«В сочинениях Платона о государстве... стремились также отыскать современную идею о разделении народно-хозяйственного труда». Это, вероятно, относится к главе XII, 5, стр. 369 третьего издания «Капитала», где, однако, наоборот, взгляд классической древности на разделение труда излагается как резко противоположный современным воззрениям. Г-н Дюринг презрительно пожимает плечами по поводу гениального для того времени изложения Платоном вопроса о разделении труда, как о естественной основе города (который у греков отождествлялся с государством); и только потому, что он не упомянул (но зато упомянул об этом грек Ксенофонт, г. Дю-
ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ» 233
ринг!) о «границах, которые наличный объем рынка полагает для дальнейшего расчленения профессий и технического разделения специальных операций..., лишь благодаря представлению об этих границах идея о разделении труда, которая до того не заслуживает даже названия научной, становится значительной экономической истиной».
Столь презираемый господином Дюрингом «профессор» Рошер, действительно, провел эту границу, благодаря которой делается будто бы впервые «научной» идея разделения труда, и поэтому он прямо произвел Адама Смита в авторы закона разделения труда. В обществе, где производство товаров является господствующим способом производства, «рынок» — пользуясь хоть раз способом выражения господина Дюринга — является хорошо известной «деловым людям» «границей». Но недостаточно одного «знания и инстинкта рутины», чтоб понять, что не рынок создал капиталистическое разделение труда, но, наоборот, разложение прежних общественных связей и вытекающее из этого разделение труда создали рынок (см. «Капитал», I, гл. XXIV, 5: «Создание внутреннего рынка для промышленного капитала»).
«Роль денег во все времена заключалась, главным образом, в стимулировании хозяйственных (!) мыслей. Но что мог знать об этой роли «некий» Аристотель? Очевидно, лишь то, что обмен посредством денег последовал за первоначальным натуральным обменом».
Но если «некий» Аристотель позволяет себе открыть обе различные формы обращения денег, — ту, в которой они выступают в качестве простого средства обращения, и другую, в которой они являются денежным капиталом, — то этим он, по мнению господина Дюринга, выражает «только моральную антипатию». Если же «некий» Аристотель осмеливается приступить к анализу денег в их «роли» мерила стоимости и на деле правильно ставит эту, столь-основную для учения о деньгах, проблему, то «некий» Дюринг предпочитает лучше—по вполне основательным тайным соображениям— промолчать о такой неслыханной дерзости.
Подведем итог: в зеркале дюрингова «принятия к сведению» древняя Греция, действительно, имела «только совершенно обыденные идеи» (стр. 25), если вообще подобные «наивности» (стр. 29) имеют что-нибудь общее с какими бы то ни было идеями, обыкновенными или необыкновенными.
Главу книги господина Дюринга о меркантилизме лучше прочесть в «подлиннике», т. е. у Ф. Листа в «Национальной системе», гл. 29: «Индустриальная система, носящая в школьной науке ложное
234 АНТИ-ДЮРИНГ. — ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
наименование меркантилизма». Насколько тщательно умеет господин Дюринг избегать и здесь всякой «видимости учености», показывает, между прочим, следующее:
Лист, в главе 28, об «итальянских политико-экономах» говорит:
«Италия шла впереди всех современных народов как в практике, так и в теории политической экономии», и при этом упоминает как «первое, написанное в Италии сочинение по вопросам политической экономии, произведение Антонио Серры из Неаполя о средствах обеспечить государствам избыток в золоте и серебре» (1613 г ). Господин Дюринг безмятежно принимает это и поэтому имеет возможность рассматривать «Breve trattato» Серры «как своего рода надпись у входа в новейшую предъисторию политической экономии». К этой «беллетристической болтовне» и сводится все его рассмотрение «Breve trattato». К несчастью, в действительности дело происходило иначе, и в 1609 г., т. е. за четыре года до «Breve trattato», появилось «A Discourse of Trade etc.» Томаса Мэна. Специфическое значение этого сочинения заключается в том, что уже в первом издании оно направлено против первоначальной монетарной системы, находившей себе тогда в Англии защиту как государственная практика, и что, следовательно, оно представляет сознательное отмежевание меркантилизма от породившей его системы. Это сочинение уже в первоначальном своем виде выдержало несколько изданий и оказало прямое влияние на законодательство. В совершенно переработанном автором издании 1664 года, вышедшем после его смерти под названием: «Englands Treasure etc.», оно осталось еще на целых сто лет евангелием меркантилизма. Следовательно, если у меркантилизма имеется какое-нибудь создающее эпоху произведение, «как своего рода надпись у входа», то это и есть указываемое произведение, но именно поэтому оно совершенно не существует для дюринговой «тщательно соблюдающей иерархию заслуг историографии».
Об основателе современной политической экономии, Петти, господин Дюринг сообщает нам, что он обладал «изрядной долей легковесного мышления», затем «отсутствием чуткости к внутренним и более тонким различиям понятий», «разносторонностью, которая много знает, но легко переходит от одного вопроса к другому, нигде не пуская более глубоких корней»; он «рассуждает в политико-экономическом отношении еще очень грубо» и «приходит к наивным выводам, контраст которых... может подчас развлечь и более серьезного мыслителя». Какое милостивое снисхождение со стороны «более серьезного мыслителя», господина Дюринга, соизволившего
ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ» 235
вообще «принять к сведению» «некоего Петти»! Но как же он все-таки принимает его к сведению?
О положениях Петти, касающихся «труда и рабочего времени, как мерила стоимости, о чем у него имеются незначительные следы», упоминается только в этих словах. Незначительные следы! В своем «Treatise on Taxes and Contributions» (1-е изд. 1662 г.) Петти дает совершенно ясный и правильный анализ величины стоимости товаров. Конкретизируя его на примере равенства стоимости у благородных металлов и зерна, стоящих одинакового количества труда, он говорит первое и последнее «теоретическое» слово о стоимости благородных металлов. Но он с не меньшей определенностью говорит вообще о том, что стоимость товаров измеряется равным трудим (equal labor). Он применяет свое открытие к решению различных, иногда очень сложных, проблем; в отдельных случаях даже в тех своих работах, где не приводится главная теорема, он выводит из нее важные следствия. Но он в первом же своем сочинении говорит следующее:
«Я утверждаю, что это» (т. е. оценка равным трудом) «является основой выравнивания и взвешивания стоимостей; но на практике, в приложениях ее, имеется — должен сознаться — много запутанного и сложного». Следовательно, Петти вполне сознает значение своего открытия, а также и трудность применения его в конкретных случаях. Поэтому для некоторых частных случаев он выбирает иной путь. А именно: он утверждает, что должно существовать некоторое естественное равенство (a natural par) между землей и трудом, так что можно выражать стоимость безразлично «в каждом из обоих, а еще лучше — в обоих». Даже ошибка его запечатлена гениальностью.
К теории стоимости Петти господин Дюринг делает следующее глубоко продуманное замечание: «Если бы он глубже продумал это, то в других местах не могли бы встречаться следы противоположного воззрения, о которых упоминалось уже раньше»,—вернее, о чем «раньше» совершенно не упоминалось, кроме слов о том, что «следы» «незначительны». Для господина Дюринга весьма характерна эта манера «раньше» намекнуть на что-нибудь в ничего не значащей фразе, чтобы «позже» заставить думать читателя, будто ему уже «раньше» сообщали суть дела, мимо которой наш автор прошмыгивает в действительности и раньше и позже.
Но вот у Адама Cмита мы встречаем не только «следы» «противоположных воззрений», а два или даже три, а еще точнее даже четыре диаметрально противоположных понимания стоимости, весьма мирно уживающихся друг с другом. Однако то, что представляется
236 АНТИ-ДЮРИНГ.—ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
естественным у основоположника политической экономии, который по необходимости нащупывает, экспериментирует, борется с только формирующимся идейным хаосом, то не может не казаться странным у автора, подводящего итоги более чем полуторастолетней работы, результаты которой перестали быть достоянием книжной мудрости и отчасти вошли в общий оборот мысли. А переходя от большого к малому, как мы видели, сам господин Дюринг тоже дает на выбор целых пять различных видов стоимости, а значит, и столько же противоположных воззрений. Конечно, «если бы он глубже продумал это», то он не потратил бы столько усилий, чтобы преподнести своим читателям, вместо прозрачно-ясной концепции Петти, весь хаос и путаницу своих взглядов.
Совершенно законченной, как бы вылитой из одного куска, работой Петти является его «Quantulumcunque concerning Money», вышедшее в 1682 году, десять лет после его «Anatomy of Ireland» (эта последняя появилась «впервые» в 1672 г., а не в 1691 г., как уверяет господин Дюринг, списывающий это из «наиболее ходких компилятивных руководств»). Здесь совершенно исчезли последние следы меркантилистских воззрений, встречающиеся в других его сочинениях. Это—по содержанию и форме—настоящий шедевр, и поэтому, конечно, даже и название его не упоминается у господина Дюринга. Разумеется, вполне в порядке вещей то, что у такой посредственности, как господин Дюринг, с его надутым чванством школьного учителя, может вызывать лишь недовольное ворчание и брюзжание этот гениальнейший и оригинальнейший экономист, у которого его теоретические проблески мысли не маршируют в шеренге, в виде готовых «аксиом», а как бы вырываются поодиночке из углубленного изучения «сырого» практического материала, например налоговых вопросов.