Господин Дюринг уже давно бормотал на оракульский манер
о непонимании другими юмовской теории денег и, в частности, угрожающе кивал в сторону Маркса, который к тому же указал в «Капитале», с нарушением полицейских правил, на тайную связь Юма с Вандерлинтом и с Дж. Масси, о котором речь ниже.
Что касается этого непонимания, то дело в следующем. О подлинной теории денег Юма, согласно которой деньги — это просто знак стоимости и, значит, товарные цены, при прочих равных усло-
виях, падают по мере увеличения обращающейся денежной массы и повышаются пропорционально уменьшению ее,— об этой теории господин Дюринг, при всех своих лучших намерениях, способен только — правда, на свой собственный, ясный как день, манер — повторять лишь ошибочные утверждения своих предшественников. Юм же, выставив эту теорию, возражает сам себе (и это сделал
ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ» 241
уже, исходя из тех же самых предпосылок, Монтескье), что ведь «известно», что со времени открытия американских рудников «промышленность выросла у всех европейских народов, за исключением владельцев этих рудников», и что, «помимо других причин, виной этого — увеличение количества золота и серебра». Он объясняет это явление тем, что «хотя высокая цена товаров есть необходимое следствие увеличения количества золота и серебра, но она вытекает не непосредственно из этого увеличения, а некоторое время спустя, пока деньги не войдут во всеобщее употребление и не окажут своего действия во всех слоях народа». В этот промежуточный период они оказывают благодетельное влияние на промышленность и торговлю. В конце этого рассуждения Юм объясняет нам,—хотя значительно одностороннее, чем многие его предшественники и современники, — также причину этого: «Легко проследить за движением денег через все общество, и тогда мы найдем, что они должны подстегнуть прилежание всякого, прежде чем они поднимут цену труда».
Иными словами: Юм описывает здесь действие революции в стоимости благородных металлов, именно обесценения их, или, что сводится к тому же самому, действие революции, происшедшей с мерилом стоимости благородных металлов. Он правильно указывает, что это обесценение, при происходящем постепенно выравнивании товарных цен, лишь в последнем счете «поднимает цену труда», т. е. попросту заработную плату,—что, следовательно, оно увеличивает прибыль купцов и промышленников — и, таким образом, «подстегивает прилежание» их за счет рабочих (что он находит, однако, совершенно в порядке вещей). Но настоящего научного вопроса, влияет ли и как влияет усиленный приток благородных металлов, при неизменной стоимости их, на товарные цены, — этого вопроса он себе не ставит и смешивает всякое «увеличение количества благородных металлов» с их обесценением. Словом, Юм поступает точно так, как это ему приписывает Маркс («Zur Kritik», стр. 141). Мы еще вернемся вкратце к этому пункту, а раньше обратимся к «Опыту» Юма об «Interest».
Замечание Юма, направленное прямо против Локка, о том, что процент регулируется не массой наличных денег, а нормой прибыли, и все прочие его рассуждения о причинах, вызывающих тот или иной уровень процента, — все это, выраженное гораздо более точно, но менее остроумно, находится в сочинении, появившемся в 1750 г., за два года до «Опыта» Юма: «Опыт об определяющих причинах естественной высоты процента, где рассматриваются взгляды сэра В. Петти и м-ра Локка по этому предмету» («An Essay on the
242 АНТИ-ДЮРИНГ. — ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
Governing Causes of the Natural Rate of Interest, wherein the sentiments of Sir W. Petty and Mr. Locke, on that head, are considered»). Автором его является Дж. Maccи, разносторонний писатель, которого, как видно из современной английской литературы, много читали. Объяснение Адамом Смитом высоты процента ближе к Масси, чем к Юму. Оба — Maccи и Юм — ничего не знают и не говорят о природе «прибыли», которая играет у обоих одну и ту же роль.
«Вообще,— разглагольствует господин Дюринг,— к оценке Юма подходили с предвзятым мнением, приписывая ему идеи, которых он вовсе не имел». Господин Дюринг сам дает нам не один яркий пример подобного «подхода».
Так, например, «Опыт» Юма о проценте начинается следующими словами: «Ничто не считают более верным признаком цветущего состояния какого-нибудь народа, чем низкий уровень процентной ставки; и это вполне правильно, хотя в объяснении причины этого я расхожусь с обычным мнением». Итак, уже в первой фразе своего «Опыта» Юм указывает, что взгляд на низкий уровень процента, как на самый верный признак цветущего состояния народа, был уже в его время ставшей общим местом банальностью. И, действительно, со времени Чайльда эта «идея» имела целых сто лет для своего популяризирования. У господина Дюринга же мы читаем: «Из взглядов Юма на высоту процента надо, главным образом, выделить идею, что она истинный барометр состояния (какого?) и что низкий уровень его является почти безошибочным признаком процветания какого-нибудь народа» (стр. 130). Чьими же устами говорит «предвзятость»? Устами самого господина Дюринга.
Между прочим, наш критический историограф выражает наивное удивление по поводу того, что Юм, высказав удачную идею, «даже не указывает на себя, как на автора ее». С господином Дюрингом такого казуса не случилось бы.
Мы видели, что Юм смешивает всякое увеличение количества благородных металлов с тем увеличением их, которое сопровождается обесценением, революцией в их собственной стоимости, т. е. в мериле стоимости товаров. Это смешение было у Юма неизбежно, так как он не имел ни малейшего представления о функции благородных металлов, как мерила стоимости. Он не мог иметь его, так как он не знал ровно ничего о самой стоимости. Само это слово встречается, кажется, только один раз в его статьях, именно там, где он якобы исправляет, а на самом деле еще ухудшает ошибку Локка, что благородные металлы имеют «только воображаемую стоимость», утверждением, что они имеют «главным образом фиктивную стоимость».
ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ» 243
Он стоит в этом вопросе значительно ниже не только Петти, но и некоторых своих английских современников. Он обнаруживает ту же «отсталость», когда старомодным образом все еще прославляет «купца» как главную пружину производства, от чего уж задолго до него отказался Петти. Что касается уверения Дюринга, будто Юм в своих очерках касается «главнейших экономических проблем», то достаточно сравнить их хотя бы с цитируемым Адамом Смитом сочинением Кантильона (вышло, как и «Опыт» Юма, в 1752 г., но много лет спустя после смерти автора), чтоб увидеть, как узок кругозор политико-экономических работ Юма. Юм, несмотря на выданный ему господином Дюрингом патент, остается и в области политической экономии почтенной величиной, но он здесь совершенно не оригинальный исследователь, и тем менее создающий эпоху мыслитель. Влияние его экономических работ на образованные круги его времени объясняется не только прекрасной формой изложения, но гораздо больше тем, что они являлись прогрессивно-оптимистическим дифирамбом расцветавшим тогда промышленности и торговле, иными словами, были прославлением быстро поднимавшегося тогда в Англии вверх капиталистического общества, у которого они поэтому должны были встретить «одобрение». Здесь будет достаточно краткого указания. Всякий знает, какая ожесточенная борьба велась как раз во времена Юма английскими народными массами против системы косвенных налогов, планомерно проводившейся тогда пресловутым Робертом Уольполем для снятия налогового бремени с плеч помещиков и вообще богатых классов. В «Опыте о налогах» (Essay on Taxes)» где Юм, не называя его, полемизирует против своего никогда не забываемого им авторитета, Вандерлинта, ожесточеннейшего противника косвенных налогов и решительнейшего сторонника обложения земли, мы читаем следующее: «Действительно, они (налоги на предметы потребления) должны быть очень высоки и очень неразумно установлены, чтобы рабочий не мог — не повышая цены своего труда — выплатить их, усилив свое прилежание и бережливость». Кажется, что слышишь Роберта Уольполя, особенно если к этому присовокупить то место в «Опыте о государственном кредите», где, в связи с вопросом о трудности обложения государственных кредиторов, говорится: «уменьшение их дохода не может быть замаскировано тем, что это простая статья акциза или пошлины».
Восхищение Юма буржуазной деятельностью не было платоническим, как это и можно ожидать со стороны шотландца. Пустившись в жизнь голым, как сокол, он дошел до приличного ежегодного дохода не в одну тысячу фунтов стерлингов, что господин Дюринг (дело
244 АНТИ-ДЮРИНГ. — ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
ведь идет здесь не о Петти) излагает со свойственным ему остроумием: «Благодаря разумной частной экономии он, при весьма скромных средствах, добился того, что мог писать, не думая угодить никому». По поводу же дальнейшего замечания господина Дюринга: «Он никогда не сделал ни малейшей уступки влиянию партий, государей или университетов», надо указать следующее: хотя неизвестно, чтобы Юм вел литературные компанейские дела с каким-нибудь «Вагенером», но известно, что он был рьяным сторонником олигархии вигов, которая высоко ставила «церковь и государство», в награду за что он получил сперва место секретаря посольства в Париже, а затем несравненно более важное и доходное место помощника государственного секретаря. «В политическом отношении Юм был и оставался всегда консервативным человеком, строго монархического образа мыслей. Поэтому сторонники господствующей церкви не относились к нему с таким озлоблением, как к Гиббону», говорит старый Шлоссер. «Этот эгоист Юм, этот фальсификатор истории», говорит «грубо» плебейский Коббет — этот Юм называет английских монахов жирными, не имеющими ни жены, ни детей и живущими нищенством бездельниками, «а сам он никогда не имел ни семьи, ни жены, был огромным толстяком, откармливающимся на общественные деньги, которых он не заслужил каким-нибудь действительно общеполезным делом». Юм, говорит господин Дюринг, «в практическом устройстве жизни имеет в существенных чертах большое преимущество перед Кантом».