[16] В. Брюсов замечал, что «Фейные сказки» «составляют единую ‘‘лирическую поэму о сказочном царстве, доступном лишь ребенку и поэту’’» [91, с. 193].
[17] Муха является устойчивым мотивом раннесимволистской поэзии, связанным «с дионисийской сферой» [197, с. 101]; светляки присутствуют и в стихотворении К. Бальмонта «Нежные»: не довольствуясь «земной» любовью, они сгорают.
[18] Подобный пример использования литоты с комическим эфектом мы находим в стихотворении К.С. Аксакова «Мой Марихен так уж мал, так уж мал...». Здесь в каждом катрене миниатюрность Марихен создает комические ситуации: «Мой Марихен так уж мал, так уж мал, / Что из крыльев комаришки / Сделал две себе манишки / И – в крахмал!» [66, с.137]. И так далее. Ситуации, в которые попадает Марихен, имеют подчас весьма близкие соответствия в «Фейных сказках» Бальмонта: Марихен изготовляет себе предметы гардероба из «крыльев комаришки» и «скорлупы рачонка», зонтик – «из листика сирени», а Фее, «чтоб в замке приютиться, / Нужен лишь один листок, / Им же может нарядиться / С головы до ног» [2, с. 287]; и для Марихен, и для Феи ткань плетут пауки; Марихен заказывает себе фаэтон из яичной скорлупы – Фея строит лодку из листка.
[19] Знаменательно, что в этот период Бальмонт и во «взрослой» поэзии обращается к народному творчеству. Это нашло отражение в его книгах «Злые чары» (1906), «Жар-птица. Свирель славянина» (1907), «Зеленый вертоград. Слова поцелуйные» (1909).
[20] Знаменательно, что этот же эпитет названные выше писательницы устойчиво связывали с предметами «божественного» мира.
[21] Так, Беляевская в «Сказке о Змее» ограничивается только сообщением о том, что существует Змей со своей семьей и о наложенной на них «острастке». Подобным образом разворачивается «сказка» «Клад»: сначала сообщается о заклятом кладе, потом о его «расколдовывании» и приходе Весны (олицетворенного и таким образом лишенного протяженности времени года). Из общего течения времени у обеих поэтесс «выхватываются» только отдельные фрагменты, и упор (особенно у Беляевской) делается на пространственное передвижение (путь).
[22] Примечательно, что Соловьева несколькими годами ранее сделала перевод французского эпоса о лисе Ренаре – «Жизнь Хитролиса».
[23] В стихотворении значима и цветовая символика: золото соотносится с солнцем, божеством; белый может символизировать невинность, кроме того, у младосимволистов было распространено представление о белом как о соединении всех цветов спектра; алый можно соотносить со страстью, кровью, материнством; голубой – один из «божественной» пары цветов, символизирующих Софию («золото в лазури»). Голубой отсвет алого, таким образом, можно понимать как обозначение непорочности грядущего зачатия либо соединение «земного» и «божественного» смыслов предстоящего события.
[24] Проблема изучения детских стихотворений Блока была поставлена еще в 1940 году в журнале «Детская литература», где появились сразу две статьи на эту тему. Первая из них – «Блок и детская литература» Н. Павлович представляет собой попытку вывести из тени забвения «лицо Блока – детского писателя» [164, с. 74] и проанализировать две детские книги поэта, изданные в 1913 году, – «Круглый год» и «Сказки. Стихи для детей». Статья не свободна от идеологических натяжек, и в круг рассмотрения вошли далеко не все стихотворения (автор статьи отдает предпочтение наиболее «реалистическим»). Отмечается, что некоторые стихотворения детских сборников расходятся с каноническими текстами, напечатанных во «взрослых» изданиях. Н. Павлович объясняет это необходимостью упростить тексты, слишком сложные для маленьких читателей («Круглый год» был адресован детям младшего возраста, а «Сказки» – среднего). Статья Р.Корсакова «Стихи А. Блока для детей» касается в основном вопросов текстологии. Изменения первоначальных текстов Блока и содержания его книг здесь объясняются редакторскими и издательскими правками, которые нашли отражение в переписке Блока с издателями И.Д. Сытиным и В.А. Тернавцевым. В статье приводится и первоначальный список стихотворений, предназначенных Блоком для детских книг, который был шире, чем окончательный вариант, и оказался сокращенным не по инициативе писателя. Таким образом, детскую поэзию Блока никак нельзя назвать забытой. Однако вопрос о художественном методе и об особенностях поэтики этих произведений до сих пор остается нерешенным, а современные литературоведы продолжают повторять некоторые явно ошибочные суждения советских предшественников. Весьма сомнительным, например, представляется, что стихотворения, отобранные Блоком для детских изданий, «все <…> отличаются спокойствием чувств, реализмом описаний» [86, с. 202] и что в них «нет ничего символического» [86, с. 203]. Это входит в явное противоречие с распространенным и справедливым утверждением, что стихотворения, отобранные Блоком для детских изданий, тесно связаны с основным корпусом его произведений и адекватно отражают особенности творческого пути поэта.
[25] Подробнее см.: [107].
[26] Большинство стихотворений книги написано специально для детей.
[27] Связь творчества В. Жуковского с поэзией английского и немецкого романтизма очевидна; общеизвестно и влияние немецкого романтизма на младосимволистов.
[28] Это один из редких случаев, когда героем символистского детского стихотворения становится ребенок.
[29] Интересно, что большая часть таких стихотворений, созданных в 1898-1901 годах, собрана в разделе «Лето».
[30] Исключения редки и незначительны. Например, игрушечный городовой в поэме П. Соловьевой «Куклин дом».
[31] Немногие исключения – «Вербочки» А. Блока, «Больной мальчик» П. Соловьевой.
[32] Здесь исключение составляют поэмы П. Соловьевой, где действуют дети – и человеческие, и «животные», и даже «бесовские»; возможно самоотождествление ребенка и с Феей Бальмонта.
[33] Впрочем, «в противовес футуристически настроенным поэтам, у акмеистов цитация чужих стихов скрыта, цитаты заполняются новыми окказиональными смыслами, текст ориентирован на другие тексты так, чтобы замыкать их значения в собственной структуре» [182, с. 152]. О таком же цитировании можно говорить не только относительно поэзии, но и в отношении любых текстов искусства.
[34] Подробнее о влиянии примитива на творчество Гумилева см.: [100].
[35] Примечателен отзыв К. Чуковского о книге С. Городецкого «Ия»: это «для каждого ребенка сокровище, -- она так оригинальна и грациозна» [201, с. 35].
[36] Например, в работе Л.В. Павловой «Парадигмы 1907 года: ‘‘Ярь’’ С. Городецкого и ‘‘Эрос’’ Вяч. Иванова» (Смоленск, 1994).
[37] Несмотря на некоторые сомнения исследователей, вызванные, видимо, высказываниями А. Ахматовой, Городецкий «был одним из основателей акмеизма, причем современниками он зачастую воспринимался как ‘‘главный’’ акмеист» [137, с. 11].
[38] Такой подход, представляющий из себя разновидность остранения, был свойствен в определенный период кубофутуристам.
[39] Этот образ «мудрого» ребенка – не единственный в поэзии С. Городецкого, см., например, стихотворение «Христова дочка», строку «Знают звезды, знают дети» [27, с. 16] из стихотворения «Зимняя колыбельная». Необходимо учитывать и многочисленные «пастушеские» отсылки в мифологии и, в частности, в христианстве.
[40] Хотя «взрослое» творчество Н. Гумилева сегодня изучается достаточно активно, выводы о нем не лишены противоречий. Так, Ю.В. Зобнин считает поэта «рыцаря православия», в то время как С.Л. Слободнюк утверждает и доказывает, что Гумилев – сатанист.
[41] Сближение поэмы Н. Гумилева «Мик» с поэмой М. Лермонтова «Мцыри», впервые сделанное Н. Оцупом на основе одинакового размера, которым написаны оба произведения, нам представляется сомнительным.
[42] Изучение творчества Марии Моравской в настоящее время только начинается. Факты биографии поэтессы попытался собрать и обобщить В.В. Попов (см. [166]), однако это оказалось нелегкой задачей; фрагмент образной системы Моравской, связанный с растениями, рассматривается в книге О.Кушлиной “Страстоцвет, или Петербургские подоконники”. Однако в целом явление поэзия Моравской пока не изучалась.
[43] В числе таких поэтов чаще всего упоминают Сашу Черного, однако его детская поэзия, по существу, реалистическая, довольно хорошо издана и изучена. Достаточно полное научное издание ее содержится в книге «Русская поэзия детям» (с комментариями Е. Путиловой); очерк творчества Саши Черного, в том числе его детской поэзии, представлен в книге Л. Евстигнеевой «Журнал ‘‘Сатирикон’’ и поэты-сатириконцы» (М., 1968); кроме того, как указывает Л. Евстигнеева, «в целом творчество его как детского писателя развернулось главным образом после 1917 года» [109, с. 194], в эмиграции.
[44] Интересно, что при публикации в «Галчонке» все превращения Би-ба-бо подробно проиллюстрированы В. Лебедевым, так что серия рисунков создает параллельный тексту смысловой ряд, снижающий и без того незначительную назидательность стихотворения и актуализируя его игровую природу.
[45] Любопытны параллели к этим строкам в современном детском фольклоре, в частности, в относящейся к 1980-м годам «переделке» песни «Felicita»: «Ну и мороз, / Лежит на пригорке замерзшая кошечка...» и т.д.
[46] Интересное совпадение: обе книги – и В. Князева, и К. Бальмонта посвящены девочкам Нинам.
[47] Здесь возможно провести параллель с прекрасным, но труднодоступным садом из книги Л. Кэрролла «Алиса в стране чудес», который соотносится одновременно с раем и с идеей детства.