Не интересуясь дальнейшей судьбой укушенного, я выбралась из толпы и поискала глазами знакомые лица. Маги, сами толком не опомнившись, пытались навести хоть какой-нибудь порядок и прекратить панику. Начали они со столба. Если с веснушчатым парнем, акробатом и котом проблем не возникло, то толстая баба только крепче стискивала ноги-руки и мычала. Антимагическая блокада продолжала действовать, и магистры крутились у столба, как лисы под орлиным гнездом. Наконец, поддавшись на уговоры, баба разжала… зубы. Корзина перевернулась в полете, яйца рассредоточились, и ни одно не миновало цели. Все попытки желающих взобраться по столбу потерпели неудачу. Освободив рот, баба ревела дурным голосом. Дедок, сидевший выше толстухи и жаждавший поскорее очутиться на земле, пихнул бабу ногой, и она медленно заскользила вниз. Таким жестоким способом он сопровождал ее до конца столба, но вместо благодарности толстуха кинулась на него с кулаками.
От дивного зрелища меня оторвал Учитель, одновременно чуть не оторвавший мне ухо.
– Вот ты где, паршивка! – вид наставника был ужасен. Глаза метали молнии, левая щека заляпана желтком, в слипшейся бороде – куски яичной скорлупы.
Я взвизгнула и повисла на ухе.
– А ну марш в Школу! Вечером я с тобой разберусь!
– За что?!
Вместо ответа он отвесил мне такую затрещину, что в глазах потемнело. Когда тьма немного рассеялась, я увидела спину Учителя, удалявшегося, как мне показалось, с моим левым ухом в руке. Паника по поводу оборотня сменилась стенаниями по поводу убытков. Купцы, потеряв дар речи, ломали руки над товаром, частью испорченным, частью разворованным. Толстая пегая свинья со счастливым рохканьем поддевала пятачком маковые бублики, втоптанные в грязь. Где-то неподалеку истошно голосила женщина.
Первым делом я схватилась за ухо и была немало поражена его наличием. Сложившиеся обстоятельства требовали решительных действий. Метнувшись туда-сюда, я увидела свою лошадь. Она задумчиво бродила по опустевшим рядам, подбирая с прилавков то морковку, то яблочко. Повод с обломком коновязи волочился по земле.
Вытащив из рядов упиравшуюся всеми четырьмя ногами кобылу, я вскочила в седло. Немного подумав, Ромашка прогнулась. Спина у нее была гибкая, как у кошки. Из толпы посыпались смешки и ехидные выкрики:
– Слазь с кобылы, девка, пополам разломишь!
– Надо же, а с виду такая худющая!
– Совесть надо иметь – над животиной бессловесной измываться!
Бессловесная и бессовестная животина упивалась произведенным эффектом, и я довольно грубо пырнула ее каблуком в бок. Ромашка тут же выпрямилась, возмущенно всхрапнула и легкой танцующей рысцой устремилась за черной гривой, мелькнувшей в просвете между палатками. На жеребце сидел Вал. Вовремя сообразил, что нужно увести коня, пока толпа не опомнилась, пока кто-нибудь ушлый не взвалил на него грехи законного владельца. Уже имели место публичные сожжения кошек и ворон, принадлежавших колдунам, уличенным в наведении порчи и сглазе.
Грива Вольта еще пару раз мелькнула вдалеке, а потом я безнадежно увязла в толпе и потеряла жеребца из виду. Будем надеяться, Вал отведет Вольта на Школьный двор – вряд ли тролль посмеет украсть коня у Повелителя Догевы. А впрочем, не исключено. Наемник есть наемник.
– Да вот же она, упыриная девка! Держи-и-и! – раздался из придорожной канавы пронзительный, чуть ли не бабий визг. Обернувшись, я узнала давешнего прыща и немного удивилась – ведь он на моих глазах выбрался из канавы и, прихрамывая, пустился наутек. Скорее всего, он снова сиганул в нее, чтобы пересидеть панику.
Я не сразу поняла, почему вокруг Ромашки образовалось свободное пространство. Лошадка, не раздумывая, потрусила вперед. Люди перед нами разбегались, как волны перед носом корабля, пока прямо по курсу не возник риф.
Риф – косая сажень в плечах – крепко сжимал в волосатых руках мясницкий топор с черным лезвием. Белый фартук рифа был забрызган бычьей и овечьей кровью. Подпустив нас на расстояние удара, мясник с утробным хаканьем рубанул по мне топором. Я не умела вольтижировать, но нужда заставила. Свесившись с противоположной удару стороны седла, я мазнула волосами по дороге, почувствовала, что левая нога вываливается из стремени, судорожно рванулась и, к крайнему своему удивлению, снова очутилась в седле… задом наперед. Ромашка, напуганная свистом топора и жутким хаком, встала на дыбы и прошлась передними копытами по белому колпаку мясника, после чего понесла, не разбирая дороги.
Распластанный на земле мясник остался позади. Преимущества маневра были налицо – теперь Ромашкина голова не заслоняла мне обзор. С другой стороны, неплохо было бы узнать, что там впереди. Говорят, плевать через правое плечо – дурная примета. Оглядываться через него – еще хуже. Впереди была рыночная стена из грубо обтесанного камня.
– Тпр-р-у-у! – истошно возопила я. Ромашка поддала жару. Что делает эта дурная кобыла, она же видит стену, она же отлично понимает, что ей, с ее упитанным телом и короткими ногами, не допрыгнуть даже до середины?!
А она и не собиралась прыгать. Предоставила эту честь мне. Резко затормозив у подножия стены, лошадь поддала задом, придавая мне необходимое ускорение. Взмыв над гребнем, я рефлекторно замахала руками и… полетела. За стеной кончалось действие антимагической блокады.
Избавившись от лишнего веса, Ромашка выказала чудеса резвости и живости. Лягаясь, брыкаясь и подпрыгивая боком, точно коза, она расчистила себе путь к воротам и была такова.
Не удержавшись, я показала преследователям кукиш, зловеще расхохоталась, вызвала пару-тройку молний и эффектно растворилась в воздухе.
Лекция 8
Логика
Ромашку я нашла в капусте. Лошадь давно точила зубы на это селекционное чудо. Увидев кобылу на середине гряды, я даже не удивилась. Конюха, который мог бы ее приструнить, не было – он удрал на стрельбища, бросив нечищенными добрую половину стойл. А Вал чихать хотел на школьную капусту. Тролль сидел на верхней перекладине ограды и теребил растущий рядом подсолнух, сплевывая шелуху на грядки.
– Ну что, убедилась? – восторженно заорал он, увидев меня. – А я что говорил? Где упырь – быть беде!
– А где он? – перебила я.
– На кой гхыр он тебе сдался? Прибежит, не волнуйся. У нас его конь. Коня он не бросит.
– Ты думаешь?
– Уверен. Друзей бы еще бросил, вещи, деньги – бросил, а коня – шиш. Вернется. Жеребца я в конюшне запер. Вернется упырь – стребую откуп.
Насчет вещей и денег я была согласна, но в остальное что-то не верилось. Вал посмотрел на меня и от души расхохотался:
– Цыпа, ты наивна, как деревенская девка, прихваченная на сеновале! Думаешь, он вернется, чтобы поцеловать тебя на прощание? Да скорее я вернусь, а меня ты знаешь! Что для вампира верность, дружба, любовь? Пустые звуки, – Вал пренебрежительно сплюнул шелухой. – К тому же, скажу тебе по секрету, он ненавидит людей. Люто. Всех. Без исключения.
– А троллей, можно подумать, безумно обожает, – огрызнулась я, взбираясь на ограду рядом с Валом и притягивая к себе ближайший стебель подсолнуха.
– Ну, скажем так, чихал он на троллей, эльфов, гномов и всяких там лешаков с высокой колокольни, а вот людей, если б мог, с той колокольни на колья побросал.
– Выдумываешь, – неуверенно сказала я, механически ощипывая подсолнух и складывая семечки в карман.
– Угу. Утром я выдумывал, сейчас выдумываю. Впору баюном заделаться, по постоялым дворам байки сказывать да деньгу на своих враках заколачивать, потому как дураков на свете много, а ушей развесистых аккурат в два раза больше. Все банально, цыпа. Тобой воспользовались. Тебя сыграли, как двойку, и кинули в отбой.
– Что значит воспользовался? – возмутилась я. – Он от меня ничего не требовал. Ну, прогулялись по рынку, поболтали. Он за мной даже поухаживал – подругам на зависть.
– Вот уж не знаю. Сама догадайся, чего он от тебя хотел. И получил ли. И если получил, то… – тролль бросил в рот целую горсть семечек и сосредоточенно заработал челюстями.
– То?
– …то ты никогда его больше не увидишь, – невозмутимо докончил Вал, сплевывая шелуху.
* * *
Сидя в придорожных кустах, я выжидала. Вернее, сидела я на Ромашке, а придорожные кусты были в меру высоки и кучерявы. Дорога, у которой я так удачно засела, была кратчайшим путем от загородной рыночной площади к королевскому замку. Над моей головой перебранивались сороки, невдалеке поскрипывал колодезный ворот. Прежде эту дорогу очень уважали удалые разбойнички – по ней возвращались в город расторговавшиеся на ярмарке купцы. Но потом город разросся, придорожный лес повырубили, настроили домов, набуравили колодцев, как говорится, нарушили экологическое равновесие и разбойники вымерли. И лишь маленький отрезок леса вдоль дороги – локтей сто – остался в неприкосновенности. В нем-то я и пряталась. Нет, я не собиралась грабить купцов. Беда в том, что я не могла вернуться на рынок, а мне крайне важно было кое-что разузнать.