Лингвистическая игра у С. Городецкого встречается и вне связи с детским словотворчеством. Показателен пример стихотворения «Теплая зима», семантический сдвиг в котором основан на ряде реализованных метафор. Помощники Зимы, «Морозы, снега да метель» [22, с. 20] здесь отправляются покупать себе инструменты. Морозы хотят приобрести трещотки (чтобы «трещать»), метели, естественно, ищут метлы, а снега – вату. Но все это уже раскуплено людьми – сторожами, дворниками и купчихами. Таким образом, сказочно-игровое начало формирует картину мира: нарочито условную, с комическим оттенком.
Акмеистическая ирония, имитация детского мышления, а также включение в поэтический арсенал средств игровой поэтики обусловили в детской поэзии постсимволизма широкое распространение произведений с комическим пафосом. В особенности это касается обыгрывания различных культурных кодов, переосмысления фольклорных и литературных образов и ситуаций. Так, в поэме «Чертяка в гимназии» С. Городецкий попытался поместить персонажей низшего языческого пантеона славян в условия «человеческого» официального учреждения. Таким образом, граница между земным и «иным» мирами оказалась разомкнутой: представитель «иного» мира не только попадает в мир земной, но и имеет при этом вполне «земные» характеристики.
Строение картины мира в поэме определяет оппозиция леса и города, соответствующая более широкому противопоставлению природы и цивилизации. Лес – пространство свободы и многообразия: здесь находится место не только самым различным формам земной жизни, но и «мифическим» существам – чертям и т.п. Город – воплощение несвободы, насильственно установленного людьми порядка, впрочем, более внешнего, чем сущностного. Чертяке, чтобы проникнуть в городскую обстановку, приходится прежде всего изменить свой физический облик: подпилить рожки, спрятать копытца и хвост, избавиться от серного запаха.
Городской «порядок» в поэме Городецкого подвергается саркастическому осмеянию. Воплощением «порядка» становится гимназия: даваемые в ней знания оторваны от жизни и неинтересны, процесс учебы напоминает строевую подготовку, а воспитание сводится к поддержанию видимости порядка. Изображение учителей гимназии гротескно: это «одномерные» существа, для характеристики которых достаточно одной карикатурной черты; у большинства из них «говорящие» фамилии. Так, учитель физкультуры поручик Шпорин «от природы <…> пришпорен / И сердит» [37, № 7, с. 3] и только и делает, что «пришпоривает» учеников; лысый математик Цыфрин ставит отличные оценки только ученикам с аккуратными прическами; географ Тибрин имеет двусмысленную фамилию: помимо названия реки Тибр в ней звучит еще и просторечный глагол «тибрить». Наконец, словесник вообще не имеет фамилии, то есть не назван своим собственным словом.
Первые ученики гимназии похожи на своих наставников. Их характеристики связаны с образами животного мира. Миша Фрик, в фамилии которого слышатся названия мясных изделий, сын колбасника; он, «питаясь ветчиной, / Пятачок имел свиной» [37, № 3, с. 2]. Иллюстратор поэмы (вероятно, А. Радаков) придает герою еще большее сходство с поросенком: у него не только нос-пятачок, но и свиные уши, и прическа в виде аккуратной щетинки. Другой отличник, Федя Стракунов, демонстрирует иную крайность: для этого мальчика реальный мир совершенно не интересует, важна лишь его «буква». На вопрос Чертяки «Знаешь, как ревут медведи?» Федя отвечает: «Знать не надо, как ревут, / Только б ять была вот тут!» [37, №3, с. 2]. Таким образом, он не просто отрывает означаемое от означающего, но «уничтожает» означаемое, лишая означающее всякого смысла.
Гимназия, ее преподаватели и лучшие ученики у Городецкого напоминают мир страшной сказки: в них все мертво, плоско, условно. Городецкий как бы «переворачивает» традиционные литературные представления, согласно которым школа всегда была местом обретения знаний, наделенным самыми положительными характеристиками. Нетрадиционно «добрыми» выглядят в поэме представители «нечистой силы», оказавшиеся жертвами гимназических поярдков. Вывод, который делает Чертяка изо всей своей учебы – «Всякая наука / Мука или скука» [37, № 4, с. 2] – выглядит вполне закономерным. Интересно, что оформлен он в виде песенки, то есть Чертяка предстает стихийным поэтом. «Бунт» против гимназической муштры под влиянием Чертяки поднимает и инспектор Петр Иваныч Домовой, сущность которого соответствует его фамилии. Счастливая развязка поэмы – освобождение Чертяки и Домового из тисков города, возвращение героев в родную стихию.
Поэму «Чертяка в гимназии» можно назвать сатирической, но сатира Городецкого направлена не на недостатки конкретных гимназий или города. Поэт протестует против городской цивилизации вообще, представляя ее как жуткую абстракцию, не имеющую ничего общего с жизнью. Не удивительно, что положительными персонажами здесь оказываются низшие мифологические существа, воплощающие живую силу земли.
Картина мира в поэзии С. Городецкого соотносится не только с народно-мифологическими представлениями; в его детском творчестве заметно стремление к синтезу различных способов мироописания. Здесь соседствуют элементы народно-поэтической (мифопоэтической), народно-христианской и научной картин мира, а кроме того, игровые «возможные миры».
Народной мифопоэтической картине мира соответствует тенденция к олицетворению временных образов (времен года, суток), небесных светил (Солнца и Месяца); стремление населить мир фольклорными или созданными по образцу фольклорных персонажами, такими как Дрема, Иван Царевич, дед Мороз; Неулыба, Грибовница, Невидимочка, дед Федул (персонификация ветра) и др. Особую группу персонажей составляют древнеславянские божества – Велес и Стрибог, представители части не осуществленной до конца реконструкции славянского языческого пантеона. Иногда С. Городецкий заимствует из народных верований целые фрагменты, например, магический «маршрут» заговоров: «Выйди в лесок, / Повернись направо, / За пень, за колоду, / За стоячую воду. / Стоит бугорок, / На бугорке домок» [66, с. 513] («Доктор Козява»).
Христианская (народно-христианская) картина мира нашла отражение прежде всего в «календарной» поэзии С. Городецкого. В рождественском стихотворении «Дети у Христа» традиционная ситуация модифицирована, особенно по временной оси. Здесь дети (участники повторений прецедентного события) приходят к новорожденному Христу (то есть оказываются современниками прецедентного события) и дарят ему свои рождественские подарки; перечисление игрушек создает явный анахронизм. Стихотворение «Пасха», наоборот, содержит традиционное отождествление воскресшего Христа и возродившейся природы. В стихотворении «Христова дочка», также пасхальном, план «чудес» отсутствует. В центре – образ девочки-«сиротинушки», несущей «разговенье» на могилу своих родителей. Народно-религиозный фон здесь поддерживается социальным положением девочки: это сирота и странница, а сироты и странники, согласно народной традиции, возлюблены Богом. Кроме того, алый узелок в руках девочки в контексте поэзии С. Городецкого связан со стихией огня и солнца. Стихотворение «Святая сказка» не является календарным, однако и здесь отразились народно-религиозные представления. Главный герой стихотворения – «болезный» пастушонок, который проявляет несоразмерную возрасту смекалку и мудрость[39]. Ребенку удается сотворить чудо: найти поздней осенью зеленую веточку ивы для Божьей Матери. Она совершает ответное чудо: делает детей в деревне мальчика «краше / Всех детей на всей земле / Необъятной нашей» [27, с. 8]. От ортодоксального христианства такие представления, разумеется, очень далеки.
С. Городецкий вводит в детскую поэзию и элементы научной картины мира. Стихотворение «Ящерица» отражает некоторые биологические закономерности: здесь указывается на родство современной ящерицы с древними ящерами, делается попытка (био)логически объяснить причину их исчезновения («Воздух стал другим. / Умерли чудовища: трудно было им» [27, с. 35]). Герои стихотворения «Величание Брэма» – животные, которые благодарят Брэма за то, что он их описал, причем «верно» и при этом «никого не забыл». В стихотворении «Ковер-самолет» сказочные чудеса рассматриваются как праобразы новейших технических изобретений (ковер-самолет «предвосхищает» аэроплан), причем сказочные образы выступают как источник вдохновения изобретателей. Научные филологические методы С. Городецкий (филолог по образованию) пробует применить при реконструкции древнеславянского пантеона. Например, стихотворение «Широка и глубока...» он сопровождает научно-популярным комментарием, где делает попытку при помощи сравнительно-исторического метода восстановить облик и функции бога Велеса, соотнося его с древнегреческими солнечными божествами – Гелиосом и Аполлоном.
В контексте детской поэзии С. Городецкого элементы различных картин мира, соединяясь, создают общую знаковую реальность, не исключая друг друга, а обеспечивая «равновесный» подход к явлениям жизни, совмещая одинаково ценные для автора «научное», «мифопоэтическое» и игровое осмысление реальности.
Синтез различных способов мироописания характерен и для детской поэзии еще одного акмеиста – Н. Гумилева[40]. Хотя количество его детских поэтических произведений невелико, они являются уникальным примером акмеистического мифотворчества в детской поэзии. Н. Гумилев прибегает к синтезу различных мифологических систем, причем в обоих его поэтических произведениях, адресованных детям, присутствует «африканская» тема, и за основу мировидения берется точка зрения героев-африканцев. В необычном для «календарного» жанра стихотворении «Рождество в Абиссинии» (1911) черный слуга уговаривает белого господина не идти в сочельник на охоту: в ночь перед Рождеством звери придут «к небесной двери» [66, с. 568] радовать Христа. На это время между ними воцарится мир, и человек не должен на них охотиться. Такая трактовка рождественского праздника далека от ортодоксальной доктрины, более того, она становится частью «языческого» мифа: в представлении героя-африканца Христос, Светлый Бог белых людей, существует за «небесной дверью» вечно, и день Его рождения – это не столько даже явление Его на свет, событие Священной истории (о самом рождении Младенца слуга не говорит ни слова), сколько повторяющийся каждый год особый праздник единения земной природы и божественной: «А когда, людьми незнаем, / В поле выйдет Светлый Бог, / Все с мычаньем, ревом, лаем / У его столпятся ног» [66, с. 568].