Сеченов понимал, как долог путь от открытия торможения до психической реальности. Вот как он описывает этот путь: психология начнет свой кропотливый труд с простейших случаев; движение её будет медленно, но зато выиграет в верности; из психологии, правда, исчезнут блестящие, всеобъемлющие теории; в научном содержании её будут страшные пробелы, на место объяснений в огромном большинстве случаев выступит лаконичное «не знаем»; сущность сознательных явлений останется во всех без исключения случаях непроницаемой тайной (подобно, впрочем, сущности всех явлений на свете) – и тем не менее, психология сделает огромный шаг вперед.
Однако исследовательская программа Сеченова быстро исчерпала себя. К. Бернар, в лаборатории которого Сеченов как раз и открыл феномен центрального торможения, показал, что условием существования животных организмов является «постоянство внутренней среды». Любые отклонения от стабильного уровня автоматически регистрируются организмом и приводят в действие физиологические механизмы, пытающиеся устранить это нарушение посредством торможения процессов, вызвавших отклонения.
К. Бернар обратил внимание на зависимость управляющего воздействия от собственной эффективности, но только через 100 лет эта зависимость будет по достоинству оценена и названа Н. Винером управлением с обратной связью.
Таким образом, все физиологические процессы, обеспечивающие постоянство внутренней среды организма, с необходимостью включают в себя управление торможением. Но, значит, эти процессы должны быть изначально (генетически) заложены в организм – иначе он не смог бы жить. А потому торможение – такой же обычный, автоматически осуществляемый физиологический процесс, как и возбуждение. Эти процессы не находятся под контролем сознания. Понятно мнение Г. Уолтера: «В традиционной физиологии нервной системы, связанной с именами Сеченова, Павлова и Шеррингтона, равновесие обычно выражается в терминах возбуждения и торможения. Эти понятия, может быть, адекватны для периферических механизмов и даже для спинного мозга, но пригодность этой диалектики для описания деятельности высших центров весьма сомнительна».
Последователи Сеченова, тем не менее, постоянно искали какой-то особый процесс, который можно было бы сопоставить с психикой. Вот главный вопрос учения И. П. Павлова: «Каким образом материя мозга производит субъективное явление?». Павлов открыл феномен условного рефлекса, и именно в такой условно-рефлекторной деятельности он хочет обнаружить зачатки психического.
Павлов тоже сделал великое открытие: он создал метод изучения способностей человека к переработке информации без необходимости словесного отчета о происходящем. Как отмечал он сам, учение об условных рефлексах гласит, что любой раздражитель может вызывать «всевозможные (а не определенные только)» действия. Это значит, что чаще всего раздражитель (стимул) не является жесткой причиной последующей реакции: скорее, этот раздражитель выступает как знак, который может иметь множество различных значений (реакций).
С помощью этого метода мы можем изучать информационные возможности бессловесных существ, – к примеру, способность к различению у дельфинов, собак и новорожденных детей.
Может ли, скажем, собака отличать эллипс от круга? Предъявляем собаке эллипс и наносим электрический удар по её лапе. Затем без всяких болевых воздействий предъявляем круг. И так делаем несколько раз. Наконец, когда условный рефлекс выработался, то при предъявлении эллипса собака уже до удара отдергивает лапу, а при предъявлении круга стоит спокойно. Значит, говорим мы, она способна отличить круг от эллипса. А каковы арифметические способности сойки? Если под крышками разного цвета прятать по одному зерну или не класть вообще ничего, то можно натренировать сойку поднимать черные крышки до тех пор, пока она не найдет два зерна, если перед этим её научить, что под черными крышками больше зерен не бывает; под зелеными крышками она будет искать только три зерна и, найдя их, остановится; под красными – четыре и под белыми – пять зерен. Можно ли после этого утверждать, что птицы не умеют считать?
Эксперименты Павлова и его школы наводили на мысль, что образование условного рефлекса есть явление, сравнимое по сложности с теми задачами, решение которых обычно относят к сфере психической деятельности. При этом сам Павлов ожидал, что условные рефлексы могут образовываться только путем образования нейронных связей в коре больших полушарий мозга.
Однако вскоре выяснилось, что условные рефлексы могут вырабатываться и у животных, которые после хирургического вмешательства были вообще лишены коры. Это значит, что образование условных рефлексов – не такой уж сложный физиологический акт. Он более-менее одинаков и у простейших животных, и у человека. Более того, эксперименты заставляют предполагать, что у низших животных эти рефлексы вырабатываются даже быстрее, чем у высших. Но тогда можно ожидать, что условные рефлексы образуются не в связи с какими-то психическими процессами, а просто вследствие автоматики физиологического акта. В этом, в общем-то, нет ничего удивительного. Физиологические акты, автоматически выполняемые организмами, сами по себе являются сложнейшими процессами, понимание которых учеными ещё очень далеко от совершенства.
И после работ Павлова физиологи искали новые механизмы для объяснения психической деятельности. Показательна тенденция в выборе направления поисков – исследования упорно вели ученых к признанию всё большей роли обратной связи в организации поведения. Например, П. К. Анохин заменил рефлекторную дугу на рефлекторное кольцо и придавал такое значение обратной связи в своих схемах опережающего отражения, что даже указывал на свой приоритет перед Н. Винером в использовании этого представления. Однако, какие бы новые физиологические явления ни обнаруживались, какие бы новые подходы и методы исследования ни предлагались, сознание всегда остается независимой переменной, не поддающейся непосредственному физиологическому изучению. В конечном счёте, организм (мозг) в физиологическом описании всегда выглядит как детерминированный автомат, созданный природой для обеспечения собственной жизнедеятельности. С помощью такого представления принципиально нельзя обосновать свободу выбора, данную человеческому сознанию. Как и невозможно показать, что условный рефлекс или любые другие физиологические процессы и явления сами по себе содержат какую-то психическую составляющую. Действительно, присущие животным (и, разумеется, человеку) способности создавать условно-рефлекторные связи или какие-либо иные физиологические явления сами по себе не могут доказывать существование сознательных переживаний.
А вот ещё одна проблема, не решенная в рамках обсуждаемого подхода к тайнам сознания. Известно не только влияние физиологического на психику. В литературе описываются поразительные случаи психического влияния на физиологические процессы. Но если психическое – это следствие физиологического, то как же следствие может влиять на причину?
Итак, подведем краткий итог:
* Сознание не может существовать без мозга. Без словесного отчета испытуемого его невозможно достоверно распознать. А без определения роли, которую сознание предназначено играть, его невозможно понять. (Может быть, стоит допустить, что, однажды возникнув по законам физиологии, психика затем начинает функционировать уже по иным законам – по законам психологии?)
* Физиологические процессы тесно связаны с психологическими. Однако природа и направленность этой связи не установлена. Нельзя, опираясь на эксперимент, утверждать, что какие-либо психические явления таковы, потому что таковы физиологические процессы. Ибо с равным успехом всегда можно сказать, что физиологические явления потому таковы, что они предназначены обеспечить данные психические явления.
* Не только физиологическое влияет на психическое, но и психическое влияет на физиологическое.
* Сознание, как субъективное чувство осознанности, принципиально не может быть описано на физиологическом языке, и значение этого субъективного чувства ускользает от физиологического анализа.
* Физиологи обнаружили неоднозначность реакции организма на стимул. Тем самым они признали множественность значений для организма одного и того же стимула.
* Поиск физиологического обоснования сознания постоянно вел исследователей в направлении изучения механизмов обратной связи.
Поиск биологических оснований сознания
В конце XIX в. У. Джеймс заявил: сознание появилось потому, что оно полезно, сознание – это инструмент, с помощью которого организм приспосабливается к требованиям окружающей среды. Такой подход был назван функционализмом, поскольку рассматривал сознание как выполняющее важную функцию в человеческой жизни. С точки зрения функционализма, разлагать сознание на отвлеченные дискретные элементы, как это делал В. Вундт и его последователи, бессмысленно – поток сознания непрерывен, сознание в целом, а не его отдельные элементы, предназначено помогать организму быть эффективным в различных жизненных ситуациях. Поскольку в один и тот же поток нельзя вступить дважды, то и не слишком продуктивно экспериментировать над сознанием: один и тот же эксперимент невозможно повторить.
Джеймс замечателен уже хотя бы тем, что в истории объявлен одним из пионеров экспериментальной психологии, но по существу сам не был экспериментатором и к экспериментам в психологии относился скорее отрицательно. Он сделал едва ли не больше других психологов в популяризации естественнонаучного подхода к психологии, но в то же время увлекался ясновидением, пытался общаться с душами умерших и ставил другие мистические опыты. Джеймс парадоксален и как личность: он был беспокойным и нервным человеком, склонным к депрессии, но при этом одновременно обладал огромным личным обаянием, которое усиливало влияние его взглядов. Как говорят, своим добросердечием и очаровательным юмором он вызывал почти всеобщую любовь. Даже построенная им философия психотерапевтически ориентирована, т. е. пронизана желанием, чтобы люди были счастливы.