в литературе 1820-х – 1830-х годов, учитель имеет возможность использовать разделы учебника, посвященные характеристике специфики русской литературы первой трети Х1Х века: главки «От автора» в 1-й и 2-й частях, «Историзм и энциклопедизм романа Пушкина «Евгений Онегин»», «Онегинская строфа», «Некрасов о судьбах русской поэзии», главы о поэзии Тютчева, Фета и др.
Характеризуя становление русской классической прозы в литературе 1830-х – 1840-х годов, нужно обратить внимание на разделы: «Русская литература второй половины 1820-х – 1840-х годов на пути к реализму», о прозе Пушкина, о романе Лермонтова «Герой нашего времени», о прозе Гоголя и «гоголевском» направлении в развитии русской литературы 1840-х годов («натуральная школа»), о ранних повестях Тургенева и «Записках охотника», о романе Достоевского «Бедные люди» о трилогии Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность», о ранних повестях Салтыкова-Щедрина.
Выясняя роль литературной критики и журналистики в общественно-культурном развитии России, можно обратиться к главе учебника «Русская литература и общественная мысль второй половины Х1Х века», к характеристике Некрасова-журналиста, к освещению литературно-критической полемики вокруг романа Пушкина «Евгений Онегин», поэмы Гоголя «Мёртвые души», романа Гончарова «Обломов», драмы Островского «Гроза», романа Тургенева «Отцы и дети», повести-хроники Лескова «Очарованный странник», романа Достоевского «Преступление и наказание», финала сатиры М. Е. Салтыкова-Щедрина «История одного города», романа-эпопеи Толстого «Война и мир», а также к разделу «Русская критика второй половины Х1Х века» в первой главе второй части учебника.
В учебнике есть глава о творчестве Н. Г. Чернышевского, включающая в себя анализ его романов «Что делать?» и «Пролог». Эта глава может быть использована при обзорном изучении романа «Что делать?» на профильном уровне. В главе о творчестве Салтыкова-Щедрина, обзор творчества которого предполагается на базисном, а обзорное изучение – на профильном уровнях, учащиеся найдут подробный разбор «Истории одного города». В этой главе даются определения эстетической природы сатиры, сатирического гротеска и фантастики. Причины расцвета малых прозаических форм в литературе последних десятилетий Х1Х века раскрываются в главе учебника, посвящённой творчеству Чехова (см. разделы: «Художественное мироощущение Чехова», «Творчество Чехова второй половины 1880-х годов»).
О национальном самоопределении и мировом признании русской классической литературы Х1Х века идёт речь фактически во всех разделах учебника, начиная с Карамзинской, продолжая Жуковской, Пушкинской, Лермонтовской, Гоголевской, Тургеневской, Толстовской, Достоевской, Чеховской и другими главами, поскольку развитие новой русской литературы было бы невозможно без постоянного диалога её с Западом в том понимании диалогичности, которое утверждал в своих работах М. М. Бахтин. Специально этому вопросу посвящён раздел «Русская литература второй половины Х1Х века» в первой главе второй части учебника – «Русская литература и общественная мысль второй половины Х1Х века.
Особое внимание на профильном уровне изучения литературы обращается на освещение творческой истории художественных произведений. В учебнике достаточно подробно рассматривается история создания романа Пушкина «Евгений Онегин», поэмы Гоголя «Мёртвые души», романа Лермонтова «Герой нашего времени», драмы Островского «Гроза», романа Тургенева «Отцы и дети», романа-эпопеи Толстого «Война и мир», поэмы-эпопеи Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Здесь же освещаются вопросы, связанные с особенностями возникновения замысла произведения и его реализацией.