Я бы с радостью услышал, как вы поете ее от всего сердца, но я бы не хотел, чтобы вы утратили свое сердце в этом пении.
Есть среди вас юноши, ищущие одного – наслаждения, а их судят и укоряют.
Я не стал бы ни судить их, ни укорять. Пусть они ищут.
Ибо они найдут не одно лишь наслаждение;
Семь у него сестер, и даже самая меньшая из них прекраснее наслаждения.
Разве не слыхали вы о человеке, что искал в земле коренья, а нашел сокровище?
И есть среди вас старцы, вспоминающие о наслаждениях с раскаянием, как о грехах, совершенных в опьянении.
Но раскаяние – это лишь затмение разума, но не наказание для него.
Им стоило бы вспоминать о наслаждениях с благодарностью, как о летнем урожае.
Но если их утешает раскаяние, пусть они утешатся.
И есть среди вас те, что не столь молоды, чтобы искать, и не столь стары, чтобы вспоминать.
В своем страхе перед поиском и воспоминанием они сторонятся всех наслаждений, дабы не пренебречь духом и не оскорбить его.
Но даже их воздержание приносит им наслаждение.
Так и они находят сокровища, хотя дрожащими руками ищут в земле коренья.
Но скажите мне, кто может оскорбить дух?
Разве оскорбит соловей тишину ночи или светляк – звёзды?
Разве ваше пламя и ваш дым отяготят ветер? Или вы думаете, что дух – это тихая заводь, которую можно всколыхнуть посохом?
Часто, отказывая себе в наслаждении, вы лишь прячете желание в тайники своего естества.
Кто знает, быть может, то, что упущено сегодня, ждет завтрашнего дня?
Даже ваше тело знает, что ему завещано, знает, в чем оно нуждается по праву, и его не обманешь.
А тело ваше – арфа вашей души,
И вы вольны извлечь из нее нежную музыку или нестройные звуки.
И сейчас вы вопрошаете в своем сердце: «Как различить нам, что есть благо в наслаждении и что не есть благо?»
Пойдите в свои сады и поля и вы узнаете, что для пчелы собирать нектар с цветка – наслаждение,
Но и для цветка наслаждение давать нектар пчеле.
Ибо для пчелы цветок – источник жизни,
А для цветка пчела – вестник любви.
И для обоих – пчелы и цветка ~ приносить и получать наслаждение есть и потребность, и экстаз.
Народ Орфалеса, уподобься в своих наслаждениях цветам и пчелам.
И просил поэт:
– Скажи нам о Красоте. И он ответил:
– Где вы будете искать красоту и как вы ее найдете, если не она сама станет для вас и путем, и вожатым?
И как вам говорить о ней, если не она будет ткачом вашей речи?
«Красота ласкова и нежна, – говорят огорченные и обиженные. – Как молодая мать, чуть смущаясь своей славы, ступает она среди нас».
«Нет, красота грозна и могущественна, – говорят пылкие. – Как буря, сотрясает она землю и небо».
Говорят усталые и утомленные: «Красота подобна нежному шепоту. Она говорит в нашем духе. Ее голос отступает перед нашим молчанием как слабый свет, что дрожит в страхе перед тенью».
Но беспокойные говорят: «Мы слышали, как она кричала в горах. И вместе с ее криками раздавался топот копыт, хлопанье крыльев и львиный рык».
Ночью говорят городские стражники: «Красота взойдет с зарею на востоке».
В полдень говорят труженики и путники: «Мы видели, как она склонилась над землей из окон заката».
Зимой говорят занесенные снегом: «Она придет с весной, шагая по холмам».
А в летний зной говорят жнецы: «Мы видели, как она пляшет с осенними листьями, видели хлопья снега в ее волосах».
Все это сказали вы о красоте.
На деле же говорили вы не о ней, но о своих неутоленных потребностях.
А красота – не потребность, а экстаз.
Это не жаждущие уста и не пустая протянутая рука,
Но пламенное сердце и очарованная душа.
Это не образ, что вам хотелось бы видеть, и не песня, что вам хотелось бы слышать,
Но образ, который вы видите, даже если сомкнете глаза, и песня, которую вы слышите, даже если закроете уши.
Это не смола в складках морщинистой коры и не крыло, сросшееся с когтем,
Но вечноцветущий сад и сонм вечнолетящих ангелов.
Народ Орфалеса! Красота есть жизнь, снимающая покров со своего святого лика.
Но жизнь – это вы, и покров – это вы. Красота есть вечность, глядящаяся в зеркало. Но вечность – это вы, и зеркало – это вы.
И просил старый жрец:
– Скажи нам о Религии. И он сказал:
– Разве говорил я сегодня о чем-то ином? Не есть ли религия все дела и помышления,
А также то, что не есть дело и помысел, но радость и изумление, вечно возникающее в душе, даже когда руки обтесывают камень или трудятся за ткацким станом?
Кто может отделить свою веру от своих поступков или свои убеждения от занятий?
Кто может простереть свое время перед собой, говоря:
«Это для Бога, а это для меня; это для моей души, а это – для тела»?
Все ваши часы – крылья, своими взмахами рассекающие пространство.
Лучше бы наг был тот, кто облачается в свою мораль, как в лучшие одежды.
Ветер и солнце не причинят вреда его коже.
И тот, кто в своем поведении следует этике, заточает свою певчую птицу в клетку.
Самая свободная песня не пройдет сквозь железные прутья и проволоку.
И тот, для кого благочестие – окно, которое отворяют и затворяют, еще не бывал в доме своей души, чьи окна ~ от зари до зари.
Пророк
Ваша каждодневная жизнь – ваш храм и ваша религия.
Когда бы вы ни вошли в него, берите все свое с собой.
Берите плуг и горн, молот и лютню,
Те вещи, что вы сделали по необходимости или в удовольствие.
Ибо в мечтаниях вы не можете ни подняться выше своих успехов, ни пасть ниже своих неудач.
И берите с собою всех людей.
Ибо, поклоняясь, вы не можете ни взмыть выше их надежд, ни опуститься ниже их отчаяния.
И если бы вы познали Господа, вам не пришлось бы разгадывать загадки.
Посмотрите вокруг, и вы увидите, как Он играет с вашими детьми.
Посмотрите в пространство, и вы увидите, как Он ступает по облакам, простирает руки-молнии и нисходит дождем.
Вы увидите, как Он улыбается в цветах, поднимается и машет рукою в древесной листве.
Потом заговорила аль-Митра:
– Теперь скажи нам о Смерти. И он ответил:
– Вам хочется узнать тайну смерти. Но где вы найдете ее, как не в сердце жизни?
Сова, чьи глаза завязала ночь, не может снять покров с таинства света.
Если вы подлинно хотите узреть дух смерти, распахните свое сердце перед плотью жизни.
Ибо жизнь и смерть едины, как едины река и море.
В глубине ваших надежд и желаний лежит молчаливое знание запредельного;
И, как семена, спящие под снегом, ваше сердце видит сны о весне.
Верьте снам, ибо в них скрыты врата в вечность.
Ваш страх перед смертью – лишь трепет пастуха, стоящего перед царем, который вскоре возложит на него руку в знак милости.
Разве в трепете пастуха не таится радость от того, что он будет отмечен царем?
Но разве не трепет беспокоит его всего более?
Ибо что значит умереть, как не встать нагим на ветру и растаять на солнце?
И что значит перестать дышать, как не освободить дыхание от его беспокойных приливов и отливов, дабы оно могло подняться, расшириться и безвозбранно искать Бога?
Лишь тогда вы будете петь по-настоящему, когда изопьете из реки молчания,
И начнете восхождение, лишь когда достигнете вершины.
И лишь тогда вы исполните свой подлинный ганец, когда земля потребует к себе вашу плоть.
И вот настал вечер. И сказала аль-Митра, прорицательница:
– Да будет благословен этот день, это место и дух твой, что говорил нам.
И ответил он:
– Разве это я говорил? Не я ли был и внемлющим?
Потом он спустился по ступеням храма, и весь народ последовал за ним. Он дошел до своего корабля и встал на палубе.
И, возвысив свой голос, он обратился к народу:
– Народ Орфалеса, ветер велит мне покинуть тебя.
И, хотя я не так спешу, как ветер, все же я должен идти.
Мы, путники, вечно ищущие пустынных дорог, никогда не начинаем день там, где закончили предыдущий; и восход солнца никогда не застает нас там, где нас покинул закат.
Мы в пути даже тогда, когда земля спит.
Мы семена живучего растения, и, как только мы достигаем зрелости и сердца наши переполняются, ветер подхватывает нас и рассеивает.
Коротки были мои дни среди вас, но еще короче слова, что я сказал.
Но если мой голос затихнет у вас в ушах и моя любовь изгладится из вашей памяти, я приду вновь,
И с сердцем более полным, и устами более воздающими духу буду я говорить.
Да, я вернусь с приливом,
И, хотя смерть может скрыть меня и большая тишина может объять меня, все же я вновь буду искать вашего понимания.
И не вотще буду я искать.
Если что-нибудь из того, что я сказал, есть истина, то эта истина откроется более звонким голосом и словами, более созвучными вашим мыслям.
Я ухожу с ветром, народ Орфалеса, но я не кану в пустоту;
Если в этот день не суждено сбыться вашим желаниям и моей любви, то пусть он останется обещанием, пока не наступит другой день.
Меняются желания человека, но не его любовь, и он неизменно жаждет, чтобы любовь утолила его желания.
Потому знайте, что я вернусь из большего безмолвия.
Туман, что тает на рассвете и оставляет лишь росу в полях, поднимется, соберется в облако и упадет дождем.
И я был подобен туману.
В ночной тишине бродил я по вашим улицам, и дух мой входил в ваши дома,
Биение вашего сердца было в моем сердце, и ваше дыхание – на моем лице, и я знал всех вас.
Да, я знал вашу радость и вашу боль, и, когда вы спали, ваши сны были моими снами.
Часто я был среди вас озером среди гор.
Во мне отражались ваши вершины, и пологие склоны, и даже проходящие стада ваших мыслей и желаний.
В мою тишину ручьями сбегал смех ваших детей и реками – страсть ваших юношей.