На взгляд В. М. Аллахвердова, Б. Ф. Поршнев был не совсем точен, когда утверждал, что социальное неоткуда вывести, кроме как из биологического. И проще, и правильнее объяснять социальные процессы работой механизмов, порождающих сознание. Только вначале надо понять, что же именно делают эти механизмы. Тогда станет понятнее, с какой стати они порождают и социальное.
Гносеологическая проблема
Перейдем к обсуждению самой запутанной и самой величественной философской проблемы – гносеологической. Вот суть проблемы. Содержание сознания – это единственное, что нам известно и в чем мы можем быть уверены. Только благодаря этому содержанию мы знаем о существовании вещей. Но как мы можем узнать, каковы вещи на самом деле, если мы знаем о них только то, что известно нашему сознанию?
Гносеологическая проблема была сформулирована философами Нового времени. Дж. Локк: «Наше Познание реально лишь постольку, поскольку наши Идеи сообразны с действительностью Вещей. Но что будет здесь Критерием? Как же Ум, если он воспринимает лишь собственные Идеи, узнает об их соответствии самим Вещам?» Этот же «логический круг» отмечает И. Кант. Он пишет: «Мое знание, чтобы иметь значение истинного, должно соответствовать объекту. Но сравнивать объект с моим знанием я могу лишь благодаря тому, что объект познаю я. Следовательно, мое знание не достаточно для истинности. Ведь так как объект находится вне меня, а знание во мне, то я могу судить лишь о том, согласуется ли мое знание об объекте с моим же знанием об объекте».
В 20 веке гносеологическая проблема продолжает звучать в разных аранжировках. Б. Рассел: «Можем ли мы что-либо знать о том, что такое мир на самом деле, в противовес тому, чем он нам представляется!». Э. В. Ильенков констатирует: «Невозможно сравнить то, что есть в сознании, с тем, чего в сознании нет». У. Джеймс утверждает: «Вопрос: как объект может проникнуть в познающий субъект, или: как познающий субъект может постигнуть какой-нибудь объект, признан самой неразрешимой из философских головоломок. Правда, признан не совсем искренне, ибо самые неисправимые "гносеологи" никогда всерьез не сомневаются в том, что познание все же как-то совершается».
Без решения этой проблемы никакая теория познавательных (психических) процессов не может рассчитывать на успех. А какая психологическая теория вообще может претендовать на истинность без понимания природы протекающих в психике процессов? Ужас в том, что мы не можем даже доказать, что воспринимаемые нами вещи существуют в действительности, а не являются исключительно плодом нашей фантазии, например, плодом работы нашего зрительного анализатора. И. Кант называл это скандалом для философии. Должны же мы достоверно знать, что существует реальность, отличная от наших грез и сновидений? Впрочем, из того, что нельзя с помощью логики доказать существование вещей вне нашего сознания, не следует, что их не существует. Последнее мы ведь тоже не можем доказать.
Какими конкретными психологическими вопросами оборачивается гносеологическая проблема? Вот один из них. Как удается соотнести образ с предметом, если последний дан субъекту только в виде образа? Рассмотрим простейший случай: человек слышит звуковой сигнал. Как он может проверить: слышимый им звук реально существует или ему только кажется, что он его слышит? По-видимому, он как-то должен сличить то, что он слышит, с тем, что есть на самом деле. Но в чем логика этого? Если человеку не известно, что есть на самом деле, то что с чем он должен сличать? А если ему заранее известно, что есть на самом деле (наивный реализм), то почему тогда ему может казатъся, что сигнал есть, когда на самом деле его нет? Почему, в частности, количество ошибок в определении наличия сигнала возрастает при предъявлении звуковых сигналов в околопороговой зоне, хотя органы чувств на физиологическом уровне продолжают регистрировать приходящие сигналы столь же безошибочно, как и в надпороговой зоне?
Весьма своеобразный вариант этой же проблемы возникает для мнемических процессов. Представим себе: надо вспомнить номер телефона приятеля, а он никак не приходит на ум. Мы прилагаете усилия, перебираем какие-то варианты. И вдруг чувствуем: вот тот самый номер телефона, который так долго вспоминали! Чаще всего, хотя и не всегда, мы при этом не ошибаемся. Но как мы можем почувствовать, что вспомнили правильно? Как, иначе говоря, человек способен испытывать субъективное чувство уверенности в правильности воспоминания, если до этого долго не мог вспомнить желаемое? Если он сличает воспоминание с предполагаемо правильным ответом, то сам этот ответ ему должен быть заранее известен, – тогда почему он так долго вспоминает? Если он не знает правильного ответа, то тогда на основании чего определяет, что правильно вспомнил? Когда поэт иногда часами ищет нужное слово для своего нового стихотворения, то как он узнает, что нашел именно то, что искал?
Не понятны простейшие когнитивные механизмы, позволяющие отвечать на подобные вопросы. Как, например, человек может определить, голоден ли он на самом деле или ему только кажется, что он голоден? В серии изящных экспериментов показано, что в реальности ответ на этот вопрос отнюдь не тривиален. Ведь на чувство голода и жажды можно повлиять сугубо психологическими методами (например, создав у испытуемых когнитивный диссонанс). Показано также, что полные люди в большей степени, чем худые, переживают чувство голода в зависимости не от сокращений желудка, а от внешних факторов (вкус пищи, ее внешний вид, время после приема пищи и т. д.). Вот типичный эксперимент, проведенный С. Шехтером. Испытуемые (тучные и нормальные) прибывали в лабораторию для измерения некоторых физиологических состояний в покое. К их пальцам подсоединяли электроды и давали инструкцию не шевелиться и думать о чем угодно. А чтобы, мол, не было «наводки», у них изымали все металлическое, в частности, наручные часы. Время можно было определить только по настенным часам, которые могли идти с любой заданной экспериментатором скоростью. Исследователь возвращался ровно через полчаса. Но в одной группе часы показывали, что прошло 15 мин, а в другой – что прошел час. Экспериментатор объявлял перерыв, отсоединял электроды и предлагал испытуемым подкрепиться печеньем. Оказалось, что в условиях убыстренного хода часов тучные испытуемые съели в два раза больше печенья, чем в условиях замедленного. Нормальные испытуемые через якобы один час съедали даже меньше печенья, чем через якобы 15 мин, но они при этом говорили: «Скоро время обеда, не хочу портить аппетит». Как же в итоге все-таки оценить, когда чувство голода выражает непосредственное переживание физиологического состояния, а когда является логическим выводом о необходимости есть? Отметим: если сам человек не способен удостовериться в правильности ответов на подобные вопросы, то как кто-нибудь другой сможет этого сделать?
Еще более пугающий вопрос: как человек может убедиться в правильности знаний о самом себе? Наверное, он должен сравнить свое представление о себе с самим собой. Но человеку ведь известны только свои мысли о себе, а не он сам как таковой. С чем же сравнивать? Может быть, стоит опросить других людей и сравнить собственные мысли с их ответами? Но эта идея не распутывает головоломку. Если я недостаточно хорошо знаю сам себя, то почему другие люди знают меня лучше? Если юноша не может разобраться, действительно ли он любит свою возлюбленную или только думает, что любит, то чем ему помогут окружающие? Разве кто-нибудь способен точнее, чем я сам, решить, о чем я думаю на самом деле, чего я хочу, что мне нравится или не нравится? И тем не менее люди способны как-то корректировать свое представление о себе. Как же им это удается? Как сознание, которое воспринимает лишь собственные идеи, узнает о соответствии этих идей вещам, в то время как вещи сами по себе явно не являются осознанными идеями?
Без решения гносеологической проблемы, настаивает В. М. Аллахвердов, построение психологической теории невозможно. Человек, несомненно, способен каким-то образом познавать окружающее и быть более-менее адекватным реальности. Правда, психологи и философы всегда подчеркивали: сознание субъективно, результат работы сознания зависит отнюдь не только от объективной ситуации. Психологи-практики иногда даже передергивали: для того чтобы быть психически здоровыми, говорил А. Адлер, мы должны рассматривать наши убеждения как вымыслы, а гипотезы как фантазии. Такая позиция, возможно, и полезна для конкретного психотерапевтического воздействия, но может слишком далеко увести. Более естественнонаучно ориентированные ученые (например, Ю. М. Забродин) высказываются осторожнее: в подавляющем большинстве случаев у людей нет точного знания реальной ситуации, а есть лишь иллюзия этого знания. Но все же, разве не сознание дает нам знание о мире?
Изложим – очень схематично – варианты поиска решения гносеологической проблемы, сложившиеся в философии.
Рассмотрим наиболее простой, а потому часто встречающийся вариант решения, получивший название наивного реализма. Этот вариант предполагает, что проблемы, собственно, и нет. Ход рассуждения примерно таков. Как бы ни был загадочен процесс познания, но в какой-то форме он задан человеку до всякого опыта. У человека должны быть какие-то врожденные механизмы переработки информации. Для того чтобы хоть что-то знать, человек должен уметь познавать, еще не зная, как он это умеет. Это очевидно. Известный исследователь в области зрительного восприятия В. А. Барабанщиков утверждает нечто подобное в такой форме: «Младенец появляется на свет, располагая определенными фиксированными механизмами, которые детерминируют особенности его визуально регулируемого поведения. Без наличия таких базовых механизмов обучение зрительной системы было бы просто невозможно». Теперь, чтобы снять проблему, достаточно предположить, что врожденные механизмы познания изначально работают так, чтобы быть адекватны познаваемому. Последнее утверждение и соответствует позиции наивного реализма. призывают не усложнять жизнь излишними проблемами. Содержание сознания, уверяют наивные реалисты, непосредственно отражает реальность. Мы видим дерево, потому что дерево отражает свет, этот свет попадает на сетчатку глаз, что и вызывает соответствующие зрительные впечатления. Именно так рассуждает, например, С. Л. Рубинштейн: «То, что мы видим солнце таким, как мы его видим, есть объективный факт, закономерно обусловленный объективными размерами солнца и законами работы зрительного анализатора». А вот еще более упрощенный ответ Б. Скиннера: «Внешний мир вообще не копируется... Мир, который мы знаем, – это просто мир вокруг нас». Ту же позицию можно выразить и более наукообразно. Вот как это делает Н. И. Чуприкова: «Психика – это свойство высокоорганизованной материи отражать внешний мир, изменяясь в пространственно-временном, структурном, количественном и качественном отношении в соответствии (подчеркнуто нами. – Вот оно, ключевое слово!) с пространственно-временными, структурными, количественными и качественными характеристиками отображаемого, и регулировать на этой основе поведение живых существ». И совершенно исключается из рассмотрения вопрос: как психика может узнать о соответствии своего отражения внешнему миру? В общем, такая позиция предполагает, по мнению К. Поппера, что человек – это сосуд, в который наливают знания, что «мы получаем знания, просто открывая глаза и позволяя даруемым органами чувств или Господом Богом "данным" вливаться в мозг, поглощающий их».