И опять пришла весна, и душа моя расцвела вновь.
Летом она принесла плоды. Когда же настала осень, я собрал их и положил на золотые блюда.
Я поставил блюда на перекресток дорог, но никто из людей, проходивших мимо, не протянул к ним руки.
Тогда я сам взял один плод и съел его. Он был сладок, как мед, свеж, точно воды райской реки аль-Кяусар, вкусен, как вино вавилонское, и ароматен, будто дыханье жасмина. И я воскликнул: «Люди не хотят, чтобы я вложил в их уста благословение, а в их тела истину: ведь благословение – дочь слез, а истина – дочь крови».
Потом я вернулся и сел в тени дерева моей души, одиноко стоявшего в поле, вдали от путей времени.
Молчи, о сердце, молчи до рассвета.
Воздух впитал в себя слишком много запахов, он не станет пить твои вздохи.
Слушай меня, о сердце.
Вчера моя мысль была кораблем; волны морей швыряли его, а порывы ветра бросали от берега к берегу.
Ничего не было на корабле моей мысли, ничего, кроме семи сосудов с красками, чистыми и яркими, словно радуга.
Время шло, и наскучило мне носиться по морским волнам. И я сказал себе: «Пусть вернется пустой корабль моей мысли к родной пристани, в страну, где я родился».
И тогда стал я красить борта моего корабля. Я выкрасил их краской желтой, как закатное солнце, зеленой, как сердце весны, голубой, словно небесная глубь, и красной, точно вечерняя заря. На парусах и на корме нарисовал я дивные картины, поражающие воображение и радующие взор. Я завершил свой труд, и корабль моей мысли полетел, подобный видениям пророка, в бескрайнем просторе между морской бездной и небесами.
И вот он подошел к родной пристани. Люди высыпали мне навстречу. Они кричали и славили меня, и под звуки тамбуринов и свирелей ввели меня в город.
Они это сделали потому, что корабль мой был ярко раскрашен и расписан.
Никто не заглянул внутрь корабля моей мысли.
Никто не спросил, что привез я из-за моря.
Никто не понял, что корабль мой пуст.
И тогда я сказал себе: «Я обманул людей. При помощи семи сосудов с красками я обманул их глаза и их разум».
Прошел год, и я вновь взошел на корабль моей мысли и отправился в плаванье.
Я отправился к восточным островам и собрал там мирру и ладан, алоэ и сандаловое дерево и погрузил все это на корабль.
Я отправился к западным островам и привез оттуда золотой песок и слоновую кость, яхонты, изумруды и разные самоцветы.
Я отправился к северным островам и вернулся оттуда с шелками, кружевами и пурпуром.
Я отправился к южным островам и привез оттуда щиты и латы, булатные мечи, крепкие копья и другое оружие.
Я наполнил корабль моей мысли редкостными дарами земли и вернулся к родной пристани. Я говорил себе: «Мой народ прославит меня, он введет меня в город с пением и музыкой, теперь я заслужил это».
Но вот я достиг цели, и никто не вышел встречать меня. Я вступил на улицы города, и никто не взглянул на меня.
Тогда я стал на главной площади и громким голосом поведал людям, какие сокровища и диковины я им привез. Но они смотрели на меня и смеялись, а в глазах их я видел насмешку. И они от меня отвернулись.
Изумленный и опечаленный, вернулся я на берег моря. Но, едва взглянув на корабль, я понял все. Раньше мне было не до этого: цель моих странствий отвлекала меня. Я воскликнул: «Волны морские смыли краску с бортов моего корабля, они стали словно кости, выбеленные дождем. Ветры, штормы и палящее солнце стерли рисунки с парусов, и они повисли, точно старые выцветшие тряпки. Я сложил драгоценности и диковинки в простой деревянный ящик, пустил его по волнам и вернулся к своему народу. Но народ отверг меня, потому что глаза людей видят лишь то, что лежит на поверхности».
Тогда я покинул корабль моей мысли и ушел в город мертвых. Там я сел среди могил, раздумывая об их тайнах.
Молчи, о сердце, молчи до утра. Буйный вихрь глумится над шепотом твоих глубин, а пещеры, долины не откликаются эхом на звон твоих струн.
Молчи, о сердце, молчи до утра. Кто терпеливо ждет утра, того оно с радостью примет в свои объятия.
Вот восходит заря, о сердце. Говори же, если можешь.
Вот оно, шествие утра, о сердце. Оставило ли безмолвие ночей в глубине твоей песню, которой ты встретишь утро?
Вот стаи голубей и дроздов носятся над долиной. Оставил ли ужас ночи твердость в крыльях твоих, чтобы лететь вместе с ними?
Вот пастухи выводят стада из загонов. Оставили ли тебе призраки ночи решимость, чтобы пойти за ними в зелень лугов?
Вон юноши и девушки медленно идут к виноградникам. Разве ты не встанешь и не пойдешь вместе с ними?
Вставай и иди вместе с зарей! Ведь ночь уже миновала, и ночные страхи исчезли вместе с черными снами.
Вставай, о сердце, и пой во весь голос. Ведь тот, кто не поет вместе с утром, – сын мрака.
В сгустившейся ночной мгле, когда сон своим плащом покрыл лицо земли, я поднялся с ложа и отправился к морю, говоря себе: «Море не ведает сна и в его бодрствовании – утешение бессонному духу».
Когда я подошел к берегу, туман уже спустился с горных вершин и, словно дымчато-пепельное покрывало, наброшенное на лицо юной красавицы, застлал все кругом. Я остановился и стал вглядываться в несметные рати волн, вслушиваться в их буйные клики. Мною завладели мысли о вечных силах, стоящих за ними, о силах, что бушуют вместе с бурями, извергаются с вулканами, улыбаются губами роз и поют вместе с ручьями.
Вскоре я обернулся и вдруг различил смутно проступавшие сквозь пелену тумана очертания трех призраков, восседавших на прибрежной скале. Я медленно побрел к ним, словно влекомый некой неведомой силой, заключенной в их естестве.
В нескольких шагах от них я замер, будто какое-то волшебство внезапно сковало мою волю и пробудило дремавшее в душе воображение.
В эту минуту один из призраков поднялся и проговорил голосом, исходившим, мнилось, из бездны морской:
– Жизнь без Любви подобна дереву нецветущему и бесплодному. Любовь, лишенная Красоты, подобна цветам без запаха и плодам без семян... Жизнь, Любовь и Красота – вот три ипостаси единой абсолютной независимой сущности, неизменной и неделимой!
Так молвил он и сел.
Тогда поднялся второй призрак и голосом, похожим на гул водопада, сказал:
– Жизнь, не знающая Бунта, подобна временам года без весны. Бунт, не знающий Истины, подобен весне в голой бесплодной пустыне... Жизнь, Бунт и Истина – вот три ипостаси единой сущности, нераздельной и неизменной!
За ним поднялся третий и голосом, схожим с громовыми раскатами, проговорил:
– Жизнь, не знающая Свободы, подобна телу без души. Свобода, не знающая Мысли, подобна смятенному духу... Жизнь, Свобода и Мысль – вот три ипостаси единой безначальной сущности, вековечной и нетленной!
Потом все трое встали, заговорили, голоса их слились воедино, и они изрекли слова, приведшие меня в благоговейный трепет:
– Любовь и то, что она порождает, Бунт и то, что он созидает, Свобода и то, что она умножает, – суть три явления Божиих. И Бог есть Совесть разумного мира!
Затем настала тишина, наполненная шелестом крылий и трепетанием бесплотных тел. Закрыв глаза, я ловил отзвуки только что услышанного. Но когда вновь открыл их, то взору моему предстало лишь море, одетое туманом. А подойдя к скале, на которой восседали три призрака, я увидел лишь столп благовонных курений, возносящийся к небесам.
В уединенном саду росла милая и нежная фиалка. Она жила, довольствуясь малым, среди подружек и радостно покачивалась в густой траве.
Однажды утром она подняла головку, увенчанную каплей росы, огляделась вокруг и увидела розу, тянувшуюся ввысь. Роза была стройной и гордой, словно язычок пламени над изумрудным светильником.
Фиалка открыла свои голубые уста и сказала, вздохнув:
– До чего же я несчастлива! Меня так трудно заметить среди душистых трав и цветов. Природа сотворила меня такой маленькой и жалкой. Я живу, прижавшись к земле, не в силах подняться к небесной лазури, я не могу повернуться лицом к солнцу, как это делает роза.
Роза услышала, что говорила ее соседка-фиалка, и, затрепетав от смеха, сказала:
– Какой же ты глупый цветок! Ты просто не понимаешь своего счастья. Природа одарила тебя такой миловидностью, таким ароматом и нежностью, какие она дает лишь немногим цветам. Оставь же дерзкие мечты, будь довольна своей долей и знай: тот, кто довольствуется малым, становится сильным, а тот, кто требует слишком многого, теряет все.
И ответила фиалка:
– Ты утешаешь меня, о роза, потому что сама имеешь то, о чем я могу лишь мечтать. Ты так великолепна и поэтому стараешься скрасить мое ничтожество мудрыми словами. Но как горьки для несчастных увещевания счастливых и как жесток сильный, проповедующий среди слабых.
Услышала Природа разговор розы с фиалкой, удивилась и спросила:
– Что случилось с тобой, о дочь моя фиалка? Я всегда знала тебя милой в скромности, нежной в кротости, благородной в бедности. Неужели тобой овладели недостойные желания, а пустая гордость похитила твой разум?
И голосом, полным мольбы, ответила ей фиалка:
– О мать моя, великая в могуществе, безграничная в сострадании. Со всем смирением, которое есть в моем сердце, со всей надеждой, живущей в моей душе, молю тебя: исполни мою просьбу, сделай меня розой хоть на один день!
И Природа сказала в ответ:
– Ты сама не знаешь, чего просишь, ты не понимаешь, какие беды таятся за внешним великолепием. Берегись же, если я удлиню твой стебель, изменю твой облик и превращу тебя в розу, ты раскаешься, но тогда раскаяние уже не поможет.
Фиалка же продолжала просить:
– О, преврати меня в розу, высокую, с гордо поднятой головой! И пусть я одна буду виновата во всем, что станется со мною!