Будучи “младшим” союзником в альянсе, китайцы к середине 50-х гг. поняли, что “старший брат” - CССР - не собирается рисковать своей безопасностью ради интересов Китая в острых кризисных ситуациях, особенно тогда, когда не совсем ясно, кто является их инициатором. Не случайно старт китайской ядерной программе был дан после кризиса 1954-1955 г., когда КНР не удалось решить тайваньский вопрос*. “Атомная программа” была дополнена секретной военной составляющей, что нашло отражение в двенадцатилетнем (1956-1967) плане развития науки и техники, предусматривавшем работы в сфере атомной энергии, радиоэлектроники, разработке ядерного оружия и средств его доставки. Некоторые авторы напрямую связывают дату принятия решения о создании собственного ядерного оружия с заседанием секретариата ЦК КПК 12 января 1955 г.
Используя созданный с советской помощью “задел” и технологии, полученные разными путями с Запада, КНР смогла в сжатые сроки создать собственное ядерное (к 1964 г.) и термоядерное (к 1967 г.) оружие, развернуть к концу 60-х годов “диаду” СЯС средней дальности, состоящую из БР наземного базирования и бомбардировщиков, а затем и выйти в космос (в 1970 г.)**.
| В настоящее время основу китайских ядерных сил составляют БРСД наземного базирования. Значительная их часть - около 50 ед. - устаревшие “Дунфэн-3А” (дальность 2800 км), они постепенно снимаются с вооружения. Более современными являются “Дунфэн-4” (20 ед. в шахтном и мобильном вариантах, дальность 4750 км***) и твердотопливные “Дунфэн-21А” (36 ед., 1800 км). Все они имеют моноблочные ГЧ. Межконтинентальных ракет полной дальности немного - 7 МБР “Дунфэн-5А” в моноблочном оснащении, развернутых в начале 80-х годов (дальность более 13000 км). Эти силы считаются достаточными для того, чтобы осуществлять сдерживание в отношении США, а также и ряда других стран. Характерно, что суммарная численность МБР и БРПЛ Китая почти совпадает с количеством крупнейших (с населением более 500 тыс. чел.) городов США, которых насчитывается 25. По оценкам экспертов, значительная часть китайских СЯС наземного базирования обладает высокой степенью живучести, т.к. ракеты размещены в высокозащищенных ПУ. В 1995 г. начались испытания мобильной твердотопливной МБР типа “Дунфэн-31”, рассчитанной на дальность 8000 км и оснащенной, по ряду сообщений, комплексом средств противодействия ПРО, Велась разработка МБР “Дунфэн-41” (дальность 12000 км). По мнению экспертов, обе эти ракеты могут быть оснащены РГЧ ИН. Морской компонент составляют 12 БРПЛ типа “Цзюлань” (дальность 1700 км), унифицированных с БРСД “Дунфэн-21А”. Они развернуты на единственной ПЛАРБ типа “Ся”, находящейся, судя по всему, в опытной эксплуатации (по мнению западных специалистов, лодка ни разу еще не выходила на боевую службу). Им на смену разрабатывается новая БРПЛ “Цзюлань-2” (дальность 8000 км), унифицированная с МБР “Дунфэн-31”. Их носителем будет новая ПЛАРБ проекта 094. На вооружении НОАК находятся также самолеты бомбардировочной и истребительно-бомбардировочной авиации (правда, основная их масса - устаревших типов), способные нести ядерное оружие, а также оперативно-тактические ракеты и артиллерийские ядерные боеприпасы. |
В целом, по оценкам специалистов, в ракетных и ядерных технологиях КНР отстает от США и Российской Федерации на 20-25 лет, однако стремится ликвидировать это отставание, вкладывая в технологии значительные средства**. При этом у Китая практически отсутствует система предупреждения о ракетном нападении, но КНР активно стремится развивать национальную систему стратегической космической разведки.
Ядерная политика Китая отличается от французской тем, что КНР может проводить полностью независимый курс, не испытывает ограничений, подобных зависимости Франции от США и НАТО. Можно с высокой степенью вероятности предположить, что Китай станет второй сверхдержавой уже на исходе первой трети XXI века. В некоторых опубликованных политических документах Пентагона утверждается, что только две державы в обозримом будущем в глобальном масштабе могут “создать проблемы” для США – Китай** и возрожденная Россия, при этом отмечается, что Россия находится в упадке, а Китай - на подъеме*.
КНР активно модернизирует свои ядерные силы и средства, но, как считают большинство экспертов, до 2001 г. никакого форсирования их количественного наращивания не наблюдалось. Перелом связывают с агрессией НАТО на Балканах, что было воспринято многими, в том числе и китайскими экспертами, как отработку военно-политического инструментария для XXI века.
Прикрываясь “зонтиком” ядерного сдерживания (близкого по многим признакам к упомянутым выше “критериям Кеннеди”), КНР создает более пригодные для использования в большой политике военные инструменты. Значительно интенсивнее, чем СЯС, в КНР развиваются силы общего назначения, особенно авиация, а в последнее время и ВМС, которые все еще остаются в основном флотом прибрежного действия**.
Подавляющее большинство серьезных экспертов сходятся во мнении, что вектор военной политики Пекина в обозримой перспективе будет направлен в жизненно важный для его интересов район Южно-Китайского моря и Юго-Восточной Азии, а не в сторону, например, Индии. Одним из свидетельств этому может служить весьма сдержанная (можно отметить, ответственная) реакция Пекина на индийские ядерные взрывы в 1998 г., особенно с учетом неосторожных высказываний в тот момент министра обороны Индии. Нельзя не заметить, что такая реакция была благоприятна для российских интересов. Более жесткий ответ китайской стороны, особенно принятие каких-либо решений по наращиванию китайских ядерных сил, еще больше осложнил бы международную военно-политическую обстановку.
1.3. “Теория - это действие”
Теоретическое обеспечение ядерного сдерживания разрабатывалось. параллельно с его “материальным наполнением”. При этом материальная составляющая ядерного сдерживания имеет нивелирующее значение, поскольку физическая основа ядерного оружия, как и технологическая основа создания ядерных боезарядов, средств их доставки, систем управления стратегическими силами и в целом ядерного оружия в принципе имеют одни и те же основы у разных стран. Избранная теоретическая концепция играет огромную роль в политике ядерного сдерживания. Здесь вполне можно согласиться с одним из ведущих французских военных теоретиков генералом Пуарье - соратником де Голля, - который сказал, что в ядерную эпоху “теория – это действие”.
В целом различные теории ядерного сдерживания предусматривают самый широкий диапазон действий – от упреждающих, превентивных ударов до варианта “мертвой руки”, когда предполагались действия уже после уничтожения “обезглавливающим ударом” государственного руководства страны, подвергшейся нападению (как это постулировалось в ряде американских директив по ядерной политике в годы холодной войны, судя по организовывавшимся утечкам в прессу). Весьма широк диапазон действий ядерных держав и в ответных действиях: здесь и так называемый “встречный удар”, и “ответно-встречный”, и “ответный удар” с его разновидностью в виде “глубокого ответного удара”. Рассматривались разного рода “демонстрационные” единичные ядерные взрывы, которые были бы призваны продемонстрировать стороне, слишком далеко зашедшей в своих военных операциях, решимость другой стороны применить и ядерное оружие.
Каждый из видов этих действий предполагает свои требования не только в отношении собственно ударных ядерных средств, но и в отношении систем боевого управления и процедур принятия решений, систем предупреждения о ракетном нападении и пр.
При этом исключительно большую роль в политике ядерного сдерживания играет не только прямая угроза применения ядерного оружия, но и разного рода косвенные действия, символические жесты, утечки информации о директивах по применению ядерного оружия, реклама тех или иных взглядов военных теоретиков. Особенно умело пользуются этим набором средств англосаксонские государства.
Как уже отмечалось выше, ядерная политика, в том числе теория и практика ядерного сдерживания, у каждой стороны, у каждой нации специфична, национальна, отражает особенности национальной психологии, традиции национальной политической и военной культуры. Нетрудно заметить, что и американская, и советская (российская) и французская школы ядерной мысли строились на одном интеллектуальном фундаменте - европейском рационализме. Уже при первом взгляде на китайское стратегическое мышление выявляется влияние иной социокультурной базы.
Для глубокого понимания сущности современной китайской военной доктрины, органической частью которой является ядерная составляющая, необходимо читать военные труды Мао Цзэдуна и трактаты полководца и военного теоретика VI-V вв. до н.э. Сунь-Цзы, являющиеся сегодня своего рода библией китайского “политбюро в политбюро” - Центрального военного совета КНР, частью которого является Генштаб НОАК.
Следует отметить, что теоретическое наследие Сунь-Цзы оказало определенное воздействие и на американских разработчиков теории ядерного сдерживания. Это неудивительно, поскольку приверженность Сунь-Цзы непрямым действиям обеспечили этому автору гораздо большую популярность в США, чем, например, Клаузевицу, проповедовавшему прежде всего “прямые действия” в духе “стратегии сокрушения”, которую реализовали Мольтке-старший во франко-прусской войне 1870-1871 гг. и его последователи в первой и второй мировых войнах.
Классическое китайское военное наследие, ставящее во главу угла “победу замыслом”, оказалось очень созвучным философии ядерного сдерживания, основанного на виртуальных воздействиях на восприятие другой стороны. Как представляется такое совпадение не совсем случайно. Эпоха, в которую жил Сунь-Цзы, знала свою “революцию в военном деле”, относительные масштабы которой могут быть сопоставимы с переворотом, произведенным ядерным оружием (имея в виду оценки возможных последствий применения военной силы для достижения политических целей)* .