Верующие в Филадельфии идут по стопам верного остатка в Сардисе. Но Филадельфийская церковь находится в лучших условиях. Хотя в ней есть праведный остаток, послание в Сардис призывает к сохранению слова, тогда как в послании в Филадельфию воздается похвала в адрес тех, кто «сохраняет слово» (ст. 8, 10). Ситуация в Филадельфии развивается в положительную сторону, по сравнению с обстановкой, которая царит в Сардисе. В Сардисе верующие находятся в состоянии духовной спячки, и для них пришествие Мессии может стать неожиданным, как внезапное появление вора, которого никто не ждал. В послании к церкви в Филадельфии упоминается о пришествии Мессии, причем уже без негативного оттенка, и понятно, что верующие ждут его с нетерпением: «Се, гряду скоро» (ст. 11).
Филадельфийская церковь знаменует собой время духовного возрождения, восстановление отношений между Богом и Его народом. Даже враги церкви признают ее статус как возлюбленной Богом: «Вот, Я сделаю то, что они придут и поклонятся пред ногами твоими, и познают, что Я возлюбил тебя» (ст. 9; ср.: Пс. 22:5). Мы можем видеть здесь неразрывную связь между заветом любви Божьей и использованием при этом двух глаголов: «ты сохранил» (ст. 10) и «Я сохраню тебя» (ст. 10). Пророки уже эту связь отмечали и провозглашали: «И Я буду вашим Богом, а вы будете Моим народом» (Иер. 7:23). В Песни песней (Песн. 2:16; ср.: Песн. 6:3; 7:10, 11): «Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему» — это взаимоотношения между любящими друг друга несравненной любовью ясно отражены в самом названии церкви: Филадельфия «братская любовь».
Здесь снова Апокалипсис подтверждает эсхатологическую надежду: «Се, гряду скоро» (ст. 11). Обетование побеждающему выходит за рамки границ конкретной церкви в Сардисе. Теперь это относится к вечному обетованию о царстве, которое будет установлено с пришествием Мессии: «Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон» (ст. 12). Слово «столп» вызывает уже ассоциацию с идей продолжения, постоянства. В еврейском мире существовал обычай воздвигать столп как монумент, который позволяет помнить человека после его или ее смерти и тем самым запечатлеть о нем память в сердцах живых. Такие столпы, например, составляли часть древней синагоги в Хоразине и Кефар Науме (Капернауме). Отождествление со столпом означает, что некая личность навеки останется важной частью храма Божьего. Но это обетование гораздо более широкое: они будут отождествляться с Самим Богом, поскольку имя Божье будет написано на них. Подобно древнему греко-романскому городу, побеждающий в Филадельфийской церкви получает имя своего благотворителя — своего Бога. Эта награда, однако, окажет глубокое воздействие на личность и судьбу праведных, поскольку она преобразует саму их суть. Праведный навеки станет личностью, суть которой определяется в его отношении к Богу и Его Храму. Эта концепция тесно переплетается с подобными же представлениями в Талмуде: «Три названы именем Святого Бога, Благословен Он, и, вот, все они: праведный, Мессия и Иерусалим» 50.
Для Филадельфийской церкви характерно ее упование на царство Божие. Это время в истории, в котором, вероятно, наиболее полно выражена эсхатологическая надежда. Эта надежда проникла в сердца людей в Соединенных Штатах, Германии, Скандинавии, Франции, Швейцарии и Нидерландах. Джон МакМастер, историк, пишет, что почти один миллион из 17 миллионов населявших в то время Соединенные Штаты участвовали в этом движении. 51. Их надежды были гораздо более серьезными, вероятно, потому, что подкреплялись библейским пророчеством. Религиозные руководители даже определили точную дату исполнения пророчества: 1844 год.
Интересно отметить при этом, что подобного рода возбуждение охватило также евреев и мусульман. В иудаизме возрождение европейского еврейства через хасидизм включало и предсказание пришествие Мессии в 5603 г. (1843/1844) 52. К подобному же выводу пришли и мусульмане бахаи. Бах («дверь», открывающаяся в сокрытую веру — иман) должна была открыться в 1260 году (хегира), т. е. в 1843/1844 гг. Ожидание нового света проявляется и в секулярном мире с зарождением марксизма, с его надеждами и оптимизмом в области прогресса человечества.
Мы понимает лучше значение обетования в послании: «Вот, Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить ее» (Отк. 3:8). Образ «открытой двери» вновь появляется и в следующей главе (Отк. 4:1). Этот Филадельфийский период в истории, знаменующий собой открытую дверь на Небе и на Земле, таким образом отражает время надежды и ожидания — время приготовления ко спасению, которое грядет свыше.
Лаодикия
После Филадельфии пророк обращает свой взор к югу, где в 45 милях от нее расположен город Лаодикия. Это последняя остановка на пути, время конца земной истории — наше время: эта мысль подтверждается еще и тем, что данное послание седьмое по счету и символизирует собой конец. Мысль о финале, завершительном этапе, пронизывает все послание. Его автор уже представлял себя как «Аминь» (Отк. 3:14). Здесь мы имеем последнее слово, исполнение всех пророчеств, всех молитв. Пророк Исайя издревле представлял Господа как Бога Аминь (буквальный перевод: Ис. 65:16) 54. В обоих текстах после слова «Аминь» говорится о Боге Создателе.
Бог Аминь у Исайи клянется сотворить «новое небо и новую землю» (ст. 17). В послании к Лаодикийской церкви Бог Аминь представляет Себя как «начало создания Божия» (Отк. 3:14). Греческое слово архе, передающее слово «начало», соответствует еврейскому берешит (вначале) в Быт. 1:1 55. Бог конца является также и Богом начала. Он присутствует от начала до конца.
На этом завершительном этапе земной истории пришествие никогда не было так близко. В данном послании Господь описывается как стоящий при дверях, стучащий в дверь (Отк. 3:20), подобно тому, как поется в Песни песней Соломона, когда возлюбленный стоит за стеною, при дверях (Песн. 2:8, 9; 5:5). Иисус при дверях, и на языке Нового Завета это означает, что конец близок (Мф. 24:33; Мк. 13:29). Об этом же говорит и Его намерение совершить совместную трапезу: «И буду вечерять с ним, и он со Мною» (Отк. 3:20).
Совместная трапеза издавна символизировала страстное желание, жажду окончательного воссоединения. Это стремление придает особый привкус каждой священной трапезе левитского календаря. 56. Эта мысль звучит в Пс. 22, где говорится о праздничном столе, приготовленном тому, кто верен Богу до смерти. Такой же подтекст имеет и пища, которую вкушают Иисус и Его ученики в Новом Завете 57. Принимая участие в последней Вечере (седере), они лелеяли надежду на свое окончательное воссоединение на Небе, и это стало воплощением надежды, упованием для всех христиан». 58.
Брачный пир, совместная трапеза с Господом — одна из центральных тем Апокалипсиса. 59. Надежда в Библии реальна, она конкретна. Она влияет на все наши чувства: осязание, обоняние, зрение, слух и вкус — все это неотъемлемые компоненты, составляющие радость этой надежды. Присутствие гостя еще ярче окрашивает радость этого опыта. Традиционное выражение: «и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Отк. 3:20) подчеркивает близость, глубину этих взаимоотношений. По обычаю Среднего Востока люди сидят на полу вместе и руками достают пищу из общего блюда, что сопряжено с определенным риском. Трапеза была поистине актом общения. Мы должны рассматривать воссоединение с Богом как реальное событие, которое должно совершиться физически и исторически. Интересно, что надежда возлагается не на человека, но на Бога. Именно Бог стучит в дверь и просит, а не мы: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой…» (ст. 20).
Нужно пригласить войти в дом Бога. Первое, что следует получить нам, это трапеза. В отличие от ситуации в Филадельфии, открыть дверь можем только мы: «если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему». После настоятельного призыва к перемене и покаянию (ст. 15–19) именно это последняя просьба Бога более патетическая, поскольку Лаодикия даже не чувствует никакой потребности в перемене. Эта церковь считает себя праведной, о чем свидетельствует и ее название «праведный народ» и ясно говорится в послании: «Ибо ты говоришь: `я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды'; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (ст. 17).
Именно такова ситуация в древнем городе Лаодикии, который прославился своим богатством и развитой банковской системой. Когда римский оратор Цицерон (106–43 гг. до н. э.) путешествовал по Малой Азии, он всегда мог остановиться там и воспользоваться услугами банка. В Лаодикии была собственная валюта со II в. до н. э., при этом на купюрах были изображения местных богов. Самодостаточная и высокомерная Лаодикия не нуждалась в укреплении внешних связей. Историк Тацит (55–120 гг.) дивился тому, как быстро город Лаодикия был восстановлен с использованием местных средств без какой-либо помощи римского правительства. 60.
Лаодикия также обязана своему богатству плодородием своей почвы и прекрасными пастбищами, а также черной овечьей шерстью, которая принесла славу этому городу. 61. Это был крупный центр текстильной промышленности. Город был также известен производством знаменитой глазной мази.
Но пророческое послание рассматривает все это богатство города как вещь бесполезную. Золото Лаодикии сомнительной пробы, тусклое. В послании дается совет купить «золото, огнем очищенное» (ст. 18). Бог также указывает на непотребные одежды церкви и советует ей облачиться в надлежащую одежду.. Лаодикийцы в своей напыщенности выглядят жалкими и смешными Ослепленная собственной гордыней церковь даже не замечает своей наготы. Автор послания предлагает им также купить глазную мазь, дабы в прозрении своем они осознали свое жалкое духовное состояние.
Бог находит, что все богатство Лаодикии — ее золото, текстильная промышленность и производство глазной мази и все ее владения — ничто. Причина проста: ее богатство исходит из неправедного источника. Церковь должна обрести все от Иисуса (ст. 18: «купить у Меня»). Все это богатство верующих последнего времени — тлен, поскольку оно не от Бога. Их положение еще более трагическое и потому, что они не подозревают об этом, считая себя богатыми. Их мышление весьма симптоматично для секулярной философии гуманизма, в которой нет места Богу. Их богатство — даже духовное и религиозное — коренится в разуме. Религиозные проблемы лишены какой-либо связи со сверхъестественным началом. Чудеса рассматриваются как древние мифы и поверья. Царство Божье обрело человеческий дизайн. Государственная церковь — если не нация — заменила град Божий. Политика занимает место религии, а интеллект, разум заменяет собой откровение. Человек узурпировал Божественное провидение на всех уровнях. Эта ситуация характерна и для тех, кто считается себя служителями. Верность истине и высокая нравственность и духовность, которых они достигли, делает их самодовольными и наполняют их гордостью. За материальным богатством — успехами миссионерской работы, административными и церковными проектами — скрывается, по сути, духовная нищета. И даже в тех случаях, когда они чувствуют потребность перемен, у них нет духовного рвения к этому. Равнодушие сопровождается невежеством. После постановки диагноза в послании к Лаодикийской церкви звучит вывод: «Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (ст. 16). Вблизи этого древнего города был источник с теплой минеральной водой, и вкус ее был настолько отвратительным, что вызывал тошноту. И это символизировало духовное состояние церкви.