Робинзон на острове отбрасывает многие фетиши буржуазного общества: власть, корысть, накопительство. В них он видит следствие «неразумности» человеческой природы.
Робинзон практичен, предприимчив и рассудочен. Дефо показывает и достоинства рационального образа жизни и эволюцию в сознании героя – от безрассудного поведения молодого Робинзона до «разумного» хозяйствования. С другой стороны, в самом широком смысле рационализм Робинзона основан на лучших человеческих качествах: трудолюбии, смекалке, оптимизме, самоконтроле. Вся жизнь героя на острове – это чередование радостей и горестей, борьба настроений. Робинзон достигает высшей степени «разумности» благодаря тому, что подчиняет своему разуму эту борьбу.
Герой Дефо – не добровольный отшельник, не противник человеческого рода. Наоборот, остров для героя – «остров отчаяния», «тюрьма», а самочувствие героя можно выразить словами самого Робинзона: «Я ни в чём не терпел недостатка, за исключением человеческого общества».[10;187]В романе много сцен, показывающих подлинную трагедию человека, лишённого связи с остальным человечеством. Видя в подчинении страстей разуму первооснову изменения человеческой природы, Дефо ни в коей мере не осуждает своего героя за внезапные неконтролируемые вспышки отчаяния, вызванные ощущением оторванности от людей.
Однако эта тоска по людям не означает некую идеализацию человеческого рода. След человеческой ноги на песке приводит героя в ужас. После стольких лет одиночества и тоски - страх перед человеком. [19;15] «Я, человек, единственным несчастьем которого было то, что он изгнан из общества людей, что он один среди безбрежного океана, обречённый на вечное безмолвие, отрезанный от мира, как преступник, признанный небом не заслуживающим общения с себе подобными, недостойным числиться среди живых, я, которому увидеть лицо человеческое казалось, после спасения души, величайшим счастьем, какое только могло быть ниспослано ему провидением, воскресением из мёртвых, - я дрожал от страха при одной мысли о том, что могу столкнуться с людьми, готов был лишиться чувств от одной только тени, от одного только следа человека, ступившего на мой остров! »[10;213]
Проблема одиночества имела для Дефо личные истоки. Его травили, преследовали, ставили к позорному столбу, бросали в тюрьмы; он хотел только добра своему отечеству, а его считали политическим преступником; он был талантливым писателем, а собратья по перу считали его ловким авантюристом. Так родилась книга о несломленной одинокой душе.
Герой возвращается «разумным», умудрённым жизненным опытом человеком, своего рода философом и моралистом. В этом обществе он занимает положение человека со «средним» достатком. По сути дела, Робинзон приходит к тому состоянию, о котором в начале рассказа говорит отец. Однако это состояние лишь по форме напоминает концепцию отца. Главное отличие от «среднего» положения, восхваляемого отцом героя, заключается в том, что Робинзон приходит к оценке достоинств такого состояния с качественно иной меркой. Нетрудно заметить, что Дефо, таким образом, во главу угла ставит, прежде всего, человеческие качества.
Роман и его герой – ярчайшие явления эпохи Просвещения, и в них отражены все идеологические, социальные и литературно-эстетические проблемы, волнование современников Даниеля Дефо. [19;6] Это проблема отрешения от общества и возвращения в него, проблема власти человека над самим собой и над силами природы, проблема познания самого себя и своих скрытых возможностей и их претворениях в жизнь. Книга Дефо была радостно встречена широкой демократической читательской публикой, потому что нравственный подвиг Робинзона Крузо «доказывал силу человеческого духа и воли к жизни и убеждал в неиссякаемых возможностях человеческого труда, изобретательности и упорства в борьбе с невзгодами и препятствиями». [17;48]
Из робинзонады Дефо выросли в будущем столь различные, несхожие друг с другом явления, как «Остров сокровищ» Стивенсона, поэзия Киплинга, трагическая антипросветительская фантазия Кольриджа «Старый мореход» и «Эмиль, или о воспитании» Руссо. [17;48] Данный роман послужил источником новой истории, рассказанной М. Турнье в романе «Пятница, или Тихоокеанский Лимб»
2. КОНЦЕПЦИЯ « НОВОГО ЧЕЛОВЕКА» В РОМАНЕ М. ТУРНЬЕ «ПЯТНИЦА»
Турнье обратился к сюжету, который обессмертил Даниэль Дефо. Однако уже заглавие романа указывает на то, как обращается автор с источником: ведь книга названа «Пятница», а вторая часть заглавия только подчеркивает разрыв с традицией. Остров, на который попал Робинзон, переносится из Атлантического океана в Тихий и уподобляется лимбу, го есть, по учению католических теологов, первому кругу ада, где пребывают невинные души младенцев, умерших до совершения таинства крещения, и находились души ветхозаветных праведников, ожидавших там чуда искупления.
Поначалу Турнье как бы верно следует канве просветительского романа. Исключение составляет лишь маленькая вводная главка, в которой не только дается краткая предыстория кораблекрушения, но и содержится предсказание того пути, который предстоит пройти Робинзону. Место и значение этого введения особые , что подчеркивается в оригинале даже шрифтом, отличным от остального текста, его смысл раскрывается значительно позже, неявно, по мере движения сюжета. Смысл введения до конца открывается читателю лишь в десятой главе, имеющей принципиально важное значение для понимания романа.
Итак, в первых шести главах Турнье сохраняет не только основное движение сюжета «Робинзона Крузо», но и характерные факты и обстоятельства, движущие этот сюжет. И кораблекрушение, и единственный спасшийся после него человек, достигший берега необитаемого острова и пытающийся на этом острове восстановить утраченный им мир. Мир внешний и мир внутренний. Труды Робинзона на земле, его деятельность администратора и законодателя – всё это, бесспорно, связано с романом Дефо, как связана с ним и сюжетная канва «Пятницы»: появление дикаря, новый этап жизни на острове, прибытие английского корабля.
Для Турнье решающим моментом в эволюции Робинзона является встреча с Пятницей, который появляется в седьмой главе. Вторая половина романа, шесть его глав — полное и последовательное переосмысление того, что было описано в первых шести, абсолютное отрицание истин и принципов классической просветительской идеологии, которая под пером Турнье как бы выворачивается наизнанку. Стоит обратить при этом внимание на симметричность и равновеликость двух этих частей романа.
Для Дефо Пятница сам по себе не значил ничего, он едва ли не приравнивал его к одному из тех диких животных, которых приручал Робинзон. Он – существо низшее по сравнению с европейцем, единственно возможным носителем мудрости, знания, воплощением цивилизации. И Пятница Дефо припадает благодарно к этому источнику, превращаясь в безупречного слугу. «Никто ещё не имел такого любящего такого верного и преданного слуги, какого имел я в лице Пятницы: ни раздражительности, ни упрямства, ни своеволия; всегда ласковый и услужливый, он был привязан ко мне, как к родному отцу».[10;282]
Но Турнье не даром провёл два года в Музее человека, занимаясь этнографией. Встреча Робинзона и Пятницы на современном уровне знаний приобретает новое содержание, наполняется для Турнье другим символическим смыслом. Пятница интересен для писателя как носитель совершенно иной культуры, он олицетворяет совершенно иные, чем европейский человек, отношения с миром и природой. И именно эти отношения и воздействия их на типично европейское сознание интересуют Турнье прежде всего.[30;669]
Сам Турнье отнюдь не считает свой роман сугубо этнографическим. Основным сюжетом «Пятницы» он называет «столкновение и слияние двух цивилизаций» цит. по [22; 11], изучаемое как бы в лабораторных условиях. Таким образом, вслед за Дефо Турнье ставит свой эксперимент. «Меня интересовало, — добавляет он, — не сочетание этих цивилизаций на определенной стадии их развития, а уничтожение всяких следов цивилизации в человеке, который был подвергнут разрушительному воздействию бесчеловечного одиночества, обнажение основ существования и создание на этой расчищенной почве новою мира». Цит. по [22; 11] Процесс внутреннего перерождения Робинзона Турнье прослежен им со всей скрупулёзностью учёного. Однако этот эксперимент носит не просто эмпирический характер – ему сопутствует определённая философская задача: продемонстрировать три вида познания, сформулированная в «Этике» Спинозы: «Мы многое постигаем и образуем универсальное понятие, во-первых, из отдельных вещей, искажённо, смутно и беспорядочно воспроизводимых перед нашим умом нашими чувствами; поэтому я обыкновенно называю такие понятия – познания через беспорядочный опыт. Во-вторых, и знаков, например из того, что слыша или читая известные слова, мы вспоминаем о вещах и образуем о них известные идеи, схожие с теми, посредствам которых мы воображаем вещи. Оба эти способа созерцания вещей я буду называть впоследствии познанием первого рода, мнением или воображением. В-третьих, наконец, из того, что мы имеем общие понятия и адекватные идеи о свойствах вещей. Этот способ познания я буду называть разумом и познанием второго рода. Кроме этих двух родов познания существует, как я покажу впоследствии, ещё третий, который будем называть знанием интуитивным. Этот род познания ведёт от адекватной идеи о формальной сущности каких-либо атрибутов бога к адекватному познанию сущности вещей»[23;67, сх. 2]. Именно с ними и соотносит Турнье три этапа эволюции Робинзона.