– Какое счастье, что мы живем в дни процветания нашего псарства, – мечтательно протянул первый пес. – Подумать только, ведь нам ничего не стоит отправиться в путешествие морем, по суше и даже по воздуху. Лишь на миг представьте себе, чего только ни придумали, чтобы нам, псам, вольготно жилось, даже о наших глазах, ушах и носах позаботились.
– О, мы куда больше стали печься об искусствах, – подхватил второй пес. – Мы теперь лаем на луну более музыкально, чем наши предки. А когда мы глядим на себя в воду, то замечаем, что морды наши стали не в пример красивее – с прошлым не сравнить!
Тут вступил в разговор третий пес.
– Что более всего занимает меня и поглощает мои мысли, так это мир и понимание, царящие между псарствами.
В этот самый миг они подняли головы и, к ужасу своему, увидали отлавливателя собак, который подбирался к ним.
Все три пса тут же сорвались с места и пустились бежать по улице. И на бегу третий пес прорычал:
– Ради всего святого, бежим что есть духу! Цивилизация гонится за нами.
Однажды во дворец правителя в Биркаше[71] пришла танцовщица вместе со своими музыкантами. Она была принята во дворце и танцевала перед правителем под музыку лютни, флейты и цитры.
Она исполняла танец огней, танец мечей и копий, исполняла танец звезд и танец пространства. А потом она исполнила танец цветов, колеблемых ветром.
После этого склонилась перед правителем в низком поклоне. Тот велел ей приблизиться и спросил:
– Скажи мне, красавица, дочь изящества и очарования, где научилась ты такому искусству? Как удается тебе в этих ритмах и напевах повелевать всеми стихиями?
Танцовщица вновь низко поклонилась и молвила:
– Ваше величество, я не знаю, как ответить на ваш вопрос. Лишь одно я знаю твердо: душа философа обитает в его мыслях, душа поэта – в его сердце, душа певца трепещет в его гортани, а душа танцовщицы живет во всем ее теле.
Два ангела-хранителя встретились однажды вечером у городских ворот и, обменявшись приветствиями, разговорились.
– Чем занимаешься эти дни? – спросил один ангел другого. – Кого опекаешь?
– Препоручили мне быть ангелом-хранителем одного беспутного человека, что живет в долине, закоренелого грешника, погрязшего в бесчестии, – отвечал второй. – Уж поверь, не легкая мне выпала доля, не покладая крыльев работаю!
– Дело у тебя самое что ни на есть простое, – проговорил первый ангел, – я знавал многих грешников и многажды приводилось мне их опекать. Но нынче препоручили мне подлинного праведника, что живет в своей обители за стенами города. Вот уж, скажу тебе, труднейшая работка, потоньше твоей будет.
– Ты это из одного хвастовства говоришь! – воскликнул другой ангел. – Послушать тебя, выходит – опекать праведника труднее, чем грешника!
– Да как ты смеешь называть меня хвастуном! – возмутился первый. – Я сущую правду тебе говорю. Уж если кто хвастает, так это ты!
Тут меж ними завязался отчаянный спор и затеяли они перепалку, а потом пустили в ход кулаки и крылья.
В то самое время как они тузили друг дружку, откуда ни возьмись явился архангел. Он разнял их и стал допытываться:
– Что все это значит? Почему вы деретесь? Разве не ведомо вам, что не пристало ангелам-хранителям учинять драку у городских ворот? Выкладывайте, на чем вы не сошлись.
Оба ангела заговорили разом и каждый уверял, что порученное ему дело куда труднее, чем у другого, и что именно он достоин большего почитания.
Архангел покачал головой и задумался.
– Друзья, – проговорил он по размышлении, – кто из вас больше заслуживает почестей и наград – я не знаю. Но коли я облечен властью, то ради мира и доброго попечительства я велю вам поменяться местами, раз оба вы уверены, что у другого задача несравненно легче. А теперь ступайте и пусть труды ваши увенчаются успехом.
Ангелы, получив наказ, пошли своей дорогой. Но каждый оглянулся и метнул на архангела взгляд, пылавший яростью. И каждый подумал про себя: «Ох уж эти архангелы! День ото дня жизнь наша ангельская становится из-за них все несносней».
А архангел все стоял, погрузившись в глубокую задумчивость, и так говорил себе:
– Нам и впрямь надобно построже приглядывать за нашими ангелами-хранителями, глаз с них не спускать!
Как-то раз бедный Поэт повстречал на перекрестке богатого Глупца, и они разговорились. Из разговора стало ясно одно: оба недовольны своей участью.
Шедший мимо Ангел Пути остановился возле них и коснулся рукою их плеч. И тут случилось чудо: собеседники обменялись своим достоянием.
Затем каждый пошел своей дорогой. Но вот что удивительно: Поэт увидел в своих руках один лишь сухой песок, сыплющийся сквозь пальцы, а Глупец закрыл глаза и ощутил в сердце лишь летучее облако.
– Я люблю тебя, – сказала женщина мужчине. И мужчина ответил:
– Значит, есть в моем сердце нечто, достойное твоей любви.
– А ты разве не любишь меня? – спросила она. Но мужчина лишь пристально посмотрел на нее и не проронил ни слова. Тогда она закричала:
– Я ненавижу тебя!
И мужчина проговорил в ответ:
– Стало быть, в сердце моем есть и то, что достойно твоей ненависти.
Человеку приснился сон. Пробудившись, он отправился к знакомому прорицателю в надежде, что тот растолкует ему этот сон.
Но прорицатель ответил:
– Приди ко мне с теми снами, какие ты видишь наяву, и я растолкую тебе их смысл. То же, что ты видишь, когда спишь, не имеет ровно никакого касательства ни к моей мудрости, ни к твоему воображению.
В саду при доме умалишенных мне случилось встретить одного юношу; восторженное изумление сказывалось в каждой черте его бледного красивого лица.
Я подсел к нему на скамью и спросил: – Почему ты оказался здесь?
Он поднял на меня удивленные глаза и проговорил:
Так и быть, я отвечу тебе, хотя такие вопросы не принято задавать. Дело в том, что отцу моему вздумалось во что бы то ни стало сделать из меня свое подобие; ту же мысль лелеял и мой дядюшка. Мать задалась целью создать из меня точную копию своего знаменитого отца. Сестра же твердила беспрестанно о своем муже-моряке и внушала, что мне во всем следует брать с него пример. А брат мой, так тот носился с мыслью, что я должен уподобиться ему, стать таким же великолепным атлетом.
И учителя мои тоже как сговорились: доктор философии, и учитель музыки, и логик докучали мне не меньше – каждому хотелось, чтобы я непременно стал отражением в зеркале именно его лица.
Потому-то я пришел сюда. Тут, по-моему, куда больше здравомыслия. Во всяком случае, здесь я могу быть самим собой.
Вдруг он резко повернулся ко мне и спросил:
– Скажи, а что тебя привело сюда, может тоже поучения и добрые советы?
– Нет, я просто посетитель, – ответил я. И тогда он проговорил:
– А, так, значит, ты из тех, что живут в сумасшедшем доме по ту сторону стены!
Однажды летним днем лягушка-супруг сказал своей супруге:
– Боюсь, своими ночными песнями мы мешаем людям, что живут в доме на берегу.
– Ну так что из этого, – возразила супруга, – а разве днем они своими разговорами не нарушают наш покой?
– Но ведь, бывает, мы поем всю ночь...
Так ведь и они, случается, без умолку болтают и кричат по целым дням!
– А каков этот лягушка-вол! Он своим истошным ревом просто изводит всю округу!
– Это еще что! – возразила супруга. – Лучше вспомни политика, священника и ученого – они приходят на эти берега и оглашают воздух своими нестройными крикливыми голосами.
И тогда лягушка-супруг сказал:
– Вот что, не станем уподобляться этим людям, поведем себя учтивее! Будем ночью молчать и хранить свои песни в сердце, даже если луна потребует от нас протяжных напевов, а звезды – заливистых трелей. Помолчим покамест ночь-другую, а может быть, и все три.
– Согласна, – отвечала супруга, – решено! Посмотрим, чем обернется для нас твое благородство!
Той ночью лягушки безмолвствовали, они не проронили ни звука и следующей ночью, то же самое повторилось и в третью ночь.
И вот что удивительно: на третий день одна болтливая женщина, что жила в доме у озера, пожаловалась за завтраком своему мужу:
– Последние три ночи я глаз не сомкнула! Раньше я так хорошо засыпала, когда слышала лягушачье кваканье. Но, видно, что-то с ними стряслось. Вот уже третью ночь они не квакают. Я просто с ума схожу от бессонницы!
Лягушка-супруг, услышавши эти слова, повернулся к своей супруге и, подмигнув ей, проговорил:
– А мы чуть с ума не сошли от молчания, ведь правда?
– Еще бы, – отвечала ему супруга, – ох, и тяжело же было молчать всю ночь! Теперь мне ясно, что нам вовсе не надо было воздерживаться от кваканья в угоду тем, кто должен наполнить шумом собственную пустоту.
И в ту ночь луна не напрасно домогалась их протяжного пения, а звезды – их заливистых трелей.
В незапамятные времена жил-был царь, и был он мудр. И пожелал он дать законы своим подданным.
Для составления законов он призвал в свое собрание тысячу мудрецов из тысячи разных племен.
И все было так, как он задумал.
Но когда царю принесли тысячу законов, писаных на пергаменте, и тот их прочел, то горько заплакал в душе, ибо дотоле ему не ведомо было, что в его царстве существует тысяча всевозможных преступлений.