Книга литературоведа и историка-архивиста Марины Черкашиной посвящена, по ее словам. «творчеству и биографическим связям Михаила Булгакова, а также деятелям русской культуры и искусства XIX-ХХ веков» (12). В первой части книги («Параллели судеб») жизнь Булгакова соотносится с биографиями Маяковского, Есенина, Вертинского, Гоголя, Шкловского и Станиславского. Автор монографии считает, будто Булгаков не поверил в самоубийство Маяковского, что и отразилось в романе «Мастер и Маргарита». «Так же, как Понтию Пилату не надо было отдавать прямого приказания, чтобы убрали Иуду (начальник тайной полиции Афраний прекрасно понял невысказанное желание шефа), - так же и Сталину было достаточно намекнуть Ягоде ли, Агранову ли о своем недовольстве «горланом-главарем», как всемогущая и бесконтрольная «охранка» исполнила то, что от нее ожидал хозяин» (12, с.14).
Булгаков и Маяковский – два антипода и в человеческом, и в литературном плане. Маяковский воспевал то, что Булгаков отказывался принимать душой и сердцем. В «Бане» Маяковский иронично называет пьесу «Дни Турбиных» – «Дядей Турбиных», а в «Клопе», давая «словарь умерших слов», поминает фамилию Булгакова: «Бюрократизм, богоискательство, бублики, богема, Булгаков». «Маяковский пинал лежачего, Булгакова не печатали, и все пьесы были сняты» (12, с.6). Однако Булгаков выдерживал светский тон и даже играл с Маяковским на бильярде.
Когда же Булгаков узнал о смерти своего всегдашнего оппонента, он сказал, что здесь должно быть что-то другое, а не любовная лодка, разбившаяся о быт. Спустя полгода он написал: «Почему твоя лодка брошена/ Раньше времени на причал» (12, с.7). Автор монографии напоминает, что в тот роковой день, 14 апреля 1930 г. левша Маяковский якобы взял зачем-то в правую, весьма неудобную для себя руку, револьвер, который ему подарил чекист Агранов, и якобы нажал на спуск. «Кстати, в папке уголовного дела вместо маузера №312045, записанного в милицейском протоколе, биограф поэта Валентин Скорятин обнаружил уже другое оружие – браунинг №268979» (12, с.9). Что же касается чекиста Агранова, то он печально известен тем, что лично расстрелял Николая Гумилёва, не считая сотен других жертв на его совести.
В главе «Чем прогневал поэт вождя» М.Черкашина пишет, что в пьесе «Баня» Сталин легко мог узнать себя в образе Победоносикова, а также мог усмотреть намек на самоубийство своей жены в том эпизоде, когда Победоносиков отдает жене револьвер, просит быть осторожной и тут же объясняет, как снять предохранитель.
В доме на Садовом кольце, где Михаил Булгаков получил свою первую комнату в Москве, Сергей Есенин познакомился в мастерской художника Георгия Якулова с американской танцовщицей Айседорой Дункан. Именно в квартиру Якулова Есенин в конце декабря 1925 г. забрел перед роковым своим отъездом в Ленинград. «Последние изыскания говорят о том, что поэт был арестован либо в поезде, либо на Московском вокзале, откуда его и препроводили в чекистский дом близ «Англетера»… Теперь ни для кого не секрет, что Есенина избили до смерти, после чего мучители произвели контрольный выстрел в голову, а уж потом бездарно инсценировали самоубийство» (12, с.25). Смешные поначалу события, происходящие в пьесе Булгакова «Зойкина квартира» в доме на Садовой, кончаются тоже кровопролитием. Эту пьесу Булгаков закончил писать в конце 1925 г., а в театре Вахтангова ее читали в январе 1926 г., сразу же после Нового года и похорон Сергея Есенина. «Искусствоведы» с Лубянки присутствуют в этой пьесе, обозначенные как «неизвестные» персонажи.
Параллели судеб Булгакова и Вертинского отражены в романе «Белая гвардия» и пьесе «Бег». В Киеве Булгаков и Вертинский встречались и даже (вспоминает первая булгаковская жена Татьяна Лаппа) ходили вместе в польское кафе и затем на спектакли Вертинского, шедшие «в каком-то интимном театре на Крещатике» (12, с.27). Прототип генерала Хлудова из пьесы «Бег» – генерал Яков Слащов предложил Вертинскому приехать к нему из Крыма в Константинополь, а описания Хлудова у Булгакова и Слащова у Вертинского оказываются аналогичными.
Одна из неразгаданных загадок булгаковской «Белой гвардии» – образ прапорщика Шполянского. «Очень странны в этом авантюрном персонаже биографические черты вполне благообразного и маститого литературоведа Виктора Борисовича Шкловского», пишет автор монографии (12, с.31). Насмешник Булгаков дает своему герою созвучную Шкловскому фамилию – Шполянский. Суть иронии заключалась в том, что Булгаков знал стихи реально существовавшего Аминада Петровича Шполянского, писавшего под псевдонимом «Дон-Аминадо». Булгаковский сарказм не прошел ему даром, В.Б.Шкловский не преминул обрушиться на повесть Булгакова «Роковые яйца», обвинив писателя в том, что он передал («похитил») сюжет романа Герберта Уэллса «Пища богов». «Успех Михаила Булгакова – это успех вовремя приведенной цитаты», – писал В.Б.Шкловский (цит. по: 12, с.37). В литературном наследии писателя и литературоведа В.Б.Шкловского можно обнаружить немало других ядовитых реплик, адресованных Булгакову.
В главе «За кулисами «Театрального романа» М.Черкашина рассказывает о конфликте Булгакова и Станиславского в связи с постановкой пьесы «Дни Турбиных». Булгаков требовал признания благородства своих героев и боролся за них не только с Реперткомом, «но и с конформистом Станиславским, который пытался смягчить острые углы пьесы» (12, с.41).
Параллели судеб Гоголя и Булгакова отражаются в зеркалах творчества и истории. Ведь чтобы убедиться, горят ли рукописи, их надо бросить в огонь. Автор «Мастера и Маргариты» не раз называл себя учеником своего великого земляка Гоголя. Наряду с Салтыковым-Щедриным, Булгаков любил Гоголя больше всего из плеяды классиков русской литературы. Вот почему страницы книг Гоголя и Булгакова «дышат одним и тем же чувством любви к своей земле, к своим избранным героям, к своим неведомым читателям» (12, с.48). Одним и тем же горьким смехом пронизаны и «Мертвые души», и «Мастер и Маргарита». В главном булгаковском романе мы встречаем тоже немало мертвых душ. Ученик и учитель «оставили сей мир в расцвете сил и таланта. Судьба отмерила им век куда как скупо. Но оба они успели в нем так много» (12, с.48), – заключает М.В.Черкашина. Далее в главах, посвященных трем женам Булгакова – Татьяне, Любови и Елене, рассказываются истории знакомства писателя с ними и подробности их совместной жизни.Впрочем, как отмечала еще в начале 80-х гг. известный булгаковед Лидия Яновская, архив писателя (видимо, в связи с его тремя женитьбами) делится на три неравные части. «До 1929 года сохранилось мизерно мало. С 1929-го – значительно больше. С 1932 года, когда Елена Сергеевна стала женой писателя, сохранилось почти все: рукописи, черновики, варианты, деловые бумаги, письма...» (14, с.286).
Б.В.Соколов, автор «Булгаковской Энциклопедии» (11) полагает, что нашел прототип образа полковника Най-Турса из романа Булгакова «Белая гвардия». Сам писатель говорил своему другу П.С.Попову, что образ полковника Най-Турса – «отдаленный, отвлеченный идеал русского офицерства, каким должен быть в моем представлении русский офицер» (цит. по:10, с.16). П.С.Попов впоследствии, анализируя творческий процесс Булгакова в статье «Творчество» и явно пользуясь консультациями самого писателя, заключал, что автопортретный образ Алексея Турбина в романе «Белая гвардия» Булгакова, слившись с фигурой Най-Турса, дал в позднейшем тексте «Дней Турбиных» новый комбинированный образ более сложный и структурный, что явствует из сличения текста романа с пьесой (цит. по:10, с.389).
Слова Булгакова о Най-Турсе и утверждения П.С.Попова легли в основу твердого убеждения исследователей-булгаковедов, будто у полковника Най-Турса из «Белой гвардии» не могло быть прототипов. Между тем, Б.В.Соколов, ознакомившись с «Биографическим справочником высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных сил Юга России», составленным парижским историком Николаем Рутычем и вышедшим в 1997 г. в Москве, пришел к выводу, что биография генерал-майора Николая Всеволодовича Шинкаренко (литературный псевдоним – Николай Белогорский) (1890-1968) во многих деталях совпадает с биографией булгаковского полковника Най-Турса. Совпадают, по мнению Б.В. Соколова, обстоятельства гибели Най-Турса и ранения Шинкаренко: «Оба с пулемётом прикрывали отступление своих» (10, с.16).
Б.В.Соколов считает, что поскольку Булгаков находился на Северном Кавказе с осени 1919 г. и до весны 1920 г., то он мог узнать о существовании Николая Шинкаренко, хотя неизвестно, «был ли тогда Шинкаренко вместе со своей дивизией» (10, с.16). Впрочем, в одном из своих романов, написанном уже после Второй мировой войны, Н.Белогорский-Шинкаренко рассказывает об антисоветском восстании в конце 20-х годов, происшедшем как раз в тех районах, где доктор Михаил Афанасьевич Булгаков находился осенью 1920 г. «Может быть, Шинкаренко все же побывал там в ту пору?» - спрашивает автор статьи и отвечает, что писатель мог, конечно, знать Шинкаренко лично, либо мог услышать о нем через знакомых офицеров Сводно-Горской дивизии Добровольческой армии.
Б.В.Соколов утверждает также, что описанный Булгаковым полковник Най-Турс и реальный генерал-майор Шинкаренко обладали портретным сходством. «Оба брюнеты (или темные шатены), среднего роста и с подстриженными усами» (10, с.16). Фото Николая Шинкаренко было напечатано в 1939 г. в парижском эмигрантском журнале «Часовой».
В 1929 г. имена Булгакова и Белогорского-Шинкаренко появились на страницах журнала «Часовой». Бывший офицер Добровольческой армии Евгений Тарусский рецензировал роман Белогорского-Шинкаренко «Тринадцать щепок крушения» и роман Булгакова «Белая гвардия». Одна рецензия была написана в ноябре 1929 г., а другая – в декабре 1929 г., но параллель «Най-Турс – Шинкаренко» автору рецензий в голову не пришла. Эту параллель предлагает спустя 70 лет после публикации рецензий Евгения Тарусского московский булгаковед Б.В.Соколов. Он высказывает еще одну гипотезу, на сей раз касающуюся фамилии полковника Най-Турса. Б.В.Соколов полагает, что эту фамилию можно прочесть и как «Найт Урс», и напоминает, что «найт» (knight) по-английски означает «рыцарь», а «Урс» - по-латыни «медведь». Следовательно, заключает Б.В.Соколов, Най-Турс – это «рыцарь Медведь» (10, с.16).