Н.: Причём у Эмми Нётер не было детей! Но она, действительно, была выдающимся математиком.
Д.: Так, теперь о Вас.
Как я понимаю, Вы закончили школу в 1955-м году и сразу же поступили на Мехмат МГУ.
Н.: Закончил школу без медали! Сдавал все шесть вступительных экзаменов.
Д.: А медали тогда уже были?
Н.: Были медали, да, всё было. Но у меня медали не было.
Д.: Я с удивлением узнал, что, вот, до войны не было медалей. Что их ввели позже.
Н.: Я не знаю, когда это было сделано.
Процесс нормализации образования Сталин начал в 1935-м году. Решил выбросить все эксперименты, а то неграмотные люди растут. Слишком много, как он говорил, мостов рушится, и прочее - так полстраны можно арестовать как диверсантов. И решил нормализовать образование. И высшее образование вскоре нормализовал.
А вот до школы очередь дошла лишь после войны. Например, в нашей школе, которую я кончал, в порядке эксперимента была введена латынь. А потом, со смертью Сталина, этот эксперимент прекратился.
Д.: И сколько лет латынь Вы учили?
Н.: Ну, я её изучал три года. Три урока в неделю – восьмой, девятый и десятый классы.
Д.: Это замечательно!
Н.: Да, латынь изучал. Но потом это было ликвидировано. И в аттестат зрелости нам её не включили, только отдельную справку дали. Это же был всего лишь Сталинский эксперимент, начатый после войны - восстановить классическую гимназию. Очень хорошо это было.
Д.: Но в классической гимназии изучался ещё и греческий язык.
Н.: В нашей школе поговаривали, что Сталин обсуждал вопрос о возможности введения греческого. Но эксперимент проводился всего лишь в девяти школах Москвы. И когда Сталин умер, то эксперимент был закончен. До греческого не дошло. Латынь вот я лично изучал. Свидетельствую: в нашей 330-й средней школе города Москвы преподавалась латынь.
Д.: Понятно… А помните ли Вы кто у Вас принимал вступительные экзамены на
Мехмат МГУ?
Н.: Конечно помню: Евгений Михайлович Ландис. Экзамен не был для меня трудным.
Хотя, надо сказать, что последние два-три года школы я учёбу немного манкировал. Я в олимпиадах участвовал с пятого класса, в седьмом даже вторую премию получил. А потом стал манкировать. Во второй тур я, конечно, проходил, но ничего такого существенного не получал, в наградах. Ну вот так, примерно, я и готовился для поступления в МГУ.
Кстати, по письменной математике мне поставили «три», а по устной – «пять». Ландис полистал мою письменную работу и сказал, что её, в принципе, можно «натянуть и на четвёрку» - задачи в надлежащем количестве там были решены, но с некоторой «мелкой халтурой». Но нужды не было. Двадцать семь баллов из тридцати был «железный» проходной балл, двадцать шесть – полупроходной. Потерял три очка, из них два – на математике. Шесть экзаменов сдавал …
Д.: Шесть!? А что и химию, наверное?
Н.: Шесть: кроме письменной и устной математики ещё физику, химию, иностранный язык и сочинение. Мой брат, старший, поступал на мехмат за два года до этого – так он сдавал восемь экзаменов, в 1953-м году. А я в 1955-м – шесть.
Д.: Нелегко было поступить в те годы!
Н.: Ну ничего…
А что касается этих так называемых медалей, я вам так скажу: у нас, скажем, среднего уровня аттестат, ну, скажем, без «троек», стоил больше, чем провинциальная медаль. Проблема была та же, что с сегодняшним ЕГЭ. В лучших московских школах неплохой аттестат, без медали всякой, стоил гораздо больше, чем провинциальная медаль.
Д.: Ясно.
Н.: А школьных медалистов ВУЗы обязаны были принимать без экзаменов.
Д.: Сейчас, например, на Северном Кавказе ожидается, что чуть ли не 100 процентов выпускников школ там сдадут ЕГЭ с самыми лучшими результатами.
Н.: Да. Ну, надеюсь, что просто по результатам ЕГЭ, по крайней мере на Мехмат МГУ, принимать не будут.
Вообще то никаких проблем в том нет, если ошибочно принятых можно потом выгонять. Садовничий, как-то, мне говорил, что проблема состоит только в одном – всем принятым в МГУ мы обязаны предоставить общежитие. А так можно было бы и принимать… Вот в наше время всем было известно, что за первые четыре сессии многих из нас с мехмата просто выгонят.
Д.: И в моё время это было известно. Но ведь тогда был ещё вечерний мехмат, и потому было кем замещать выгнанных …
Н.: Вечерний мехмат – это отдельный разговор. Я лишь хочу добавить, что почти все вылетевшие с нашего курса были медалистами.
Д.: Хорошо. А лекторов своих Вы помните?
Н.: Отлично помню! По анализу был сначала Хинчин, год. Потом он уехал в психиатрическую больницу, и после него лектором стал Стечкин.
Д.: Сергей Борисович?
Н.: Да. Кстати, Стечкин читал лучше!
Д.: Его лекции были лучше?.
Н.: Без малейшего сомнения могу вам сказать: Стечкин, как лектор, был лучше Хинчина.
Д.: Хотя и Александра Яковлевича Хинчина очень хвалят как лектора.
Н.: А вот у нас на курсе Хинчина не хвалили. Ему даже записку посылали: «Что вы, нас за идиотов принимаете?».
По уровню чтения лекций он нас путал с «партийщиками» начала тридцатых годов. Хинчин же тогда уже с ума сошёл, и похоже, у него на этом развитие остановилось. Кстати, все его замечательные работы были сделаны до этого, и в наше время он уже был серьёзно болен … Вот и путал он нас с «партийщиками» тридцатых годов. И потому он так читал лекции, что ему послали эту самую записку: «Что вы, нас за идиотов принимаете?». Для нас, выпускников московских школ, можно было бы читать и побыстрее ... А кто послал записку – осталось неизвестным.
Так что Хинчин для нас был лектором неинтересным, хотя может быть для какой-нибудь слабой аудитории он был бы хорош. Стечкин же был для нас гораздо лучшим.
Алгебру читал нам Михаил Михайлович Постников. Замечательным лектором был.
Аналитическую геометрию нам читал Борис Николаевич Делоне. Шестьдесят пять лет ему было, а он прямо через стол перепрыгивал! В аудитории 01-02 (смеются). Шестьдесят пять лет, а он так легко перепрыгивал!
Д.: Говорят, он разнообразил свой курс анекдотами?
Н.: Ещё бы! Как же, конечно разнообразил. Но … предмет у него был не особенно интересный – аналитическая геометрия. И ничего, кроме его прыжков, я не запомнил. Аналитическая геометрия – предмет слабый, он всего полгода продолжался. Или, кажется, год.
Д.: Правильно ли я Вас понимаю, что Михаил Михайлович Постников уже со второго курса стал Вашим научным руководителем?
Н.: Да, да. Колмогоров тогда был деканом, и он устроил так, что курсовые пишутся со второго, а не с третьего курса. Это делалось для того, чтобы мы ещё до третьего курса могли бы что-то посмотреть, а потом выбрать кафедру уже хотя бы с минимальным опытом. Очень правильно!
Д.: Да, теперь мне понятно, почему Вы выбрали Михаила Михайловича Постникова в качестве своего научного руководителя – он же у Вас читал обязательные лекции.
Н.: Да, он у нас был лектором.
Я пошёл к Постникову на семинар и сказал, что мне хотелось бы алгебраической топологией заняться. Он мне отказал. Ну, не отказал, а сказал, что эту тему не надо брать. Но я настаивал. Он же говорил, что у этой темы нет перспектив, что она уже почти вся окончена …. Да, действительно, Михаил Михайлович так говорил …
Д.: А как это он Вас не заразил «историей»?
Н.: А почему он должен был меня заразить?
Д.: Ну как же, он был энтузиастом новой хронологии!
Н.: Вы знаете, когда мы были ещё студентами, мы поняли, что хотя Постников помог нам выучить топологию – знающий был человек – но все его лучшие работы были выполнены до двадцати пяти лет. У него уже была какая-то водянка мозга или что-то в этом роде. И к тому времени он уже был творчески бесплодным … Он даже не мог поставить мне задачу - самому пришлось выбирать её как-то… Хотя в смысле приобретения знаний он, всё-таки, очень мне помог... Так что у меня было к нему отношение … не очень, так сказать.
Д.: А про хронологию тогда речь не шла?
Н.: Он прочёл впервые лекцию по «псевдоистории» в 1967-м году. На конференции в Новосибирске, на которой умер Анатолий Иванович Мальцев. Вот когда он прочёл свою первую лекцию. А в мои студенческие годы Постников этим не занимался.
Но если вы хотите знать, то я вам могу сказать, что я ещё в 12-13 лет с этой теорией познакомился - ею увлекался Алексей Андреевич Ляпунов, ученик моего отца. Алексей Андреевич нас «морозовщине» и обучал. Детский кружок он организовал, участниками которого были дети самого Алексея Андреевича, я, Арнольд Дима, другие дети… Некоторые математики почему-то этой «морозовщиной» также увлекались, а мои родители безумно злились. А когда Либби открыл радиоуглеродный метод определения возраста (примеч. Д.: Нобелевский лауреат, американский физхимик Уиллард Фрэнк Либби (1908-1980) создал методы определения возраста с помощью радиоактивных изотопов углерода - в 1947 году, трития - в 1953 году), то Ляпунов сразу «закрыл» это дело ... Позднее, однако, его возродили Постников и другие. Появилась какая-то критика радиоуглеродного метода, критика, впрочем, несущественная с точки зрения того, чего Постников и его последователи хотели. И они вернулись к «морозовщине». Но у меня, кроме смеха, подобная чушь никакого впечатления уже не вызывала.
Д.: Ясно.
Скажите пожалуйста, в опубликованной Издательством «МЦНМО» в 2008 году книге «Сергей Петрович Новиков: интервью, статьи, выступления», подготовленной к семидесятилетию со дня Вашего рождения Виктором Матвеевичем Бухштабером, указано, что в студенческие годы большое влияние на Вас оказал …
Н.: Альберт Соломонович Шварц?
Д.: Да. Но вот я его не знал. В то время, когда я учился, либо на Мехмате МГУ его уже не было, либо я его там просто не встречал. Но я не поленился поинтересоваться его биографией. Вкратце она такова: родился Альберт Соломонович в 1934-м году, в
1955-м году он окончил Ивановский пединститут, и в том же году поступил в аспирантуру Мехмата МГУ ...