Более того, обстановка госпиталя оказывает глубокое воздействие на умирающего, а потому почти полностью обезличивает. В обычный блок интенсивной терапии, например, семья допускается лишь на пять минут, тогда как все остальное время больной находится на попечении чужих людей.
Чем серьезнее у него болезнь, тем большее число механических безделушек применяется. Чем хуже его состояние, тем большее количество инъекций ему вводится, тем меньше у него возможности личного контакта, тем более чуждой кажется ему окружающая его обстановка - и он умирает без друзей и близких - совершенно одиноким.
Если в юном и зрелом возрасте болезни излечимы или предотвращаются, то у пожилых людей их число увеличивается. Увеличивается в связи с этим и частота злокачественных и хронических заболеваний. Если указанные тенденции будут продолжать возрастать, то появятся экономические проблемы, так как число стареющих увеличивается по сравнению с теми, кто способен физически их поддержать. Даже в наши дни в семье среднего достатка вместо того, чтобы заботиться о находящихся у нее на попечении престарелых членах, есть склонность избавляться от такой заботы, помещая их в частные лечебницы,- то есть во мрак какой-то человеческой помойной ямы.
Мне запомнился один преклонного возраста больной, который пребывал в угнетающем окружении в довольно отвратительной лечебнице. Он был затерян среди развращенных людей, и с ним совершенно не считались. Однажды он заболел острой пневмонией и был транспортирован в ближайший госпиталь. Антибиотики, кислород и внутривенные вливания не имели эффекта. Хотя в медицинском отношении его лечение было на хорошем уровне, он скончался. Все совершенно забыли, что лечение необходимо и его душе. Он не имел друзей, был запуган, одинок и забит. У него не было возможности поговорить с кем-либо о финансах, семье, религии или о смерти. И никто не спросил его, готов ли он к вечной жизни.
Подобная беседа могла бы, разумеется, пройти в уединении, в удобное для больного время и, конечно же, только с его согласия. Диалог должен быть прекращен сразу же, как только пациент потеряет интерес к предмету разговора или же вернется к своему прежнему отрицанию. Такой разговор следует начать раньше, чем болезнь успеет затемнить способности и сознание (рассудок) больного. Если каунселлер (собеседник) сделается доступен больному, то даже при отсутствии стремления к разговору при первой и второй встречах, вскоре он начнет обязательно выказывать доброе расположение, доверие, если увидит, что каунселлер действительно желает понять его. Как правило, больной стремится развеять свое одиночество и часто делается доступным и искренним, допуская развитие прочных и искренних взаимоотношений.
2. Возмущение обычно является второй стадией. Оно наступает после того, как больной побарывает сокрушающий удар первого известия реакцией отрицаний. Отрицание сме няется чувством зависти, гнева, обиды и вопросом: «Почему именно я?» или «Как любящий Бог мог допустить такое?» Эта фаза возмущения в отличие от стадии отрицания, весь ма трудноуправляема. Пациенты, например, могут думать и высказывать такие суждения:
«Врачи ничего не понимают. Они не знают даже, как помочь мне». Эти больные нуждаются в особенном уходе со стороны обслуживающего персонала и помощников, требуя к себе постоянного внимания. Но угодить им невозможно.
Одна из моих сердечниц, шестидесятивосьмилетняя дама, как раз заняла именно такую раздраженно-осуждающую позицию. Она стала крайне нервозной и легковозбудимой. Ей не нравились ни пища, ни обслуживающий персонал, и как-то обращаясь ко мне во время одного из моих обходов, она сказала: «Вы столько получаете, а толку от вас никакого». Она была крайне несдержана и придиралась абсолютно ко всему, и особенно к своему мужу. Наконец, он оставил ее. Но возмущение ее на том не прекратилось, несмотря на ее одиночество. Хотя грозившая было ей смерть от болезни сердца уже отступала, резкость свою она не оставила. Она, казалось, рассержена и на мир, и на Бога.
3. Сделка - как правило, третья стадия, которая до сих пор является предметом спора среди врачей, которые либо соглашаются, либо не соглашаются с Кюблер-Росс. Эта ста дия имеет возмущение и выражается в попытке «хорошо себя вести» в надежде угодить или сторговаться с Богом, так как возмущение не помогло. Период этот, по-видимому, скоро проходит.
Я вспоминаю одного пациента, который обещал всю свою жизнь посвятить Богу, а деньги пожертвовать Церкви, если только Бог пощадит его. Бог его пощадил, но обещание свое этот человек вскоре забыл.
Эта стадия напоминает мне те ситуации, когда человек неожиданно терпит какие-то бедствия и вспоминает о Боге только в страдании, горячо призывая Его. Больные, находясь в критическом состоянии, как правило, кричат «Мама» или «Иисус!» В этот период больной в итоге признает Бога, даже если никогда не делал этого ранее.
4. Депрессия - обычно четвертая стадия. Когда неиз лечимо больной человек не в силах дольше отрицать факта своего состояния предсмертной ситуации, его возмущение и гнев быстро сменяются чувством непоправимой утраты. Хотя такое чувство и может являться следствием потери места под Солнцем, результатом операции, сожалением об оставленных приятных явлениях жизни, все же самая неотвратимая и гроз ная потеря, которая его пугает, это потеря самого себя. По теря надежды, если это имеет место, представляется в итоге разрушением своей личности. Среди пациентов доктора Кюблер-Росс атеисты и люди непреклонной веры принима ли смерть с гораздо большим спокойствием, нежели те, кто не имел твердого мировоззрения.
У моих пациентов депрессия принимала различные формы. Мне, например, вспоминается один больной раком - настолько подавленный, что был не в состоянии ни с кем разговаривать - ни с медсестрами, ни с семьей, ни с друзьями -только кивал головой, выражая свое согласие или несогласие. В дополнение к своей неизлечимой болезни его состояние усугублялось еще и тем, что он чувствовал себя виновным в чьей-то смерти. Позднее он понял, что причина смерти того человека действительно состояла в его заболевании. И только после этого он сумел справиться с мыслью о собственной смерти. У него начал пробуждаться интерес к жизни, и вскоре он стал свободно общаться со своими близкими.
5. Признание. Считается пятой стадией. После депрессии и раздумывания о неминуемой утрате близких, и стирания памяти о себе среди живых, больной в итоге встречает свой конец с определенной степенью одобрения и даже тайного предвкушения. Однако склонность к уединению и апатия остаются по-прежнему. Наконец, может появиться отношение к миру как к бессмысленному явлению, гиперболизация негативных моментов жизни.
Хотя больной и может смириться с угрожающей ему смертью, семья его может упорствовать в своем неверии в такую возможность. Члены семьи начинают избегать с ним обсуждения как раз тех вопросов, которые ему необходимо как можно глубже понять и к обсуждению которых он стремится: болезненная ли смерть? Есть ли жизнь после смерти? Как мне следует приготовиться к ней? Могу ли я быть спокоен?
Ожидание и предчувствие
Не многие обреченные пациенты умирают с уверенностью в существовании иной жизни. Лев Толстой, например, в рассказе «Смерть Ивана Ильича» описывает ужасающее выражение, застывшее на мертвом человеческом лице, когда тот лежал в гробу. Это выражение было написано на его лице в последней стадии процесса умирания - трагического наблюдения за собственным умиранием. Лев Толстой опередил Кюблер-Росс в описании точно таких же стадий во время ожидания смерти. Герой рассказа Толстого упал с лестницы и ушиб бок. Эта травма стала причиной незадиагно-стированного заболевания, которое привело его к медленной и мучительной смерти. Реальность приближающегося конца заставляет Ивана Ильича начать анализировать свою жизнь.
Ему вспомнились некоторые светлые моменты детства и юности, но зрелость всплыла в его памяти как нечто «скверное и бессмысленное». Ожидая своей кончины, он увидел, что его жизнь оказалась «обратно пропорциональна квадрату расстояния смерти». Три дня протекли в пронзительных страшных стонах, - он словно бы сопротивлялся смерти своими криками. Наконец он признал свою жизнь пустой и никчемной. Затем наступил покой. На смену страху пришла некая радость «спасительного» знания.
Эта метаморфоза представляется неожиданной, поскольку никакого намека на веру в будущую жизнь в «Смерти Ивана Ильича» нет. Герой был убежден только в существовании этой жизни. Исправленная жизнь Ивана Ильича продолжалась только небольшой момент, и смерть представлялась ему забвением. Толстой, очевидно, верил, что этого было вполне достаточно. Реальность для Толстого существовала только в настоящем, и это также продолжает являться характерным моментом в нынешней советской идеологии. Я помню, как предчувствовал смерть один необычный пациент, и как он постоянно пытался заговорить об этом со своими домашними. Он словно знал, что завтра уже будет поздно. Так и случилось. Возможно, нам следовало бы более внимательно прислушиваться к предчувствиям умирающих больных. По каким-то сверхъестественным законам их предчувствия часто оправдываются. Нам также следовало бы меньше бояться откровенного разговора с умирающими. Если им хочется поговорить с нами о своей болезни, то нам необходимо принять такое приглашение и начать беседу, принимая условия, поставленные больным и пытаясь разрешить его проблемы. Любопытно, что среди более чем двухсот больных, опрошенных Кюблер-Росс, она отмечает только трех, которые были непригодны к беседе. Другие доктора также находят, что больные проявляют горячее желание поговорить о себе, о своем состоянии, о предположениях относительно дальнейшего течения своей болезни и даже о собственной смерти.