В 1893 году сутяга Хьюм предъявил APA иск по использованию торговой марки. Хотя дело было формально улажено в суде, оно, очевидно, осталось для Хьюма нерешенным, потому что в том же году он послал судно «Ferns S. Thompson» к Аляске, чтобы бросить вызов монополии APA. Его авантюра на Аляске провалилась, а APA приняло ответные меры, послав свой пароход «Thistle» на Рог, чтобы подорвать монополию Хьюма. Ведя торговлю различными товарами, арендуя сети рыбакам и заготавливая лосося, капитан «Thistle» заявлял, что река Рог открыта для любого, кто хочет ловить рыбу.
19 октября 1893 года, через несколько месяцев после того, как APA появилась на Роге, ночной пожар полностью уничтожил рыбоконсервный завод Хьюма. «Gold Beach Gazette», газета Хьюма, обвиняла в диверсии APA, но многие подозревали, что Хьюм сам совершил поджог, чтобы получить страховку. Борьба на реках Аляски и Орегона дошла до судов и даже до американского Конгресса. APA легко сохранял свое давление на рыболовство на Роге, а Хьюм, которому не удалось выиграть дело в судах, вынужден был занимать деньги, чтобы продолжать держать «Ferris S. Thompson» в водах Аляски. Наконец, 20 марта 1895 года противники внезапно уладили спор, и каждый освободил территорию другого.31
APA наверняка не был заинтересован в лососе маленькой реки на юге штата Орегон. Это была игра, шахматный матч в региональном масштабе, в котором люди пробовали «вытолкнуть» друг друга и в залах заседаний и на диких реках.32 В основе игры, поддерживая всю суперструктуру промышленности, лежало обилие лосося, свободно вылавливаемого, и, по-видимому, неистощимого, способного стерпеть злоупотребления человека и всё ещё возвращающегося каждый год миллионами в свои родные реки. Эти драмы обычно назывались рыбными войнами, но поединки в действительности шли не из-за рыбы. Они велись за власть и контроль над ресурсами - любыми ресурсами. Когда исчез лосось, его место в качестве повода войн заняли вода для ирригации, гидроэлектроэнергия, общественные пастбища или деревья. Игра, в которую играли люди, расхватывая бесхозные богатства Северо-Запада, не требовала лосося. Фактически, как только стало ясно, что защита среды обитания лосося становится помехой для индустриальной экономики, приоритет и рыбы и рыбоконсервной промышленности быстро понизили. Но эта часть истории была всё ещё на сорок лет в будущем.
Предприниматели не размышляли о лососе в философских категориях. В то время как мир индейцев был сосредоточен на сезонных циклах природы и ритме жизненного цикла лососей, мир предпринимателей - в махинациях на рынках. Ежедневно руководитель предприятия заботится о разнице между вложениями в лосося и ценой, которую получает за него. Чтобы максимизировать эту разницу, производственные линии должны работать максимально эффективно, особенно когда много компаний конкурирует за место на рынке.
В сердце действий каждого консервного завода была абсолютная потребность поддерживать непрерывную поставку рыбы. Поскольку рыба была дешева, лучше было иметь в наличии избыточную поставку, чем рисковать и при недостатке рыбы получить 200 - 400 бездельничающих рабочих на линии. Рыбаки шли на это. Они ловили всю рыбу, какую могли, чтобы заработать достаточно денег за короткий период, и обеспечить себя на весь год. Результатом становились огромные отходы. Избытки лосося сваливались на полу консервных заводов, где они начинали гнить прежде, чем их сгребали назад в реку. Как только заводы заполняли свои емкости, рыбаки, которые не могли продать улов, просто сбрасывали рыбу за борт. В первые годы работы рыбопромышленности на консервных заводах перерабатывались только основные стада весенней и летней чавычи Колумбии и нерки Фрейзера. Другие виды лосося заводы не принимали.33
Монт Хауторн был ещё молодым человеком в 1883 году, когда он прибыл в Асторию, штат Орегон, чтобы начать изучение бизнеса в рыбоконсервной промышленности. Он остановился в Астории во время одного из самых больших подходов лосося в истории Колумбии. Рыба была всюду, поэтому его первой задачей было просто научиться справляться с ароматом, исходящим от больших груд гниющего лосося и отходов консервного завода, которыми был завален берег реки. Хауторн был настолько расстроен огромными отходами рыбы, что захотел с этим что-то сделать. В последующие годы он вспоминал разговор с представителем правительства, который прибыл в город, чтобы строить рыбоводные заводы. Человек из правительства считал, что трата рыбу впустую была позорной практикой, но ничего не мог поделать, потому что «он был послан, чтобы сохранить лосося, строя рыбоводные заводы». Хауторн вспоминал, что каждую ночь назад в реку выбрасывали около 500 больших рыбин.34 То, чему он стал свидетелем, было типично для консервных заводов, работавших на Северо-Западе.
Отходы были повсеместными и потрясающими. Некоторые из консервных заводов, работавших на Фрейзере, упаковывали только брюшки лосося и выбрасывали спинки. В годы самых больших заходов нерки заводы на Фрейзере обрабатывали 25-35 миллионов из общего количества выловленной рыбы в 35 - 50 миллионов. Разница в основном становилась отходами.35
С появлением промышленного рыболовства рыбаки подобно акулам в безумии жажды крови напали на огромные стада лосося. Тысячи, а возможно и миллионы лососей были убиты впустую рыбаками, которые продолжали фанатично ловить рыбу и после того, как заводы прекращали её покупать, хорошо понимая, что им придётся выбросить свой улов. Не убранные невода продолжали захватывать лосося, и заполнялись мертвой рыбой, покуда она не превращалась в гниющую плоть.36 Обработчики, охваченные безумием, иногда перерабатывали рыбу, пролежавшую несколько дней, даже если она уже была наполнена личинками. Конгресс не издавал федеральных инструкций, которые помогли бы гарантировать качество консервированного лосося до 1906 года.
Для индейцев Северо-Запада лосось был даром, требующим уважения. Но для белых людей и их индустриальной экономики рыба была неистощимым сырьем, необходимым для их механизмов. Эти взгляды на лосося не могли быть более разными. И хотя некоторые люди, подобно Р.Д. Хьюму, высказывались за хозяйский подход и рачительность, большинство, склонившись перед духом наживы, редко думало о лососе - по крайней мере, до тех пор, пока снижение уловов не начинало угрожать прибылям.
Рыбаки
Несмотря на то, что рыбопереработчики строили свои склады и линии заводов у самой воды, они были далеки от рек, текущих у их порогов. Их интересам ближе были восточные города с большими рынками и финансовыми учреждениями - источники прибыли и капитала. Их достаток и уровень жизни рос или падал в зависимости от решений, которые принимали люди в Нью-Йорке, Лондоне и Чикаго, мало, что знавшие о Северо-Западе, его реках, людях или лососе, в которого были вложены их капиталы.
Рыбаки – другое дело. Их судьба экономически тоже, в конечном счете, была связана с восточными промышленниками, но рыбаки всё же сильнее были связаны с рекой - рекой, чей лосось мог кормить их и их семьи, рекой, чьи сердитые капризы могли убить их. Рыбак, река, лосось, лодка и сеть, слитые в образ жизни. Как сказал сэр Вальтер Скотт: «Вы покупаете не рыбу, а человеческие жизни».37
Почти все первые рыбаки использовали тяжелое полотно жаберной сети длиной от 250 до 1,500 футов и ловили рыбу ночью, когда ячея сети была невидима для лосося. Каждый вечер в сезон его хода они выводили флот маленьких лодок под особыми парусами «бабочкой», подсвечиваемыми закатным солнцем . Флот приплывал в «рыбью темноту» - время, когда лосось начинал двигаться, пока река меняла свой цвет от ярко синего к золотому и, наконец, к черному.38 На воде рыбаки боролись с ветром и дождём и проклинали стволы огромных деревьев, захороненные на речном дне, за которые цеплялись сети. Рыбаки знали не понаслышке, что река капризна. Однажды, сильно прогневавшись, она могла уничтожить их, а на другой день могла стать такой тихой, что казалось, ласкала лодку. Река была продолжением их жизней, живым существом, которое они должны были хорошо знать, чтобы выжить. Те, кто не знал, платили высокую цену. Каждый год в течение 1880-ых Колумбия забирала от двадцати до шестидесяти жизней рыбаков. Однажды после окончания рыбацкой забастовки, когда все они помчались на реку прямо в челюсти шторма, погибло сразу двадцать человек. По всему побережью каждый год жизни теряли до 250 рыбаков.39
Рыбаки существовали на то, что историк Карлос Швантес назвал «пределом заработной платы рабочего». Скудно населенный Северо-Запад не имел местных рынков сбыта для потребления производимых здесь товаров, поэтому древесину, рыбу и полезные ископаемые отправляли на восток. Рыбаки, горняки и лесорубы были всегда на милости тех, кто управлял рынками, удерживал низкую заработную плату и заставлял их жить безо всякой надежды на лучшее будущее и лишь чуть лучше черты бедности.40 Лосось в изобилии приплывал в реки в первые годы рыболовства, но рыбаки получали за свой труд немного. По словам А.Л. Флешера, который ловил рыбу в Якина Бей на орегонском побережье: «Вы ничего не смогли бы сделать при 2-3 центах за фунт. Не было никакого выхода. Вам пришлось бы ловить тонны и тонны чтобы хоть что-нибудь сделать... У нас был целый акр сада - вот как мы выжили».41