Оставим пока вопрос, относящийся исключительно к подобному чередованию двух личностей в одной, и скажем только,- что в приведенном случае получились две полные и друг от друга независимые памяти. Здесь мы наблюдаем, что не только память личных фактов, память совершенно сознательная, делится на две части, никогда не смешивающиеся и вполне независимые друг от друга, но то же случилось и с памятью полуорганическою,- полусознательною, благодаря которой мы можем говорить, читать и писать. Из описания этого случая нельзя видеть, существовало ли это разделение памяти и относительно чисто органических форм ее – привычек: например, учили ли вновь эту больную пользоваться руками для своих, постоянных нужд (есть, одеваться и т. п.). Впрочем, если предположить, что эта группа приобретенных движений сохранилась, все-таки раздвоение состояний сознания на вполне самостоятельные группы выразилось в данном случае настолько резко, что может убедить в том самого скептического наблюдателя.
II. Вторая, не столь полная, но гораздо чаще встречающая форма периодической амнезии прекрасно выяснена тем же д-ром Азамом .в известном случае Фелиды X..., подобное же явление наблюдал у одной из своих больных д-р Дюфэ. Эти случаи настолько известны и, кроме того, относительно их так легко обратиться к источникам, что я довольствуюсь самым кратким изложением их.
Одна истеричная женщина с 1895 г. подверглась странной болезни, заключавшейся в том, что больная жила двойною жизнью и попеременно была то в одном, то в другом состоянии, которым д-р Азам дает название «первого» и «второго». Эта женщина в своем нормальном, «первом» состоянии была серьезной, важной, сдержанной и трудолюбивой. Но вот она впадает в глубокий сон, теряет сознание и, придя в себя, является уже во «втором» состоянии. Характер ее меняется совершенно: она становится веселой, шумливой, изобретательной и кокетливой. «Она отлично помнит обо всем, что было во время таких же предшествовавших состояний и во время ее нормальной жизни». Спустя несколько времени, более или менее продолжительного, у ней снова делается оцепенение, после которого она является в своем «первом» состоянии. Теперь она уже забыла обо всем, случавшемся в ее «втором» состоянии, и помнит только нормальные периоды. Заметим еще, что чем старше становилась больная, тем менее продолжительны и часты делались периоды нормального состояния и что переход из одного состояния в другое, сначала длившийся около десяти минут, стал совершаться с неуловимой быстротой.
Это главнейшие черты данного наблюдения. Так как мы исследовали их подробно, то можем резюмировать их в нескольких словах. Больная периодически бывает в двух различных состояниях: в одном из них она обладает полной памятью, в другом частичной, касающейся всех предшествовавших периодов лишь этого состояния.
Аналогичный этому случай больной де Блуа описывается д-ром Дюфэ. Во время периода, подобного «второму состоянию» Фелиды, больная помнит мельчайшие факты, происходившие в нормальном состоянии, так же как и те, которые относились к состоянию сомнамбулизма. Здесь совершалась такая же перемена характера: в болезненном периоде, когда больная обладала полной памятью, она называла свое нормальное состояние «глупым».
Здесь надо обратить внимание на то, что при этой форме периодической амнезии одна часть памяти всегда сохранялась у больных и в том и другом состояниях. «В обоих состояниях, говорит д-р Азам, больная умеет читать, писать, считать, кроить и шить». Значит, в этих случаях мы не видим того совершенного раздвоения памяти, как в случае, приводимом Мэкнишем. Полусознательные формы памяти действовали неизменно в обоих состояниях умственной жизни больных.
III. Чтобы закончить наш обзор различных случаев периодической амнезии, возьмем такие примеры, где это состояние является в очень слабой степени. Случаи эти можно наблюдать при сомнамбулизме, естественном и искусственном. Вообще когда проходит приступ сомнамбулизма, больные забывают все, что они говорили и делали, но при каждом новом приступе у них является воспоминание о предшествовавших приступах. Исключения из этого закона встречаются очень редко. Авторы много раз приводили рассказанную Макарио историю одной девушки, изнасилованной во время припадка сомнамбулизма. Придя в себя, она совершенно не помнила причиненного ей насилия, но в следующий приступ она рассказала об этом матери. Гамильтон приводит случай с одним бедным подмастерьем, который всякий раз как засыпал, представлял себя богатым отцом семейства, сенатором; каждую ночь он возвращался к этой идее, рассказывал ее внятным голосом и отказывался признать свое настоящее звание подмастерья, когда ему об этом говорили. Нет никакой цели привести здесь еще массу известных примеров подобного рода, из которых может быть сделан только один вывод_а именно – во время приступов сомнамбулизма наряду с нормальной памятью появляется еще другая, частная, временная память, обладающая иногда очень странным содержанием.
Резюмируя главные черты, свойственные периодическим амнезиям, мы, пользуясь приведенными выше наблюдениями, прежде всего можем указать на образование двух памятей.
При полной периодической амнезии (как, например, в случае Мэкниша) обе памяти исключают одна другую: с появлением одной исчезает другая. Можно сказать, что каждая из них требует для себя полного материала. Организованная память, посредством которой человек имеет возможность говорить, читать и писать, при этом вовсе не составляет основания, общего обоим состояниям. В каждом состоянии развивается своя особенная память на слова, письменные знаки и на те движения, которые нами употребляются при изображении этих знаков.
В случаях же неполной периодической амнезии (примерами ее могут служить случаи Азама, Дюфэ, сомнамбулизм) происходит чередование памяти нормальной с частной. Первая распространяется на всю совокупность состояний сознания; вторая же – только на ограниченную группу состояний, которые, выделяясь из числа остальных с помощью естественной сортировки, составляют в умственной жизни индивидуума отрывочные группы, время от времени соединяющиеся между собой. Но здесь обе памяти имеют общую основу, заключающуюся в наиболее постоянных и в то же время наименее сознательных формах памяти, одинаково действующих в той и другой группах.
По причине подобного рода раздвоения памяти индивидуум является перед самим собой или по крайней мере пред посторонними лицами существом, живущим двойною жизнью.
Ясно, что это образование двух памятей, вполне или отчасти исключающих одна другую, не есть явление первичное; это – симптом болезненного состояния, выражение психического расстройства, которое надо еще выяснить. Здесь мы, к великому сожалению, должны, хотя мимоходом, заняться рассмотрением обширного вопроса, а именно вопроса об условиях личности.
Прежде всего мы должны отбросить идею о каком-то «я», понимаемом как сущность, отличная от состояний сознания.
«Я» такое, каким оно кажется самому себе, состоит из суммы состояний сознания. Между ними всегда бывает одно главное состояние, около которого собираются состояния вторичные, стремящиеся вытеснить его; в свою очередь эти состояния возникают посредством других, едва лишь сознаваемых. После более или менее долгой борьбы состояние, имеющее главное значение, уступает свое место другому, вокруг которого совершается такая же группировка. Можно сравнить без всякой метафоры механизм сознания с механизмом видения предметов. Когда мы смотрим на какой-нибудь предмет, то получаем ясное и точное зрительное восприятие только от одного пункта, вокруг которого распространяется поле зрения; ясность и отчетливость изображения на последнем ослабевают при удалении от центра и приближении к окружности. Наше «я» для каждого данного момента времени, наше «настоящее», постоянно возобновляющееся, главным образом поддерживается памятью, так сказать, питается ею, другими словами, с нашим настоящим состоянием все время соединяются другие, удаленные во времени и локализованные в прошедшем, которые и придают нашей личности тот вид, в каком она является в данный момент. Следовательно, наше «я» может быть рассматриваемо с двух сторон: или в форме настоящей, текущей – тогда оно заключает в себе совокупность наличных состояний сознания; или же в непрерывной связи с его прошедшим – и тогда «я» составляется с помощью выше описанного нами механизма памяти.
По-видимому, тождественность проявлений одного и того же «я» не обусловливается только одной памятью. Но согласиться с этим – значит видеть лишь одну часть дела, доходя до крайности в желании оказать протест учению о «сущностях». Основой этого «я», этой изменчивой совокупности состояний, которая беспрерывно образуется, исчезает и снова слагается, является нечто более постоянное, вечно остающееся в нас: этой основой служит то смутное сознание, которое заключает в себе результат всех жизненных отправлений нашего организма, воспринимает ощущения от органов собственного тела и обыкновенно носит название общего чувства. Оно настолько неясно, что его невозможно определить точнее. Это – способ нашего индивидуального бытия, который, повторяясь беспрерывно, так же мало заметен для нас, как какая-нибудь привычка. Тем не менее, хотя мы и не можем уловить этого чувствования и его медленных изменений, являющихся нашим нормальным состоянием, все-таки оно сохраняет способность внезапно или быстро изменяться, вслед за чем совершается перемена во всей личности субъекта. Все психиатры утверждают, что в самом зарождении душевных болезней вовсе не замечается расстройств познавательной сферы, а происходят лишь изменения в характере субъекта, которые составляют психическое выражение изменений общего чувства. Так бывает и при каком-нибудь органическом страдании, о котором мы часто и не догадываемся, но которое оказывает свое действие на общее чувство, изменяя постоянное, присущее индивидууму чувствование бытия в состояние (без причины, говорит больной) печали, томления, тоски, а иногда – в состояние радости, довольства, избытка сил и совершенного счастья: в подобных случаях все эти чувствования представляют ложное выражение тяжкого расстройства организма; наиболее резкий пример мы наблюдаем в так называемом чувстве благосостояния умирающих. Все изменения общего чувства возникают от какой-нибудь физиологической причины, отзвуком которой они и являются в сознании... В действительности это ощущение бытия, чувствование жизни, которое, восстановляясь беспрерывно, остается всегда неясным для нашего сознания, именно и является главной основой личности. Оно составляет основу потому, что, всегда присутствуя и действуя без отдыха и покоя, оно не нуждается ни в сне, ни во временном замирании и существует до тех пор, пока существует жизнь, одним из проявлений которой оно служит.