На фоне этой в целом традиционной и довольно ограниченной поэзии выделяется яркая индивидуальность Пауля Флеминга (Paul Fleming, 1609-1640), также бывшего студентом Лейпцигского университета. Хотя сам он всегда считал себя учеником Опица, его лирика обнаруживает гораздо большую оригинальность и художественную силу, чем творчество старшего поэта. Начав, как и многие его современники, с латинской поэзии, Флеминг в дальнейшем обращается к традициям европейского петраркизма. Однако используя в своих сонетах образы и мотивы Петрарки, Флеминг со временем освобождается от штампов и вносит в свои стихи подлинное чувство. Любовная тема составляет содержание и более свободных песенных стихотворений – таких, как «Верное сердце» с повторяющимся после каждой строфы рефреном:
С сердцем близким, сердцем милым
Все на свете нам по силам!
Или шутливая песенка в анакреонтическом духе «Как бы он хотел, чтобы его целовали». С другой стороны, Флеминг раздвигает тематические рамки сонета, насыщая его глубоким философским содержанием. Таков сонет «К самому себе», отражающий распространенные в ту пору идеи неостоической философии:
Будь тверд без черствости, приветлив без жеманства,
Встань выше зависти, довольствуйся собой!
От счастья не беги и не считай бедой
Коварство времени и сумрачность пространства…
Тому лишь, кто презрев губительную спесь,
У самого себя находится во власти,
Подвластна будет жизнь, мир покорится весь!
В стихотворении «Размышления о времени» поэт обращается к философской теме, неоднократно ставившейся в поэзии немецкого барокко:
Во времени живя, мы времени не знаем,
Тем самым мы себя самих не понимаем…
Весьма различны времена по временам:
То нечто, то ничто – они подобны нам.
Изжив себя вконец, рождает время время.
Так продолжается и человечье племя.
Стихотворение представляет как бы цепочку афористических двустиший, варьирующих тему «время - человек». Внутри такого двустишия происходит игра антитезами (нечто – ничто, изжив – рождает), либо многозначностью слов (времена – по временам) и т.п. Аналогичные приемы можно наблюдать у силезских поэтов-мистиков Даниеля Чепко и Ангелуса Силезиуса.
Большое место в лирике Флеминга занимает тема войны. В «Похвальбе пехотинца», выдержанной вначале в духе молодечества и удали, неожиданная концовка с язвительной иронией разоблачает истинную подоплеку воинской доблести:
Освободили мы любезных земляков
Сначала от врага, потом от кошельков.
На то ведь и война. Не трогает солдата
Вопрос, кому служить? Была бы выше плата!
В «Новогодней оде 1633» Флеминг рисует картину опустошения родного края:
Наши села сожжены,
Наши рати сражены.
Наши души гложет страх.
Города разбиты в прах.
Проникновенным чувством любви к родине дышит сонет «К Германии», заканчивающийся строками:
И в поисках пути, в далекой стороне,
Я смутно сознаю: я дома – ты во мне…
Сонет этот связан с самым значительным событием недолгой жизни поэта – его путешествием в Россию и Персию.В творчестве Флеминга это событие отразилось в ряде сонетов, посвященных русским городам и рекам – Москве, Нижнему Новгороду, Волге, Каме и др. Но путешествие сыграло и более глубокую роль: оно способствовало поэтической зрелости Флеминга, его освобождению от традиций и условностей петраркизирующего стиля, утверждению своей творческой индивидуальности. Сборник стихотворений Флеминга был издан уже после его смерти, в 1646 году. Последним стихотворением поэта был сонет-эпитафия самому себе, в котором неостоическая тема мужественного страдания переплетается с горделивым мотивом горациева «Памятника»:
Пусть рухнет целый мир под нашим небосклоном,
Судьба оставит песнь немецкую мою!
Среди множества очагов поэтического творчества в Германии особое место принадлежит Силезии, давшей немецкой литературе ряд выдающихся и своеобразных лириков. Это в свое время послужило поводом для введения ныне устаревшей периодизации немецкой поэзии 17 века – ее разделения на первую и вторую силезские школы. Под первой силезской школой подразумевались Опиц и выступившие вслед за ним его приверженцы и ученики, силезцы по происхождению. Самым выдающимся из них, да и вообще самым крупным немецким поэтом 17 века был Андреас Грифиус (Andreas Gryphius, 1616 - 1664), прославившийся и как драматург.
Судьба Грифиуса глубоко трагична. Пяти лет от роду он потерял отца, лютеранского пастора в силезском городке Глогау, не вынесшего бесчинств, творимых отступающей протестантской армией. Дальнейшим воспитаем мальчика занимался его отчим – учитель и пастор, вынужденный бежать из Глогау с семьей, чтобы спастись от преследований со стороны католических властей. Нужда, скитания, пожары, уничтожавшие целые города, эпидемия чумы, ранняя смерть матери – все это выпало на долю Грифиуса в пору его детства и юности. Несмотря на невзгоды и лишения, Грифиус получил обширные и основательные знания в академической гимназии в Данциге. По окончании гимназии, в 1636 году он поступил домашним учителем в семью императорского советника Шенборна, образованного человека, обладавшего превосходной библиотекой. В 1639 году Грифиус вместе со своими учениками – сыновьями Шенборна отправился в Лейден, где наблюдал за их занятиями в университете. В дальнейшем Грифиус сам читал там лекции по философии, поэтике, анатомии, географии и математике. Пребывание в этом крупном центре передовой культуры, в частности знакомство с пьесами голландских драматургов Питера Хофта и Иоста Ван ден Вонделя, имело важное значение для расширения кругозора Грифиуса и для его драматического творчества. Из Лейдена он отправился в путешествие по Франции и Италии. Его пребывание в Париже совпало с апогеем славы Корнеля. В 1647 году он вернулся на родину.
Окончание войны мало чем облегчило положение лютеранского населения Силезии, где в крайне жесткой форме проводилась контрреформация. Для Грифиуса это было вдвойне тяжело – как для протестанта и как для человека широких взглядов, видевшего свой идеал в терпимости и некой универсальной религии. Чувство долга перед своими согражданами и единоверцами побудило его отказаться от нескольких почетных предложений занять университетские кафедры в Упсале (Швеция), Гейдельберге и Франкфурте-на-Майне. Вместо этого он принял в 1650 году пост синдика в своем родном городе Глогау, и отныне главной его заботой была защита традиционных прав местных органов самоуправления от посягательств императорской власти. В последние годы жизни к Грифиусу пришли слава и признание. Он был принят в «Плодоносящее общество», где получил прозвище «Бессмертный».
За год до смерти, в 1663 году Грифиус выпустил полное собрание своих сочинений, которое было в дальнейшем дополнено посмертным изданием, предпринятым его сыном Христианом, второстепенным поэтом.
Как и многие его современники, Грифиус начал с латинских стихов. Его первый опыт – латинская поэма на библейский сюжет «Неистовство Ирода и слезы Рахили» (1634) косвенно отражает тяжелые впечатления военных лет. Тогда же Грифиус переводит на немецкий язык латинские драмы и стихотворения современных авторов. Первый сборник его немецких стихов вышел в 1637 году в польском городке Лиса и содержал 31 сонет, в том числе знаменитые «Слезы отечества, год 1636» и несколько других, ныне вошедших в сокровищницу немецкой поэзии. В 1639 году в Лейдене вышел другой сборник – «Воскресные и праздничные сонеты» (100 сонетов). Формально каждый из них был написан на какой-либо текст из Евангелия, предназначенный для воскресного или праздничного богослужения, но по сути дела они отражали философские, нравственные и общественные вопросы, волновавшие автора.
Большая часть стихотворений Грифиуса так или иначе связана с суровой реальностью войны, с бедствиями, обрушившимися на родную страну:
Мы все еще в беде, нам горше, чем доселе,
Бесчинства пришлых орд, взъяренная картечь.
Ревущая труба, от крови жирный меч
Похитили наш труд, вконец нас одолели.
(«Слезы отечества, год 1636»)
К этой главной теме примыкает и характерная для мировоззрения эпохи барокко идея бренности и суетности земных благ, которая звучит во многих сонетах как первого, так и последующих сборников:
Куда ни кинешь взор, все, все на свете бренно…
Мир – это пыль и прах, мир – пепел на ветру…
Преходящей видится ему и женская красота, обреченная на быстрое увядание. Традиционный мотив быстротечной юности, звучавший еще у Ронсара, приобретает в стихах Грифиуса трагическую окраску. Мысль о неизбежной старости и смерти, которая служили для ренессансного поэта импульсом к наслаждению радостями земного бытия, у барочного поэта – свидетеля жестоких и кровавых событий – порождает глубоко пессимистический вывод: тщетны попытки изменить ход судьбы, «удержать мгновение». Единственное, что остается человеку – это стойкость перед лицом страданий, верность своему нравственному долгу, постоянство в убеждениях. Этим путем он может преодолеть зыбкость и текучесть всего сущего и приобщиться к вечности. Подобного рода неостоические идеи выступают в сонетах Грифиуса в более настойчивой и последовательной форме, чем у Флеминга, в поэзии которого они чередовались с мотивами радости и жизнелюбия. Так, в сонете «Невинно страдающему» Грифиус ищет утешения в сознании мужества и стойкости, проявленных в суровых испытаниях: