Гонюхов С.О. Горобцов В.И. Российская полиция в мундире. М.: «Рейттаръ». 2000 г. Стр. 12-17.
Политическая жизнь России. Пётр I и его реформы.
«Излишне повторять, что в основной задаче своей Пётр Великий был безусловно прав и был великим русским человеком. Он понял, что, как монарх, как носитель царского долга имел обязанность бестрепетно взять на плечи тяжёлую задачу: привести Россию возможно быстрее к возможно полному обладанию всеми средствами европейской культуры. Это составляло для России вопрос « быть или не быть». Страшно даже подумать, что было бы, если бы мы не сравнялись с Европой до конца XVIII века. Мы и при Петровской реформе попали в доселе длящуюся кабалу к иностранцам, но без этой реформы, конечно, утратили бы национальное существование, если бы дожили в варварском бессилии своём до времён Фридрихов великих, Французской революции и эпохи экономического завоевания Европой всего мира. Пётр, железной рукой принудивший Россию учиться и работать, был, конечно, спасителем всего национального будущего.
Пётр был прав и в своих насильственных мерах. Россия вообще давно стремилась к науке, но недостаточно горячо. Сверх того, она была настолько отставшей, ей предлежал такой страшный труд, чтобы сколько-нибудь догнать Европу, что добровольно целая нация не могла этого сделать. Пётр был безусловно прав и заслужил вечную благодарность Отечества за то, что употребил весь свой царский авторитет и власть на то, чтобы создать жесточайшую диктатуру и силой двинуть страну вперёд, и за слабостью её средств закабалить всю нацию на службе целям государства. Другого выхода не было для спасения России.
Но Пётр был прав только для себя, для своего момента и для своего дела. Когда же эта система закабаления народа государству возводится в принцип. Она становится убийственной для нации, уничтожает все родники самостоятельной жизни народа. Пётр же не обозначил никаких пределов установленному им всеобщему закрепощению государства, не принял никаких мер даже к тому, чтобы закрепощённая Россия не попала в руки к иностранцам, как это и вышло тотчас после его смерти.
Пётр стремился организовать самоуправление на шведский лад, и, с полнейшим презрением ко всему родному, не воспользовался нашим общинным бытом, предоставлявшим все данные к самоуправлению.»
Л.А. Тихомиров. Монархическая государственность. ГУП «Облиздат» АЛИР. 1998 г. Стр.282-283.
Из истории Русской Православной Церкви. Духовный регламент и Синод при Петре I.
«Что касается замены патриаршества Синодом, то, как говорилось выше, первые подступы к этому были сделаны ещё в 1700-1701 гг. Затем была передача особых полномочий над Церковью Сенату в 1711 г. В 1715-1717 гг. Пётр создаёт систему коллегий по шведскому образцу. Одна из коллегий, ещё по проекту английского правоведа Фрэнсиса Ли, заказанному Петром во время его пребывания в Англии в 1698 г., должна была ведать церковными делами. Уже в 1718 г. на жалобу переселённого в Петербург Стефана Яворского, что ему оттуда неудобно управлять Русской Церковью и вызывать в далёкую и барачную ещё столицу русских владык, Пётр отвечает: «Для лучшего впредь управления мнится быть Духовной Коллегии». И как считает Карташёв, тогда же поручает Феофану Прокоповичу заняться подготовкой реформы
Итак, 1720 г. готов недоброй памяти «Духовный регламент», по которому создаётся Духовных дел Коллегия. На первой же своей сессии она была переименована в Правящий Святейший Синод. Формально председательствует в нём старейший по хиротонии митрополит, но на практике, пока жив был Феофан управлял им он, а после его смерти Синод прибирает к Рукам «око государево» – обер-прокурор, назначаемый царём в качестве своего представителя. Земным главой Церкви в этой системе является император. Правящий Святейший Синод не стал ни правящим, ни святейшим.
«Духовный регламент» был точным отражением его автора, а также его и его патрона – царя взглядов на Церковь. Сам «Регламент» – скорее, идеологический манифест или программа, чем свод законов и правил. Как указывает Флоровский, это документ, наполненный ядом и презрением к церковному преданию и русскому духовенству, равно как и к каноническому праву. Прокоповичу совершенно чужда концепция Церкви как мистического Тела Христова. Он определяет Церковь всего лишь как «объединение Божьего народа в общество или республику граждан для того, чтобы они знали друг друга лучше. Помогали бы друг другу и с Божьей помощью защищались бы лучше от врагов». Что касается отмены патриаршества, то об этом многозначительно говорится, что честь и слава, возносимые Церковью своему Верховному Пастырю, могут ввести простой народ в заблуждение, натолкнуть на ложную мысль, «будто он второй Государь, равный Самодержцу, а то ещё даже и выше его стоящий … [Простой народ может] возомнить, что церковный порядок является иным и даже лучшим государством… Простые души смущаются такими идеями до такой степени, что в некоторых вопросах начинают обращать свои взоры не так к Самодержцу, как к Верховному Пастырю». Далее идёт длинная тирада, пытающаяся доказать, что помазание царя даёт ему право на власть и функции не только епископа, но епископов епископа. Жонглируя этимологией греческого слова эпископос, что значит надзиратель или надсмотрщик, Прокопович называет царя верховным надзирателем – верховным епископом государства, т.е. верховным епископом и церкви, входящей в государство.
Крайний монархист-абсолютист в отношении царской власти, Прокопович перестаёт быть монархистом, как только переходит к обсуждению архиерейства. Тут он утверждает. Что люди с большой охотой «принимают власть совета и скорее готовы подчиниться его распоряжениям. Чем приказам отдельной личности». Поэтому Синод (или Коллегия, как сказано в «Регламенте») более легитимен, чем патриарх, меньше подвержен ошибкам и коррупции.
В 1722 г. к «Регламенту» были добавлены поправки, в том числе новое правило, обязывающее священника раскрывать тайну исповеди полиции, если у него исповедовался человек с преступными замыслами, особенно против царя, и если он в этих замыслах не раскаивался. Это постановление, несовместимое с канонами о тайне исповеди, было включено в качестве закона в «Полное собрание законов Российской империи», т.е. теоретически подлежало исполнению до последнего дня существования империи. Но на практике закон по-видимому, перестал действовать где-то с 40-х гг. прошлого века, ибо не был включён в 15-томный «Свод законов Российской империи».
Затем следовали дополнения с подробнейшей разработкой правил о монашестве, одно из которых запрещало монахам держать чернила и бумагу в кельях без специального разрешения игумена. Получив с его разрешения бумагу и чернила, монах должен был держать дверь своей кельи открытой, пока писал, а затем обязан был предъявить написанное игумену на цензуру. Другое правило запрещало постригать в монашество неграмотных и в возрасте моложе 30 лет от роду. Непонятно, зачем требовались грамотность от монашествующих, которым запрещалось писать?! Монастырям запрещалось принимать бродяг, дезертиров, бывших уголовников, лиц неизвестного гражданского состояния, не установив их личность. Этими мерами, а также отбором в армию многих послушников и даже молодых монахов монашество было сокращено с 25 тысяч в 1724 г. до 14 тысяч к 1738г. С другой стороны, монастырям приказывалось давать пристанище военным инвалидам, отставным бездомным солдатам и офицерам, даже с их жёнами и семьями, равно как и вообще больным и увечным, направляемым в монастыри государством.»
Д. Поспеловский. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. ББИ. М. 1996. Стр.131-133.
Политическая жизнь России. Заседание Сената в петровские времена
«Заседал сенат сначала ежедневно, а потом были назначены особые дни; начинались заседания зимой с 6 часов утра, а летом с 8; каждое заседание должно было продолжаться не менее пяти часов. На заседании сенаторы не должны были допускать никакого постороннего без нужды под страхом штрафа в 50 рублей. Такой же штраф грозил и сенатору, не появившемуся на заседании без уважительных причин. Из посторонних сенату лиц приходили на его заседания посланные с докладом из коллегий; сенат мог призвать на заседание лиц. Которых дело касалось; сидеть в сенате этим посторонним вообще не разрешалось, и только лицам имевшим чин не ниже бригадирского, позволялось дать стул.
Пётр требовал от сената быстроты и точности в исполнении дел, «понеже теперь всё у него (т.е. у сената) в руках». «Последования раку». – по выражению Петра, - отписок по старому образцу, он терпеть не мог: «Зело дивлюсь, - Писал царь сенаторам, - что пишите как старые судьи: «а то позабыли, что дошло ли? Или у вас уже та клятва вышла из души, которою недавно учинились?» Ведь «пропущение времени смерти невозвратной подобно». А понукать действительно было необходимо. В 1708 году генеральный ревизор Зотов жаловался, что в бытность его при сенате « по многим указам не исполнено, и хотя сенатором я неоднократно доносил, но те мои доношения уничтожены». Сенаторы, по свидетельству Зотова пропускали заседания, не любили подписывать протоколы заседаний, охотно превышали свою власть и полномочия. Сенатору князю Долгорукому ничего не стоило, вопреки мнению всех своих сотоварищей, поехать в застенок и приказать пытать человека, а потом приказать составить задним числом приговор об этом. Пётр боролся сколько мог с различными злоупотреблениями ближайших своих сотрудников. Но это ему плохо удавалось.»