Жизнь человек получает как дар, как причастие Той Самой Жизни, от Которой рождается и питается жизнь всего мира. И человеческая жизнь становится ценностью не в смысле возможности обладания и распоряжения ею. Ценность жизни и достоинство человека - в онтологической связи с творящей его Жизнью.
Трагедией нравственности называл Гегель противоречивую связь прогресса с унижением человеческого достоинства. Применение новейших биомедицинских технологий - как никакое другое направление научно-технического прогресса - ведет к обесцениванию человеческой жизни. Как это ни парадоксально, но эта тенденция проявляется особенно ярко именно в технологиях, обеспечивающих воспроизводство человеческой жизни. Заготовка “запасных” зигот[1] и их последующее уничтожение-условие процедуры искусственного оплодотворения. Отрицательные результаты пренатальной диагностики - еще одно мощное основание “показаний” для искусственного прерывания жизни. Превращение человеческих зародышей в фармацевтическое “сырье” является необходимым условием фетальной терапии.
У данных вполне самостоятельных (несводимых друг к другу) технологий и связанного с ними комплекса этических проблем есть, однако, одно общее основание - это практика искусственного прерывания беременности.
4.1. Этические проблемы аборта, контрацепции и стерилизации
Искусственный аборт, контрацепция и стерилизация - современные формы медицинского вмешательства в репродуктивную способность человека. В XXв. такое вмешательство становится все шире и приобретает массовый характер. И это происходит на фоне принципиальных изменений нравственной оценки и юридического статуса подобного вмешательства. Цивилизованный мир - прежде всего государства Европы, США, Россия - пытается освободиться от предшествующей многовековой традиции, по которой аборт подвергался морально-религиозному осуждению и законодательному запрещению. Хорошо известно, что плодоизгнание каралось смертной казнью во всех европейских государствах на протяжении не одного столетия. За последние сорок лет в результате длительных дискуссий и обсуждений произошла отмена законодательного запрета или его ослабление (в той или иной степени) в Швеции (1946), в Англии (1967), в США (1973), в Испании (1978), в Италии (1978), в Норвегии (1978), во Франции (1979), в Нидерландах (1981). В то же время еще имеются государства, которых не затронула легализация абортов. Это Ирландия и Португалия - страны с устойчивой католической культурой.
С нач. XXв. и до сих пор вопрос о легализации абортов остается поводом для дискуссий специалистов, демонстраций граждан, заседаний парламентов. Острота в обсуждении проблем аборта сохраняется, несмотря на то, что эта проблема “стара как мир”. Исторически отношение врача к аборту является одной из первых и основных этико-медицинских проблем, сохраняющих всю свою актуальность и сегодня. Это объясняется тем, что проблема аборта концентрирует в себе отношения между людьми на уровне этико-медицинского, юридического, социально-политического, религиозного, научного сознаний. Рассмотрев проблему аборта на каждом из этих уровней, можно попытаться ответить на вопрос, почему она является основной и принципиальной проблемой современной биомедицинской этики.
Этико-медицинский уровень проблемы аборта
Вопрос об отношении врачей, медицинских сообществ и ассоциаций к практике искусственного аборта имеет свою историю и свою логику. В этой логике наличествуют две противоположные позиции. Движение от одной к другой и составляет историю вопроса об этико-медицинском отношении к плодоизгнанию.
Первая позиция выражена в “Клятве” Гиппократа. Среди многочисленных врачебных манипуляций Гиппократ особо выделяет плодоизгнание и обещает: “Я не вручу никакой женщине абортивного пессария”[2]. Так, еще в V-IV вв. до Р.Х., Гиппократ зафиксировал позицию врачебного сословия об этической недопустимости участия врача в производстве искусственного выкидыша. Эта позиция тем более важна, что прямо идет вразрез с мнением великих моралистов и законодателей Древней Греции о естественной целесообразности аборта. Их взгляды обобщает и выражает Аристотель, который писал в “Политике”: “Если же у состоящих в супружеском сожитии должен родиться ребенок сверх (этого) положенного числа, то следует прибегнуть к аборту, прежде чему зародыша появится чувствительность и жизнь”[3].
В качестве “выразителя” второй позиции могут быть рассмотрены документы Ассоциации врачей России. В “Клятве российского врача” и в “Этическом кодексе российского врача”, принятых в ноябре 1994г. на 4-й Конференции Ассоциации, отношение к искусственному аборту никак не обозначено. Причем на этой Конференции высказывалось предложение включить в эти документы вопрос об этическом отношении Ассоциации к искусственному аборту, что особенно актуально при нынешней кризисной демографической ситуации в России. Однако такое предложение не было принято. Это выявило разрыв не только с принципом Гиппократа, но и с этическими традициями российского медицинского сообщества, существовавшими в России до 1917 года.
С нач. XXв. на страницах русских медицинских журналов и газет весьма интенсивно разворачивалось обсуждение этико-медицинских проблем искусственного аборта. Так, в 1900г. докт. Э.Катунский писал: “У акушера нет ни нравственного, ни юридического права производить эмбриотомию над живым плодом”[4]. В 1911г. докт. Т.Шабад констатирует, что аборт - “это социальное зло”. В то же время он (практически одним из первых) ставит вопрос о “праве матери распоряжаться функцией своего тела”, особенно в случае угрозы ее жизни. Фактически Шабад стоит у истоков либерального подхода к искусственному аборту, пытаясь найти аргументы против господствовавшего принципа, который, например, в католицизме был выражен так: “Вечная жизнь ребенка дороже временной жизни матери”[5]. При этом Шабад ссылается на принцип средневекового иудейского врача и богослова Маймонида: “Не следует щадить нападающего”, который Шабад трактует как разрешение на убийство ребенка в утробе матери, совершаемое врачом для спасения жизни матери. Такое действие не является преступным и не должно быть наказуемо.
Осуждение уголовного наказания матери и врача было итогом работы XII Пироговского съезда в 1913 году. Тем не менее на съезде и после него, в обсуждениях его итогов, основная тенденция в российском врачебном мире - моральное неприятие аборта - сохраняется. Так, например, докт. Л.Личкус, выступая на съезде, говорил: “Преступный выкидыш, детоубийство и применение противозачаточных средств - симптом болезни современного человечества”[6]. Российские врачи с тревогой констатировали образование особого класса “профессионалов-плодоистребителей”, нелицеприятно называя их “выкидышных дел мастерами”. Вот точка зрения докт. Я. Выгодского (из стенограммы съезда): “Принципиальный взгляд на выкидыш как на зло и убийство должен быть сохранен, производство выкидыша как профессия для врача недопустима”[7]. Проф. Б.Вериго полагал, что “всякий же аборт, произведенный врачом за плату, должен быть наказуем, тогда как всякий аборт, произведенный врачом бескорыстно, не должен считаться преступлением”[8]. Докт. Д.Жбанков писал: “Неопровержима связь между культурой настоящего времени и упадком ценности жизни, как своей, так и чужой: выкидыш и самоубийство - явления одного порядка”[9].
И еще одно мнение: “Ни один уважающий себя врач, правильно понимающий задачи медицины, не будет делать выкидыш по исключительному желанию женщины, а всегда будет руководствоваться строгими медицинскими показаниями. Мы, врачи, всегда будем чтить завет Гиппократа, что задача медицины сохранять и удлинять человеческую жизнь, а не разрушать ее, хотя бы и в зародышевом состоянии”[10].
XII Пироговский съезд, признав неморальность искусственного выкидыша, тем не менее пришел к выводу, что государству необходимо отказаться от принципа уголовной наказуемости плодоизгнания. В резолюции съезда от 2 июля 1913г. сказано:
1) Уголовное преследование матери за искусственный выкидыш никогда не должно иметь места;
2) также должны быть освобождены от уголовной ответственности и врачи, производящие искусственный выкидыш по просьбе и настоянию. Исключение из этого положения должны составлять врачи, сделавшие искусственный выкидыш из корыстных целей своей профессией и подлежащие суду врачебных советов”[11].
Итогом широкого обсуждения в печати морально-этических проблем аборта в нач. XXв. было принципиальное различение и разведение вопросов о его этической недопустимости и уголовной наказуемости.
История вопроса о юридическом статусе плодоизгнания
Как известно, в Древней Греции и Древнем Риме плодоизгнание не считалось преступлением. Христианство распространяет ветхозаветную заповедь не убий (Исх. 20, 13) и на находящийся во чреве матери зародыш. Нормоформирующей установкой по этому вопросу становится постановление Константинопольского Собора 692 года, в котором говорится: “Разницы нет, убивает ли кто-либо взрослого человека или существо в самом начале его образования”[12]. К каноническим относится и суждение свт.Василия Великого: “Умышленно погубившая зачатый в утробе плод подлежит осуждению как за убийство”[13]. Эти идеи проникают в светское законодательство европейских государств в средние века. В VIIв. законодательство вестготов устанавливает в качестве наказания за изгнание плода смертную казнь. Такой подход был типичным для европейского законодательства средних веков и нового времени. В 1649г. смертная казнь за плодоизгнание была введена и в России.