Становится ясно (кое-что важное проясняется и в ходе самих этюдных проб), что главное событие первой картины — «Похороны», что Ленский сочиняет эпитафию (это пронизывает, связывает все его мелкие физические действия — он приходит, вглядывается, старается вспомнить, настроиться, уединиться, отгородиться от Зарецкого, устроиться, вынуть бумагу, перо, сформулировать, проверить на слушателях и т. д.). Зарецкий занят выбором друга (к кому подладиться — к Ленскому или Онегину). Онегин прощается со старыми предрассудками, старым укладом жизни, дабы переступить порог новой.
Все эти стремления, а главное, конкретные действия персонажей выясняются не сразу, а в процессе этюдных импровизаций, к которым мы и приступаем Перед этюдом необходимо, разумеется, выяснить еще, какое время года, холодно или тепло» дождливо или сухо, слякоть, грязь или сухой песок на кладбище, то есть задать актерам те предлагаемые обстоятельства, которые предопределят их физическое самочувствие. Теперь можно играть этюд... Всецело «от себя, со своими словами. Слов хорошо бы поменьше. Только те, Что кровно необходимы для осуществления действия. То, без чего никак не обойтись.
Итак, первый этюд. Вслед за ним — новое чтение текста картины (опять — один чтец), новое сличение его с «протоколом». Что пропустили, играя этюд?
Второй этюд. Режиссер подсказывает по ходу пропущенные звенья, «подбрасывает» новые обстоятельства. Но только тактично, ненавязчиво, дабы не нарушить свободы импровизации, не разрушить импровизационного самочувствия, не лишить артистов «авторства».
Новое чтение картины. На этот раз для определения самых главных, опорных слов в репликах каждого из персонажей. Они определяются не только логикой речи, но и логикой поведения в
этюдах. Поступки уже известны, проверены на себе, даже слова необходимые, от себя, уже произнесены. Теперь созрела потребность в авторском тексте, но пока необходимы еще только глав
ные слова. Жесткий минимум слов. -
Далее можно сыграть новый этюд, с «опорными словами».
Так постепенно мы и переходим к пушкинскому тексту. Как видим, не то что непроходимой, но даже какой бы то ни было границы не существует между анализом и синтезом, разбором и «сборкой», между своими и авторскими словами.
А как мучительно порой бывает, когда приходится в уже не раз произнесенном и нередко навязшем уже тексте расставлять ударения, вносить поправки. Теперь же ударения («опорные слова»!) уже обнаружены, и, главное — они не сотрутся из памяти действий, останутся, Они соединены, сочленены с поступками.
На этом этапе работы можно вернуться за стол, посвятив репетицию (или лучше часть ее) словесному действию. Потом — снова на площадку. Текст «укладывается» сам собой, режиссер уточняет пластический рисунок.
Однако как же возникнет в спектакле пространственно-временная мелодия, как распределится она по отдельным составным частям — картине, эпизоду, как возникнут выразительные мизансцены, как обретет постановка свою образную театральную структуру? Не останется ли спектакль обезжизненной, «протокольной» схемой?
В том и преимущество метода действенного анализа, что пространственно-временная мелодия не «добавляется» к жизненно правдоподобному течению событий, а срастается с ним.
Обратимся к пьесе А. Н. Островского «За чем пойдешь, то и найдешь» («Женитьба Бальзаминова») — началу второй картины.
Тот же порядок работы:
«протокол»;
укрупнение звеньев, определение действенных линий;
этюд (события сцены);
проверка «протокола» (повторное чтение);
этюд с уточнениями;
чтение «по ролям», определение главных слов;
этюд с «главными словами»;
словесное действие (весь авторский текст, видения);
мизансценирование;
переход на сцену, пространственно-временная редактура сцены.
Итак, «протокол», фиксирующий событийный ряд картины:
Белотелова и Красавина уселись на лавочку. Белотелова предлагает; Белотелова расспрашивает; договариваются; Красавина затевает разговор; Красавина предлагает; Белотелова отказывается; Белотелова собирается идти; Красавина отказывается; Белотелова расспрашивает сваху; Белотелова снова предлагает идти; уходят.
Однообразие пунктов протокола вполне соответствует однообразию жизни купеческой вдовы Домны Евстигнеевны. И все-таки, даже судя по объективному протоколу, это — партитура боя. Инициатива переходит из рук в руки и, наконец, побеждает менее активная, но зато более упорная Белотелова.
В чем же суть конфликта, в чем предмет спора? Разбирая сцену, мы обнаруживаем, что Белотелова норовит улизнуть в беседку («Там закуска приготовлена»), Красавина же стремится укрепиться в саду («Хорошо на воздухе-то!»). И дело тут не только & том, что невеста («Какой у тебя аппетит, дай тебе бог здоровья!») проголодалась, а сваха объелась и слышать больше об еде не может, но и в том еще, что Красавина намерена содрать с Белотеловой хороший куш, получить за жениха изрядную плату.
Предложение Красавиной (план) — устроить «загул» в саду еще до помолвки. До обручения, до свадьбы. Вот чего она добивается от Белотеловой. Вся сцена — своеобразная дуэль между духовными запросами свахи («музыку полковую»!) и материальными устремлениями невесты («посидим, закусим»). Каким же представляется пространство этой дуэли? Ведь как только мы приступим к этюду, надо будет выгородить «поле боя», и чем точнее с самого начала, с первой же репетиции окажется эта выгородка, тем прямее и успешнее путь к конечной цели. Исполнители уже в импровизационных пробах будут привыкать к месту действия, им не надо будет потом переучиваться. Нужны ли «два сада, разделенные посредине забором», предлагаемые Островским? Необходимы ли «в садах скамейки, столики и проч.»? Тут все зависит от режиссерского решения, от истолкования пьесы. В найденном (вместе с художником) зрительном образе уже будет заключена пластическая, пространственно-временная мелодия. Точная физическая линия действий персонажей, с одной стороны, пространственно-временная мелодия спектакля, с другой, и сформируют единственно возможные (в данном решении) мизансцены.
Итак, каково же пространство сцены? Если спектакль решается как бытовая комедия, то и в самом "деле помогут скамейки, столы, кусты и окажется важным, существенным то, что (по ремарке автора) «налево видны две ступеньки и дверь в беседку». Если спектакль задуман как комедия сатирическая, то потребны будут иные средства выражения. Понадобится, по всей видимости, больший лаконизм оформления площадки. Может быть, достаточно одной лавочки, только несколько гиперболизированной? А если считать, что самой удачной для выражения мыслей А, Н. Островского сегодня будет форма сценического лубка (и такой подход к материалу возможен), — лавочка расположится фронтально, параллельно линии рампы. Теперь приступаем к укрупнению действенных звеньев (просьба Белотеловой, план Красавиной, отказ Белотеловой, беседы, путешествие в беседку).
Действия каждой из участниц сцены в этих пяти эпизодах: (для Белотеловой) необходимо уговориться о женихе, взвесить предложение свахи, отказаться, вытащить на разговор, увести Красавину; (для Красавиной) необходимо пообещать, обнадежить, «закрыть» эту тему, соблазнить предложением (побольше урвать!), не дать Белотеловой отказаться, напугать Белотелову («Хорошего дела откладывать не должно!»), временно отступить.
Исполнительницы смогут сыграть этюд в том случае, если точно ощутят грани, изломы сцены, а главное — если смогут одушевиться «сквозными» заботами персонажей. Для Белотеловой — это заботы о женихе, для Красавиной — о празднике. Добиваясь каждая своей цели, участницы сцены, импровизируя, найдут множество приспособлений, если только режиссеру удастся направить их по руслу осмысленного, целесообразного и продуктивного действия.
Следующая стадия работы — отбор необходимых слов, без которых не может завязаться сцена. Отыскивается, так сказать, скелет словесного действия.
Вот они, возможные опорные слова.
В просьбе Белотеловой: «Посидим... Жениха скоро?» — «Хорошего сыщу... Без мужа не останешься!»
В плане Красавиной: «Ты сиди да придумывай!» — «Ничего не придумаешь». — «Лень... Вели приготовить отличный обед... вина побольше... позови музыку полковую... Да так три дня кряду... Вот тебе и будет весело».
В отказе Белотеловой: «Хлопот много». — «Мне прикажи...» — «Как-нибудь сделаем». — «Откладывать не должно!» — «В беседку?» — «Поговорим!»
В «Беседе»: «Нет ли по Москве разговору какого?» — «Всему верить нельзя». — «Войны не слыхать?» — «Местах в трех трясение было».
В «Путешествии». «Пойдем в беседку!» — «Пойдем».
В этюде с необходимыми словами внимание режиссера я исполнителей будет приковано вновь к физической линии поведения персонажей. Слова станут производными остальной жизни персонажей, ее подробностей
После этюда с опорными словами мы возвратимся к тексту пьесы. Исполнители не будут теперь путаться в паутине словесных построений. Внимание уделяется тому, что скрывается за словами-видениями. Как важно, чтобы Красавина видела свой «праздник» во всех живописных подробностях. Исполнительница должна получить право на произнесение авторских слов лишь в том случае, если видит и знает гораздо больше, чем написано в тексте. Ведь в нем скрываются лишь намеки, лишь обозначение той стихии разгула, который предлагает сваха своей подопечной. И только в том случае, если исполнительница роли Красавиной ярко, интересно увидит то, чем одержима сваха, ей удастся увлечь, «распалить» Белотелову своими видениями и тогда трудно, ох как трудно будет вдове отказаться. Сцена пойдет органично, живо, борьба окажется настоящей, «протокол» обрастет художественными подробностями.