Вот они, в нишах,
бухие, кривые,
в разнообразных чирьях, фингалах, гематомах
(— ничего, уже не больно!):
кто на корточках,
кто верхом на урне,
кто возлежит опершись, как грек на луврской вазе.
Надеются, что невидимы,
что обойдется.
Ну,
Братья товарищи!
Как отпраздновали?
Удалось?
Нам тоже.
ИЗ ЦИКЛА «АЛИСА»: ЭТЮД 10
Пять миллионов душ в Москве,
И где-то меж ними одна.
Площадь. Парк. Улица. Сквер.
Она?
Нет, не она.
Сколько почтамтов! Сколько аптек!
И всюду люди, народ...
Пять миллионов в Москве человек.
Кто ее тут найдет?
Случай! Ты был мне всегда как брат.
Еще хоть раз помоги!
Сретенка. Трубная. Пушкин. Арбат.
Шаги, шаги, шаги.
Иду, шепчу колдовские слова,
Магические, как встарь.
Отдай мне ее! Ты слышишь, Москва?
Выбрось, как море янтарь!
САВЕЛОВСИЙ ВОКЗАЛ
Построил помещик Савелов
Савеловский дивный вокзал.
На этом ненужном вокзале
Он сам никогда не бывал.
Поскольку он ездил в карете
С упряжкой в шестерку борзых
И смутно мечтал о прогрессе
Для правнуков дальних своих.
Вот так и стоит на отшибе
Савеловский дивный вокзал —
Дар обществу от ретрограда,
Который любил идеал.
ПЕЙЗАЖ С ТЕЛЕБАШНЕЙ
Останкинская телебашня
уже привычна и домашня
и, несмотря на малый стаж,
в столичный вписана пейзаж.
Насущная, как пайка хлеба,
она вершит свои дела.
И все-таки она стрела,
направленная прямо в небо.
Полувоздушна, невесома,
сама собой в ночи несома,
вся музыка, хоккей, балет,
она к утру начнет белеть,
светлеть от солнечного света.
И вот уже — совсем светла!
Но все-таки она стрела,
направленная прямо в небо!
* * *
В полынье ночного неба
Звезд не часто.
Опустил рога троллейбус,
Спит начальство.
Спит пожарная охрана,
Сдав техминимум.
Князь Пожарский спит у храма
Рядом с Мининым.
Звезды светятся не часто,
Всех не видно.
За невидимых отчасти
Мне обидно.
Очень стоящие звезды
Есть меж ними.
Это мы не знаем просто
Их по имени.
* * *
Как перед тайным побегом
Из дому в дебри Москвы —
Чуть приглушенная снегом
Нота густой синевы.
Начата сильным ударом
Колокола (или нет?),
Длится над городом старым
И вызывает ответ...
В лужах пора отражаться,
В стеклах квадратов и дуг,
Слыша, как хлопья ложатся
На продолжительный звук.
Эта ограда не помнит
Всех, но как чадо ничье,
Даже не выйдя из комнат,
Я уже возле нее.
Какая маленькая ты у нас, Москва!
Великий город на планете.
Здесь ни при чем какие-то слова
Про те твои заслуги или эти...
Какая маленькая ты у нас, Москва!
Среди высоких белоснежных башен
Стоишь, домами старыми кренясь,
Стоишь и будешь так стоять, крепясь.
Тебе их рост младенческий не страшен.
Такая маленькая ты у нас!
Глядишь на дом – исчезнуть он готов,
Как отслужив свое тепло и действо, –
Тебя, праматерь русских городов,
Мы бережем, как девочку семейства.
Мы бережем теперь. Не берегли
Тогда, когда пленительные храмы
Во имя отчей будущей земли
Среди великой всероссийской драмы
Взлетали к небу в громе и в пыли.
Два студента сдружились в борьбе.
Слово – колокол,
искра – к пожару!
С думой Герцен уходит к себе
На заре по Тверскому бульвару.
А в постройке классической той,
Где березы прильнули к фрамугам,
Пил отеческий воздух Толстой,
Дома кончив «Хожденье по мукам».
Рядом экспроприирован был
Особняк в пышном стиле «модерна».
Горький лестниц его не любил:
«Эх, во всем декадентство манерно!»
В размышлениях руки скрестив,
Не бросая на ветер ни фразы:
«Ты в безделье, мой друг, некрасив», –
Осуждает меня Тимирязев.
Я живу у Никитских ворот
И за будничной их суматохой
Вижу явственно створы ворот
Между нашей и прошлой эпохой.
Как прекрасна должна быть страна,
И какое грядущее прочить
Можно ей, если только одна
Так богата талантами площадь!
1979
ГРАД НА ПЕРВОЙ МЕЩАНСКОЙ
Бьют часы на башне,
Подымается ветер,
Прохожие — в парадные,
Хлопают двери,
По тротуару бегут босоножки,
Дождь за ними гонится,
Бьется сердце,
Мешает платье,
И розы намокли.
Град
расшибается вдребезги
над самой липой...
Все же
Понемногу отворяются окна,
В серебряной чешуе мостовые,
Дети грызут ледяные орехи.
Я один остаюсь,
Я совсем не боюсь.
За окошком темно.
Это мне всё равно.
Свет повсюду включу.
Посижу, помолчу.
Занавешу окно.
Папа с мамой — в кино.
Я один остаюсь.
Я совсем не боюсь.
Может, в кухню схожу.
За столом посижу.
К чаю пряники есть.
Но не хочется есть...
Кто-то в стенку стучит.
Телевизор молчит.
Я в ответ постучу.
Телевизор включу.
Время быстро пройдёт.
К нам чужой не зайдёт.
Холодильник урчит.
Кто-то в стенку стучит.
Папа с мамой в кино
Очень-очень давно...
НОВАЯ КВАРТИРА
Нам вчера ключи вручили:
Мы квартиру получили.
Раз,
Два,
Три,
Четыре
Будет комнат в той квартире!
Снится мне или не снится
Этот сказочный простор?
Можно будет расселиться,
Как мечтал я до сих пор.
Съездим мы на птичий рынок,
Там накупим разных рыбок.
И для них стеклянный дом,
Чтобы рыбки жили в нём.
Купим клетку, чижика
И котёнка Рыжика.
Катю, Лену, Гришку, Тишку
Сразу в гости приглашу.
И сестрёнку и братишку
Я у мамы попрошу.
Но сказала мама строго:
— У тебя фантазий много,
Мы ковёр сначала купим,
Люстру, лампы, мебель, бра...
Для чего квартира людям,
Неужели для ковра?
* * *
О, как мне дорог центр города,
Где Долгорукого рука
Как будто ищет Маркса бороду,
Но не найдет ее, пока
За ним следят глаза Дзержинского,
Дома пронзая, как врага.
И тщетно ищет исполинского
Коня послать его нога!
* * *
Тебя живописать я не устану,
И я всегда хранил тебя такой —
От Яузы до Тушинского Стана,
И от Лефортова до Поварской.
Я узнаю незыблемые знаки
На вывеске и рыночном лотке,
Во вкусе просфоры и кулебяки,
В заботливом московском языке.
Твои дома с их деревянным скрипом,
Твоих окраин пеструю мазню
Я предпочту и царскосельским липам,
И медному державному коню.
С рекою одесную и ошую,
С ее Кремлем, стоящим на гербе,
Москву мою — нелепую, большую —
Я ощущаю сызнова в себе.
ФИЛОСОФСКОЕ
Мы с тобою станем старше.
Загрустим. Начнем седеть.
На прудах на Патриарших
Не придется нам сидеть.
Потолчем водицу в ступе,
Надоест, глядишь, толочь —
Потеснимся и уступим
Молодым скамью и ночь.
И усядется другая
На скамью твою, глядишь..
Но пока что, дорогая,
Ты, по-моему, сидишь?
И, насколько мне известно,
Я! — не кто-нибудь другой —
Занимаю рядом место
С этой самой дорогой.
Так пока блестит водица
И не занята скамья,
Помоги мне убедиться
В том, что эта ночь — моя!
Над Москвой-рекой
Звезды светятся.
Хорошо б с тобой
Нынче встретиться.
Я б тебе сказал
Слово нежное,
Шли бы площадью
Мы Манежною.
Вышли б к Пушкину
Мы по Горького,
Там бы встретились
С ясной зорькою.
Показалось бы
Дивной сказкою
Нам с тобой шоссе
Ленинградское.
Если любишь ты,
Черноокая,
Мы очнулись бы
Только в Соколе.
Оказалась бы
Трасса длинная
Не длинней ничуть,
Чем Неглинная.
1959
* * *
Я уже забывать стал о лете.
Уж деревья черны все, и ары
Разбирают арбузные клети —
С бахчевых больше нету навара.
Беспокойные южные люди,
Наши братья еще по Союзу.
Но теперь их не очень-то любят,
Хоть по-прежнему любят арбузы.
Все чернее за окнами Битца.
Потянуло зимой в белом свете.
По югам разлетаются птицы.
Разбирают арбузные клети.
НЕ ШАЛИТЬ!
Эй, молодчики-купчики,
Ветерок в голове!
В пугачевском тулупчике
Я иду по Москве!
Не затем высока
Воля правды у нас,
В соболях-рысаках
Чтоб катались, глумясь.
Не затем у врага
Кровь лилась по дешевке,
Чтоб несли жемчуга
Руки каждой торговки.
Не зубами скрипеть
Ночью долгою —
Буду плыть, буду петь
Доном-Волгою!
Я пошлю вперед
Вечеровые уструги.
Кто со мною — в полет?
А со мной — мои други!
ПО БУЛЬВАРАМ
В темноте, задыхаясь под шубой, иду,
Как больная рыба по дну морскому.
Трамвай зашипел и бросил звезду
В черное зеркало оттепели.
Раскрываю запекшийся рот,
Жадно ловлю отсыревший воздух, —
А за мной от самых Никитских ворот
Увязался маленький призрак девочки.
* * *
На днях у Сокола
Дочь
Мать укокала
Причина скандала
Дележ вещей
Теперь это стало
В порядке вещей
Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Всё исчезаете вы,
Точно дворцы ледяные
По мановенью жезла.
Где потолки расписные,
До потолка зеркала?
Где клавесина аккорды,
Темные шторы в цветах,
Великолепные морды
На вековых воротах,
Кудри, склоненные к пяльцам,
Взгляды портретов в упор...
Странно постукивать пальцем
О деревянный забор!