В репертуаре джазовых оркестров, ансамблей и отдельных исполнителей появляются транскрипции и обработки классических пьес. Оркестр Пола Уайтмена, которому посвящена Рапсодия Гершвина, в 20-е годы особенно активно разрабатывает форму симфо-джазовых адаптаций классики. К сожалению, к подлинному джазу это имеет отдаленное отношение и скорее предвосхищает легкий эстрадный джаз («свит»-джаз, по терминологии Сарджента)8.
В обработках преобладает музыка XIX века - Чайковский, Лист, Брамс, Дворжак, Григ, Массне и т.д. Вызывает настоящее восхищение парафраз «Юморески» Дворжака, автором которого является негритянский пианист Арт Тейтум. По жанру это юмореска на юмореску. То, что у Дворжака лишь намечено (покачивающийся свинговый ритм, блюзовая терция в заключении), у Тейтума заострено до шаржа. Тема претерпевает различные метаморфозы, то звучит как озорной вальс (при этом трехдольность каким-то чудом вмещается в джазовую четырехдольность), то преображается в четком ритме страйда9. Все это сопровождается каскадами пассажей по всей клавиатуре в духе Листа (и в какой-то момент мелькнула тень ноктюрна «Грезы любви»). Тем не менее, это подлинно джазовое произведение, в нем царит дух настоящего лицедейства, передразнивания, и материал дворжаковской пьесы как никакой другой подходит для подобного эксперимента.
Классико-романтические реминисценции в раннем джазе возникают и вне конкретных цитат и заимствований. Например, в гармонии. Как уже говорилось, гармония джаза усложняется и вместе с фактурой становится пышной и красочной. Здесь особенно показательны композиции Эллингтона, в частности, «Прелюдия к поцелую» с ее настроением томления, последованием неразрешаемых нонаккордов - словно вагнеровский «Тристан», получивший столь необычайное воплощение. Или же музыкальные формы, заимствованные у классиков, например, одна из первых джазовых фуг Бенни Гудмена «Bach Goes To Town», записанная в 30-е годы. Упомянем и работы Стена Кентона, в частности, пьесу «Artistry in Rhythm», которая построена на равелевской музыке из «Дафниса и Хлои». В подобных опытах джаз приближается к симфонической музыке. Композиция Кентона записана в 1943 году, а тремя годами позже состоялась премьера «Черного концерта» Игоря Стравинского, созданного по заказу другого энтузиаста крупных форм джаза - Вуди Германа. Пропасть между джазом и академической музыкой начала сокращаться. Попутно отметим, что наряду с европейской традицией в джазе 30-40 годов зарождается интерес к ориентальной музыке, что позже приведет к замечательным открытиям в «модальном» джазе. Джаз достаточно созрел и как самобытное явление настолько ассимилировался слухом, что перестал восприниматься как экзотическая новинка. Поэтому ориентализмы сразу же выделялись на фоне этого сформировавшегося стиля. Чаще пародирование и претворение здесь соединялись, как, например, в «Караване» Эллингтона-Тизола или же «Ночи в Тунисе» Гиллеспи. Все это подготавливало прорыв в сферу ориентального, который произойдет в 60-70-е годы.
Новая волна более глубокого и разностороннего интереса к европейской классике связана с постбоповской эпохой. Поначалу она оформляется в русле так называемого «прохладного» джаза, который возник на рубеже 40-50-х и открыл перед джазовым искусством новые горизонты. Одна из первых ласточек нового стиля - альбом «Birth of the Cool», записанный ансамблем, в который вошли Майлс Дейвис, Джерри Мэллиген, Джон Льюис, Гантер Шуллер и др. В необычный по составу октет включены валторна, туба, баритон-саксофон, что усиливает неджазовый камерный характер звучания. Одна из самых выразительных пьес альбома - «Moondream» - мечтательный ноктюрн с мягкой тембровой палитрой «лунных» образов в духе Дебюсси, звуковыми «облаками», смутными мелодическими линиями и гармоническими блужданиями.
В контексте кул-джаза 50-х годов выделяются работы Майлса Дейвиса в сотрудничестве с оркестром Гила Эванса. Примером может послужить джазовая версия Концерта для гитары с оркестром испанского композитора Родригеса. Интересны также - каждый по-своему - пианисты Ленни Тристано (он любил предварять свои импровизации инвенциями Баха) и Дейв Брубек, ученик Дариуса Мийо, представитель калифорнийской школы джаза. Но наибольший успех на пути экспериментирования с европейскими формами выпал на долю ансамбля Modern Jazz Quartet, где музыкальным лидером и автором большинства композиций был негритянский музыкант Джон Льюис. Это профессионал высокого класса, имеющий консерваторское образование по двум специальностям (фортепиано и композиции), что помогло ему воплотить новые идеи в столь оригинальной художественной форме. Аскетично и графически скупо звучащая музыка Modern Jazz Quartet была принята в штыки консервативно мыслящими авторитетами того времени - см., например, уничтожающую критику ансамбля в книге Ю. Панасье «История подлинного джаза». По прошествии многих лет стало очевидно, что перед нами крупнейшее явление джаза, глубоко уходящее корнями в европейскую классическую традицию.
Один из наиболее важных пластов творчества Modern Jazz Quartet связан с полифонией и полифонической техникой. Но это не та стихийная полифония, что бурлила в коллективной импровизации ньюорлеанских ансамблей. Речь идет об имитационной полифонии, до того времени в джазе не встречавшейся. Не случайно она приобретает здесь баховскую окраску. Баховские мотивы и темы звучат во многих альбомах и композициях ансамбля. Например, альбом «Блюзы на фоне Баха», где Льюис использует клавесин, создавая с вибрафонистом Милтом Джексоном удивительный дуэт, выстроен по подобию программной сюиты, в которой баховские пьесы служат некими интерлюдиями, связывающими различные блюзы. При этом сами блюзы меняют свой облик, некоторые из них испытывают явную экспансию полифонического мышления и полифонизируются. Так, блюз «in A», представляет собой басо-остинатную форму, напоминающую пассакалью, в которую включен контрастный серединный раздел.
Имитационная полифония проникает в тематические структуры композиций ансамбля, трансформирует форму, музыкальный язык. Как двухголосная инвенция звучит перекличка солистов в блюзе «Bags Grooves», а пьеса «Vendom» напоминает фугу с характерным проведением «тема-ответ» и завершается типичным баховским мажором. Есть у ансамбля работы и иного рода, например, романтическая «Jango» (музыкальный портрет известного гитариста Джанго Рейнхарда), или же альбом «Third Stream Music», давший наименование целому течению джаза. Здесь музыканты открывают новые пути, играя со струнным квартетом композиции в духе Веберна и Айвза. Это уже границы джаза, за которыми он смыкается с современной академической музыкой10.
Как уже говорилось, в этот период пародирование европейской традиции уступает место ее вдумчивому усвоению, а цитирование и игра с моделями - опосредованному претворению. Обогащение словаря джаза вносит в восприятие джазовых опусов привкус полистилистики, готовя почву для очередной волны расширения жанровых и стилевых горизонтов. Это происходит на рубеже 60-70-х в джаз-роке и фьюжн-джазе.
К джаз-року вели разные пути. Один из них пролегал от рок-музыки (Soft Machine, Gong, Caravan, Mothers of Invention), другой - от джаза (Майлз Дейвис и его последователи). Был и третий путь, когда в одном составе объединялись рок- и джазовые музыканты. Так возникли американские Chicago и Blood, Sweat & Tears - яркое событие тех лет. Обе группы не чуждались классического тематизма, экспериментировали с додекафонией и алеаторикой. Можно отметить также полистилистические опыты привлечения музыки Сати, Бартока, Прокофьева. Не всегда это органично соединялось с блюзово-импровизационным мышлением джаза, налет эклектики имеют даже лучшие записи Blood, Sweat & Tears, в меньшей степени это касается Chicago, создавшей эталонные образцы джаз-рока.
В рамках симбиоза джаза и рока вырабатывались схемы и средства, которые легли в основу стиля фьюжн. Изменения коснулись практически всех сфер языка, в первую очередь, ритмики. Ассимилируя латино-американский пласт, джаз-рок и фьюжн отходят от традиционной модели свинга, используют новые ритмические формулы, заимствованные из рок’н ролла и латиноамериканских танцев. Трансформируется ладо-гармоническая сфера. Блюз и блюзовый квадрат не являются обязательными атрибутами джазовой гармонии, взаимодействуя с гармонией натурально-ладовой, что, с одной стороны, продолжает завоевания модального джаза 60-х гг., а с другой, - открывает пути интеграции натурально-ладовых элементов рока. Обогащается инструментарий: с одной стороны, идет внедрение электрических инструментов (электро-гитара, орган, синтезатор), с другой, - расширяются тембровые ресурсы за счет «акустических» инструментов неджазового происхождения (скрипка, флейта), часто экзотических по природе, как например, многочисленная «перкуссия». И главное, расширяется стилевой диапазон ассимилируемых явлений, предметом диалога становится музыка всего мира, от испанских фламенко до индийской раги, от африканских «говорящих барабанов» до полинезийских напевов. В этой культурно-стилевой «мозаике» не мог затеряться только сильнейший - яркая творческая личность, обладающая неповторимой индивидуальностью. Во многих же случаях издержками стали эклектика, претенциозность, мнимо серьезный тон, - все это происходило и в арт-роке, что говорит об общих проблемах стилевого и языкового синтеза11.