И вот что я скажу вам еще, хотя слово это тяжким грузом ляжет вам на сердце:
Убитый не беспричастен к своему убийству,
И ограбленный виновен в том, что его ограбили.
Праведник не безвинен в поступках нечестивого,
И чистый ото всякого греха не беспорочен в провинностях злодея.
Да, виновный часто бывает жертвой оскорбленного,
– Но куда чаще осужденный несет бремя за неповинных и безупречных.
Вам не дано отделить справедливого от несправедливого и благочестивого от злого;
Ибо они стоят вместе перед лицом солнца, подобно тому как сплетены воедино черная нить и белая.
И когда черная нить обрывается, ткач осматривает всю ткань и проверяет ткацкий стан.
Если же кто приведет на суд неверную жену,
Пусть он также взвесит на весах сердце ее мужа и измерит мерами его душу.
И пусть тот, кто захочет ударить обидчика, вникнет в дух обиженного.
И если кто из вас захочет покарать во имя справедливости и вонзить топор в худое дерево, пусть он посмотрит на его корни;
Истинно, он найдет корни хорошие и плохие, плодоносные и бесплодные, сплетенные воедино в молчаливом сердце земли.
А вы, судьи, желающие быть справедливыми,
Какой приговор выносите вы тому, кто честен по плоти, но вор по духу?
Какому наказанию вы подвергаете того, кто умерщвляет по плоти, но сам умерщвлен по духу?
Как можете вы обвинять того, кто поступает как обманщик и притеснитель, но сам обижен и поруган?
Как вы покараете тех, чье раскаянье уже превосходит их прегрешения?
Не есть ли раскаянье – правосудие, что отправляется тем самым законом, которому вы с радостью бы служили?
Но вы не можете внушить безвинному раскаяться и сердце виновного избавить от раскаянья.
Непрошенное, оно будет звать в ночи, чтобы люди проснулись и вгляделись в себя.
Вы, желающие понять, что есть правосудие, как вам постичь его, пока вы не посмотрите на все деяния при ясном свете?
Лишь тогда узнаете вы, что поднявшийся и павший – один и тот же человек, стоящий в сумерках между ночью своей сущности карлика и днем своей божественной сущности,
И что краеугольный камень храма не выше самого нижнего камня в его основании.
Потом спросил законник:
– Что скажешь ты о наших Законах, учитель?
И он ответил: – Вы охотно устанавливаете законы,
Но куда охотнее попираете их.
Как дети, играющие на берегу океана, которые любят строить башни из песка, а потом, смеясь, разрушают их.
Но пока вы строите свои башни из песка, океан вновь приносит песок на берег,
И когда вы разрушаете их, океан смеется вместе с вами.
Истинно, океан всегда смеется вместе с невинными.
Но что сказать о тех, для кого жизнь – не океан, и законы, созданные человеком, – не башни из песка,
Для кого жизнь – скала, а закон – резец, коим они обращают ее в свое подобие?
Что сказать о хромом, ненавидящем плясунов?
Что сказать о воле, который любит свое ярмо и мнит лесного лося и оленя бездомными бродягами?
Что сказать о старой змее, которая не может сменить кожу и называет всех остальных голыми и бесстыжими?
И о том, кто рано приходит на свадебный пир и, пресытившись, уходит, говоря, что все пиры отвратительны и все пирующие преступают закон?
Что сказать мне о них, кроме того, что они тоже стоят под лучами солнца, но спиною к нему?
Они видят лишь свои тени, и эти тени – законы для них.
Что для них солнце, как не плавильщик теней?
И что значит признавать законы, как не склоняться и чертить свои тени на земле?
Но вы, идущие лицом к солнцу, какие образы, начертанные на земле, могут удержать вас?
Вы, странствующие с ветром, какой флюгер укажет вам путь?
Какой человеческий закон свяжет вас, если вы сбросите свое ярмо, но не перед дверью тюрьмы человека?
Каких законов вы убоитесь, если будете плясать, не наталкиваясь на железные цепи человека?
И кто приведет вас на суд, если вы скинете с себя одежды, но не оставите их на пути человека?
Народ Орфалеса, ты можешь заглушить барабан и ослабить струны лиры, но кто возбранит жаворонку петь?
И просил оратор: – Скажи нам о Свободе.
И он ответил:
– У городских ворот и у ваших очагов я видел, как вы падаете ниц и поклоняетесь своей свободе, – так рабы унижаются перед тираном и поют ему хвалу, тогда как он обрекает их смерти.
Да, в храмовой роще и в тени крепости я видел, как самые свободные из вас носят свою свободу, как ярмо и наручники.
И сердце мое обливалось кровью, ибо вы можете стать свободными лишь тогда, когда даже само желание искать свободу станет для вас уздой и вы перестанете говорить о свободе как об искомом и достигнутом.
Истинно свободными вы станете не тогда, когда лишены забот будут ваши дни и ваши ночи будут избавлены от нужды и горя,
А когда ваша жизнь будет повита ими, но вы подымитесь над ними нагие, без оков.
И как вам подняться над днями и ночами, не разорвав цепей, в которые вы заковали свой полдень на заре своего постижения?
Воистину, то, что вы называете свободой, – самая прочная из этих цепей, хотя звенья ее блестят на солнце и ослепляют вас.
Что, как не частицы самих себя, хотелось бы вам сбросить, чтобы обрести свободу?
Пророк
Если это несправедливый закон, который вы хотели бы отменить, то закон этот был начертан вашей же рукой на лбу вашем.
Вам не стереть его, даже если вы бросите в огонь книги законов; вам не смыть его со лбов ваших судей, даже если вы на них выльете целое море.
А если это деспот, которого вы хотели бы свергнуть с престола, посмотрите прежде, разрушен ли его престол, воздвигнутый в вашей душе.
Ибо как может тиран властвовать над свободными и гордыми, если нет в их свободе тирании и нет в их гордости стыда?
Если это забота, от которой вы хотели бы избавиться, то эта забота скорее была избрана вами, чем навязана вам.
И если это страх, который вы хотели бы изгнать, то источник этого страха – в вашем сердце, а не в руках устрашающего.
Истинно, все в вашем естестве движется в неизменном полуобъятии, желанное и ужасающее, отталкивающее и заветное, то, что вы ищете, и то, от чего бежали бы.
Все это движется в вас, как свет и тень, слитые в пары.
Когда тень бледнеет и исчезает, угасающий свет становится тенью другого света.
Так и ваша свобода, теряя оковы, сама становится оковами большей свободы.
Вновь заговорила жрица и просила:
– Скажи нам о Разуме и Страсти. И сказал он в ответ:
– Часто ваша душа – поле битвы, где разум и рассудок ведут войну против страстей и влечений.
Если бы я мог стать миротворцем в душе вашей, если б мне удалось превратить разлад и соперничество ваших частиц в согласие и гармонию!
Но как мне достичь этого, если и вы сами не станете миротворцами, возлюбившими все частицы свои?
Ваши разум и страсть – руль и паруса вашей плывущей по морю души.
Если ваши паруса порваны или сломан руль, вы можете лишь носиться по волнам и плыть по течению либо недвижно стоять в открытом море.
Ибо разум, властвующий один, – сила ограничивающая; а одна страсть – пламя, сжигающее само себя.
Потому пусть ваша душа вознесет ваш разум на вершину страсти, чтоб он мог петь; и пусть она направит вашу страсть разумно, дабы ваша страсть жила, каждый день воскресая, и подобно фениксу возрождалась из пепла.
Хотел бы я, чтобы вы считали ваш рассудок и ваши влечения двумя дорогими гостями в своем доме.
Ведь не будете вы оказывать одному гостю больше почестей, нежели другому; ибо тот, кто более внимателен к одному, теряет любовь и доверие обоих.
Когда вы сидите среди холмов, в прохладной тени серебристых тополей, разделяя мир и спокойствие с дальними полями и лугами, – пусть тогда ваше сердце промолвит в тишине: «Бог покоится в разуме».
Когда разразится буря и могучий ветер начнет сотрясать деревья в лесу, а гром и молния возгласят величие неба, – пусть тогда ваше сердце воскликнет в трепете: «Бог движется в страсти».
И раз вы – дыхание в Божьем мире и лист в Божьем лесу, то и вы покойтесь в разуме и двигайтесь – в страсти.
Потом просила женщина: – Скажи нам о Боли.
И он сказал:
– Ваша боль – это раскалывание раковины, в которую заключен дар понимания.
Как косточка плода должна расколоться, чтобы ее сердцевина предстала солнцу, так и вы должны познать боль.
Если б ваше сердце не уставало изумляться каждодневным чудесам жизни, то ваша боль казалась бы вам не менее изумительной, чем радость;
И вы приняли бы времена года своего сердца, как всегда принимали времена года, проходящие над вашими полями.
И вы безмятежно смотрели бы сквозь зимы своей печали.
Многое из вашей боли избрано вами самими.
Это горькое зелье, которым лекарь в вас исцеляет вашу больную сущность.
Потому доверьтесь лекарю и пейте его лекарства в молчании и спокойствии: ибо его руку, пусть тяжелую и жесткую, направляет заботливая рука Незримого,
И хотя обжигает вам губы чаша, подносимая им, она сделана из глины, которую Гончар смочил своими святыми слезами.
И просил мужчина:
– Скажи нам о Самопознании.
И он ответил:
– Ваши сердца познают в безмолвии тайны дней и ночей.
Но ваши уши жаждут услышать знание вашего сердца.
Вам хочется познать в словах то, что вы всегда знали в мыслях.
Вам хочется коснуться пальцами нагого тела ваших снов.
И это прекрасно.
Тайный родник вашей души должен излиться и с журчанием потечь к морю;
И сокровище собственных беспредельных глубин откроется вашим взорам.
Но не стремитесь взвесить на весах ваше неведомое сокровище;