Еще у одной респондентки – безработной – классическая «сложная жизненная ситуация». У нее нет работы, нет средств содержать двоих детей. И она выходит из положения тем способом, который ей предложили представители социальной службы: отдает одного ребенка в приют, поскольку «одного ребёнка легче прокормить, а здесь и вещи есть и кормят хорошо» (мать-одиночка, двое детей, безработная).
В одном случае причиной помещения двоих детей в учреждение стала территориальная эксклюзия. Семья, проживающая в отдаленном сельском поселении, была вынуждена поместить детей в приют потому, что детям негде учиться: «3 километра нужно идти до электрички по грязи, вставать в 4 утра, на электричке ехать, ну, это просто практически невозможно» (многодетная мать 6 детей; двое из них проживают в приюте).
Родители воспитанников приюта хорошо понимают, что приют – место временного размещения для их детей. Они планируют в дальнейшем либо поместить детей в другое учреждение, либо забрать домой. У воспитанников школы-интерната перспективы менее благоприятные – никто из родителей не собирается забирать их домой: «Куда забирать? Это только мечты. Забирать некуда» (мать-одиночка воспитанника школы-интерната, без определенного места жительства, Ростов, 2008).
Таким образом, «неблагополучные семьи» - это семьи с низким уровнем обеспеченности экономическими, социальными, культурно-образовательными и пр. ресурсами. Чем меньше у семьи ресурсов, тем выше уровень неблагополучия и риск социального сиротства.
Итак, дети и молодежь попадают в интернатные учреждения, уже имея опыт влияния множества факторов, связанных с социальным исключением, кроме того, они испытали разрыв со своими семьями, школой и сообществом. А поскольку их родительские семьи относятся к низкоресурсным группам населения, то уже на этапе ранней социализации дети испытывают дефицит экономических, социальных и культурных ресурсов.
Социальное исключение на этапе первичной социализации
В случае размещения ребенка в интернатном учреждении на этапе первичной социализации основной оказывается не семейная, а институциональная ее форма. В отсутствие важнейшего института социализации – семьи – реальный состав агентов социализации ограничен коллективом сотрудников учреждения. Новые условия, в которые попадают дети после пребывания в родной, хотя и неблагополучной семье, способны или компенсировать имеющиеся проблемы или усилить их.
Хотя ребенок или молодой человек испытал социальное исключение, приведшее его в интернатное учреждение, но и само размещение в учреждении воспринимается им как ситуация социального исключения. Ситуация еще больше осложняется в случае повторного попадания ребенка в учреждение и разрыва со школой. В литературе размещение детей в учреждениях или фостерных семьях связывается с их социальной и пространственной изоляцией. Социальная стигматизация в учреждениях также подчеркивается самими воспитанниками.
По данным, полученным нами в ходе исследования, пребывание в учреждении способствует изменению комплекса личностных характеристик ребенка[65]. По сравнению с результатами первичной диагностики, отражающими качества личности сформировавшимися в условиях неблагополучной семьи: в целом уменьшается изоляция; улучшаются взаимоотношения с детьми и взрослыми. В условиях интернатного учреждения значительно возрастает агрессивность, демонстративное поведение, оппозиция, тревожность и сопротивление. На наш взгляд тенденция улучшения показателей коммуникативной сферы одновременно с прогрессированием других негативных личностных характеристик является не случайной, она обусловлена коммунальным характером бытия в учреждении.
В.И. Слуцкий[66] обращает внимание на другой важный феномен, типичный для детских домов и интернатов – феномен общественной собственности. У ребенка в детском доме нет ничего своего, за счет чего он мог бы утвердить свое бытие в мире – комната, где живет ребенок общая, общая мебель, книги, игрушки, одежда. Воспитанник детского учреждения воспринимает как общие не только все вещи и помещения в детском доме, но также все события и даже любые человеческие отношения.
В условиях институционально или внутренне закрытой общности целый ряд потребностей оказывается в той или иной степени депривирован. Депривированы потребности в области общения, привычек, симпатий, интересов, способов организации личного времени и т.д. Ребенок вынужден «быть как все», мириться с ограничением потребности в жизненном пространстве и питании. Изначальный статус ребенка, при котором он оказывается «ничей», деформирует всю систему его взаимоотношений с обществом. Общение с детьми и взрослыми носит для него обязательный характер, что впоследствии тормозит развитие навыка свободного, избирательного общения.
Й. Лангмейер и З. Матейчик[67] считают важной проблемой изоляцию ребенка от стимулирующей социальной среды и сепарацию, прекращение уже создавшихся связей между ребенком и социальной средой. Искусственная социальная изоляция в условиях учреждения порождает инфантилизм, иждивенчество, низкий уровень волевой организации личности. Весь уклад жизни в учреждении приучает ребенка к тому, что его обеспечивают и обслуживают и впоследствии у выпускника такого учреждения нет стремления трудиться, встать на собственные ноги.
Деятельность ребенка в учреждении полностью регламентирована взрослыми. Отсутствие возможности осуществить свободный выбор вида деятельности приводит к тому, что ребенок не умеет занять себя, самостоятельно организовать свое время. Подросток, так и не научившийся создавать нормативы собственной деятельности, самоутверждается посредством игнорирования правил, нарушения моральных норм, не подчиняясь взрослым.
Важный фактор, определяющий формирование личности ребенка в условиях интернатного учреждения - особая существующая в нем субкультура. Ее проявлением является неписаный кодекс, определяющий поведение детей и имеющий большую силу. Нормы, предписываемые им, часто противоречат общественно одобряемым. Например, «разрешается красть у взрослых, но запрещается у других детей», «можешь делать все, что угодно, но не попадаться», «разрешаются ругательства, но без упоминания родителей»[68] и т.п. На наш взгляд, этот кодекс в определенной степени отражает нормы, принятые во взрослом делинквентном сообществе и усвоенные в неблагополучной семье. Дети, знакомые с традициями и нормами криминального мира лучше вливаются в субкультуру сверстников в закрытом учреждении. Если даже ребенок ранее не был знаком с подобными нормами и правилами, то в группе сверстников он вынужден к ним приобщаться.
Закрытость детских учреждений приводит к отсутствию широких контактов и связей с внешним миром, в том числе с различными социальными институтами, общественными организациями, частными лицами, и способствует усвоению и передаче норм делинквентной субкультуры. В интернатном учреждении деятельность ребенка направлена в основном на себя, реже – на группу сверстников, и практически никогда – на социум за пределами учреждения. У детей, воспитывающихся в учреждении, нет возможности сотрудничества, совместной деятельности с другими детьми и взрослыми. Дети без родителей делят мир на «своих» и «чужих», на «мы» и «они» и такая направленность деятельности только подкрепляет это разделение.
Сегодня интернатные учреждения часто становятся объектами благотворительности государственных, общественных организаций, частных лиц. Однако финансовая помощь сама по себе не способствует сближению замкнутого мирка учреждения с внешним миром. Односторонний контакт с обществом не идет на пользу личностному развитию ребенка, способствуя подкреплению роли «сироты». Таким образом, существует много аспектов, которые указывают на то, что размещение в интернатных учреждениях может способствовать социальному исключению. И важнейший из них – разрушение связей ребенка с семьей.
Контакты воспитанников интернатных учреждений со своими семьями
Доказано, что дети часто попадают в учреждения вследствие семейных проблем или распада семейных связей. Помещение в интернатное учреждение скорее всего приведет к еще большему ослаблению этих связей.
Р. Эмонд описала, как более чем за год ее исследования все дети в учреждении успели отпраздновать свой день рождения, но «значительное количество детей не получили поздравления от своей семьи и друзей»[69] и некоторым детям казалось, что их семьи забыли о них. Пятая часть детей и подростков в исследовании А. Синклера и А. Гиббса[70] не имели контактов со своими семьями или не имели семьи совсем, еще пятая часть встречалась с членами своих семей от 2 раз в неделю до 1 раза в месяц. Остальные дети видели членов своих семей еще чаще, однако более трети детей сказали, что видят семью недостаточно часто.
Одно из признанных преимуществ интернатных учреждений – возможность размещать братьев и сестер в одной группе. А. Синклер и А. Гиббс однако, выявили, что контакты сиблингов оказались в значительной степени потерянными, половина из них заявили, что хотели бы видеть чаще по крайней мере одного из своих братьев или сестер. Дети и молодые люди также подчеркивали свою сепарацию от сиблингов. Те из них, кто проживал вместе со своими братьями или сестрами заявили, что «очень полезно для братьев и сестер оказаться вместе в одной группе».[71] Исследователи описали это так: «непрерывность отношений с сиблингами приносит большую пользу для детского благополучия, и дети сами считают очень ценным, когда их поселяют совместно или в условиях, позволяющих поддержать контакты с сестрами и братьями».[72]