Когнитивная психология не была оригинальной, когда постулировала, что то или иное ограничение, накладываемое на возможности психики и сознания, задано структурой мозга или организма. Подобное предполагали многие психологи. Но когнитивисты в тонких и остроумных исследованиях проверяли следствия из предположения о наличии ограничений. А в итоге исследования когнитивистов сыграли немалую роль в том, что все известные и якобы структурно заданные сознанию ограничения на информационные процессы были экспериментально опровергнуты. Тем не менее, когнитивные психологи продолжали упорно принимать допущение о физиолого-анатомической природе ограничений. История науки – это тоже специфическая эмпирика. Настойчивость, с которой когнитивисты пытались сохранить постулаты о структурной ограниченности познавательных способностей, оказала им странную услугу. Они, по существу, опровергли самих себя. Упорное сохранение обсуждаемого допущения при постоянном экспериментальном опровержении говорит о методологическом дефекте принятого допущения, о необходимости от него отказаться. Рассмотрим характерный пример.
Сразу после изобретения Вундтом тахистоскопа (позволившего, напомню, предъявлять зрительный материал на короткое время, измеряемое в миллисекундах) обнаружилось: при малом времени экспозиции (до секунды) число безошибочно идентифицируемых элементов имеет верхнюю границу. Эта верхняя граница была названа объемом зрительной кратковременной памяти, который – по разным данным – составляет от 2-3 до 6 знаков. Было принято простое объяснение этой границы: существуют заданные природой ограничения на скорость восприятия и/или объем хранения знаков. (Отметим, что никакого реального обоснования это объяснение не имело). Но вот когнитивисты разрабатывают методы, позволяющие утверждать, что испытуемый способен к более быстрому восприятию и более объемному хранению информации (экспериментальные парадигмы Бушке, Стернберга, Авербаха, Сперлинга и т. д.). С помощью этих методов было показано, что человек на самом деле хранит в памяти существенно больше знаков, чем можно было бы предположить по измеренному у него объёму кратковременного запоминания.
Характерный пример. Дж. Сперлинг предъявлял своим испытуемым матрицы: три ряда букв и цифр по три или четыре элемента в каждом ряду (т. е. 9 или 12 знаков) со временем экспозиции от 15 до 500 мс. При обычном задании, требующем воспроизводить все знаки, испытуемые правильно припоминали 4 или около того знаков. Но Сперлинг изобрел новую экспериментальную парадигму. Он использовал метод частичного воспроизведения: инструкция, даваемая после окончания экспозиции, сообщала испытуемому принцип выбора знаков, подлежащих воспроизведению, а именно: сразу после предъявления матрицы испытуемому предъявлялся высокий (2500 гц), низкий (250 гц) или средний (650 гц) тон, в соответствии с которым испытуемый должен был воспроизводить верхний, нижний или средний ряд матрицы. Сперлинг рассуждал так: поскольку испытуемый заранее не знает, какой ряд ему предстоит воспроизвести, то вероятность воспроизведения знаков ряда, объявленного после предъявления, есть реальная вероятность воспроизведения знаков любого ряда матрицы. Тогда, умножив предъявленное число знаков на эту вероятность, мы получим объем зрительной кратковременной памяти по методу частичного воспроизведения. Результат: испытуемые помнят от 8 до 11 знаков. Из этого, казалось бы, с очевидностью следует, что измеренный обычным способом объем памяти не может быть границей возможностей мозга!
Однако обычно делался другой вывод. Например: объём кратковременной памяти определен возможностями мозга по хранению информации в течение нескольких секунд; с помощью методов типа частичного воспроизведения мы измеряем объём другой памяти – например, ультракороткой; этот объём определен таким устройством органов чувств, что в течение нескольких миллисекунд они автоматически сохраняют поступившую информацию, а не способный запомнить эту информацию мозг все-таки может в течение этого ультракороткого времени её считать. Так сохраняется точка зрения о неспособности мозга, хотя никаких прямых оснований для этого нет: результаты экспериментов Сперлинга и его последователей констатируют лишь факт ограничений при применении той или иной парадигмы, но не их причину
Пример второй. Невозможность сознательно отслеживать всю одновременно поступающую информацию вела многих исследователей, начиная с Вундта, к идее структурно предопределенной ограниченности «поля сознания». В экспериментах, однако, выяснилось, что информация, не попадающая в поле сознания, может, тем не менее, обрабатываться мозгом и влиять на последующие процессы переработки, доступные сознанию. Значит, решили когнитивисты, по аналогии с компьютером, переработкой информации у человека занимается некий центральный процессор, обладающий ограниченной пропускной способностью. Когнитивные психологи ввели метафору «узкого бутылочного горлышка», определяющего возможности такого процессора. Поскольку, уверяли они, в процессоре не может перерабатываться вся информация, то должен быть механизм отбора (селекции) наиболее существенной (релевантной) части информации. Такой отбор может происходить либо сразу на входе при её поступлении (теории ранней селекции), либо на выходе – при попытке попасть в узкое горлышко центрального процессора (теории поздней селекции).
Когнитивисты поставили море остроумных экспериментов, чтобы предпочесть ту или иную из двух теорий, и в конце концов, обе они были экспериментально опровергнуты. Но отбросить их решились только после того, как появились новые идеи структурных ограничений. Раз нет никаких оснований говорить об ограничении объемов информации при её приеме и переработке, решили некоторые когнитивисты, то значит, ограничения наложены не на объемы, а на «нейрональные ресурсы» по переработке информации в целом (экономическая модель). Однако после экспериментальной проверки и такое предположение об ограничениях стало казаться не слишком похожим на правду.
Тогда пришли к выводу – нет эмпирических оснований постулировать наличие каких-либо центральных ограничений. Мозг способен перерабатывать всю поступающую информацию, но сам же суживает свои возможности из-за очевидных структурных ограничений эффекторных систем действия. Соответствующие эксперименты подтвердили это лишь отчасти.
Самым сомнительным было утверждение, что мозг ограничивается только той информацией, которая может быть практически использована. Если понять это утверждение буквально (возможно, несколько утрируя взгляды когнитивистов), то речь идёт о следующем: будь у человека четыре руки, а не две, он бы перерабатывал больше зрительной информации, так как были бы дополнительные эффекторные органы, которым можно было бы эту информацию передавать. Обоснованием этого утверждения является наличие, с одной стороны, экспериментально устанавливаемых ограничений на переработку информации, а с другой – наличие у человека двух рук. Но ведь с равной степенью обоснованности можно было бы сказать строго наоборот: у человека две руки именно потому, что у него такой объем зрительного восприятия. Сомнительность подобных утверждений напоминает мне ту серьёзность, с которой некоторые советские теоретики объясняли отсутствие социальной организации у дельфинов отсутствием у них рук – здесь они глубокомысленно цитировали Ф. Энгельса, высказавшегося о роли руки в процессе превращения обезьяны в человека.
Упорство в сохранении гипотезы о физиологической или, тем более, морфологической природе ограничений приводит к тому, что когнитивисты не обращают серьёзного внимания на эксперименты, противоречащие этой гипотезе, но выполненные в других экспериментальных парадигмах. Методологическая дефектность допущения о структурных ограничениях сказывается и в игнорировании противоречащих этим допущениям эмпирических или логических аргументов. В работах когнитивных психологов описываются случаи феноменальной памяти или феноменального счета, но совершенно неясно, как они соотносятся с идеей структурной ограниченности памяти. Как мы помним, 3. Фрейд предлагал рассматривать ограничения на память как следствие специального процесса вытеснения. Когнитивисты упоминают эту модель с почтением (хотя не видят в ней психологически правдоподобных механизмов) – и продолжают говорить о заданных природой ограничениях, которые по объёму никак не соотносятся с полученной ими же эмпирикой.
Так же спокойно когнитивисты принимают не только эмпирические, но и логические затруднения, которые неизбежно возникают при любом конкретном допущении о предопределенной природой ограниченности возможностей сознания по переработке информации.
Рассмотрим, например, представление об ограниченности кратковременной памяти. Как известно, обычно человек способен с первого предъявления запомнить около 7 знаков. Но почему так немного? Впрочем, ответ когнитивистов ясен: это так, потому что, мол, так устроен мозг. Ответ замечателен хотя бы уже тем, что так можно сказать всегда. Логика такого ограничения понятна любому человеку, знакомому с устройством калькулятора: при проведении арифметических вычислений выгодно некоторые промежуточные результаты хранить в буферной памяти; вполне естественно, что буферная память может быть достаточно ограниченной и при этом успешно справляться с простыми вычислениями.