Но тень мрачной реальности уже упала на Германию. Западный фронт антигерманской коалиции постоянно укреплялся американской армией (во Франции находилась уже тридцать одна американская дивизия), а бездонные ресурсы США все больше ставились на службу союзников. Соотношение сил необратимо менялось в пользу антигерманской коалиции.
Только 2 сентября 1918 г. император Вильгельм признал поражение:
«Битва проиграна. Наши войска отступают без остановки, начиная с 18 июля. Фактом является, что мы истощены... Наши армии просто больше ничего не могут сделать»{1007}.
Каким же виделся выход? Согласно докладу представителя генерального штаба А. Нимана, задачей становилось «создание экономического пространства, включающего в себя нейтралов; блокирование с Японией; компромисс с Британией; создание «колониального пояса» в Африке, включающего в себя Конго и Нигерию; окончательное урегулирование вопроса об ассоциированных территориях на востоке и западе». Британию следовало убедить, что «мы определяем условия нашего будущего не в водных просторах, а на суше, формируя Германию как мировую континентальную державу». Для России это означало, что Германия в мировой политике решила опираться на ее абсорбцию, на полный отрыв ее от Запада. «Нашими целями должны быть экономическая эксплуатация Украины, Кавказа, Великороссии, Туркестана». Именно туда должна быть брошена энергия «Миттельойропы». Ниман 3 августа [530] 1918 г. был назначен связным офицером между ставкой Гинденбурга — Людендорфа и императором Вильгельмом.
Спасение стало видеться в том, что «на Востоке мир лежит снова открытым для нас. Оккупированные территории Румынии и огромные части бывшей России открыты для извлечения ресурсов». Мир в Европе можно восстановить на основе закрепления статус-кво везде «за исключением нашего востока». Вице-канцлер Ф. фон Пайер указал:
«Мы не позволим никому вторгаться в договоры, заключенные между нами и Украиной, Россией и Румынией. Мы добились мира на востоке и будем продолжать сохранять его, нравится он нашим западным противникам или нет».
Ощущая холод поражения на Западе, будущий канцлер Г. Штреземан писал в эти дни:
«Наша политика нацелена на то, чтобы сохранить все, что мы получили на Востоке, поскольку сомнительно, чтобы мы преуспели в реализации наших целей на Западе... Хороня свои надежды на Западе, мы должны сохранить наши позиции на Востоке. Возможно, в будущем Германия должна будет целиком обернуться на Восток»{1008}.
Но восточные планы Германии все больше ставились под сомнение западной интервенцией. 16 августа американские войска высадились во Владивостоке, а 17 августа англичане вошли в Баку. Генерал Гофман записал в дневнике уже 22 августа 1918 г.:
«Если Антанта восстановит монархию в России, то она окажется закрытой для нас»{1009}.
Семнадцатого августа 1918 г. генералиссимус Фош написал премьер-министру Клемансо, что может обеспечить победу в 1919 г. 21 августа генерал Хейг заявил, что победы можно добиться в текущем 1918 г. Старавшийся достичь тайно согласия на переговоры сэр Хорэс Рамболд сообщал из Швейцарии, что «немцы готовы отдать многое, чтобы заключить мир, но они еще не в том психологическом состоянии, чтобы принять все наши условия»{1010}.
В самом конце августа Людендорф решил эвакуировать Фландрию, отойти к заранее подготовленной «линии Гинденбурга» и отныне на Западе придерживаться строго оборонительной стратегии. Его советник Лоссберг рекомендовал отойти еще дальше на Восток, к линии реки Маас{1011}.
30 августа генерал Першинг сформировал первую американскую армию. Она немедленно была расположена к югу от Вердена. Людендорф признал, что в германской армии ощущают рост численности американских войск. В тот же день, 30 августа, вожди Запада получили сигнал от австрийского канцлера графа Буриана, что Австрия готова начать переговоры. Фронт центральных держав начал поддаваться, что придало западным союзникам силы. 30 августа французы отбросили немцев за реку Эн. 2 сентября канадские войска нанесли удар по «линии Гинденбурга» в районе Дрокур-Кеана и пробили ее. Осмелевший Фош приказал активизировать боевые действия на всем протяжении Западного фронта. А Людендорф в этот же день издал приказ эвакуировать выступ Сан-Миэль. На протяжении августа западные союзники взяли в плен 150 тыс. германских солдат, они захватили 2 тыс. пушек и 13 тыс. пулеметов. Для Запада началась война быстрых перемещений войск — то, от чего они за четыре года отвыкли. [531]
Четырнадцатого сентября 1918 г. австрийцы запросили западных союзников о «конфиденциальном и ни к чему не обязывающем обмене мнениями». США, Британия и Франция по очереди отвергли это предложение. В боях возникает новое понятие — Югославия.
«По мере того как в Македонии на протяжении 15 сентября продолжались бои, новой чертой войны стало появление югославской дивизии — искреннее выражение решимости южных славян: словенцев, хорватов, сербов, боснийцев, черногорцев и македонцев, объединиться территориально, когда австрийцев выбьют из Лайбаха, Аграма, Белграда, Сараева, Четинье и Скопье. Перейдя прежнюю греко-сербскую границу, солдаты этой дивизии немедленно бросили все дела и начали обнимать друг друга»{1012}.
Двадцать пятого сентября австралийская и новозеландская кавалерия пересекла реку Иордан и вошла в Амман, перерезав тем самым железную дорогу Берлин-Багдад. Но более важное союзное наступление началось незадолго до полуночи этого дня: тридцать семь французских и американских дивизий начали наступление вдоль реки Маас и Аргонского леса. Звучали 4 тысячи орудий, союзники использовали газы и взяли в плен 10 тысяч немцев{1013}. 28 сентября Хейг начал британское наступление против ипрского выступа. В воздухе были пятьсот самолетов. Пашендейл — яблоко раздора год назад — на этот раз довольно быстро был взят бельгийскими войсками.
Вести о начале конца пришли с юга. Болгарские союзники 28 сентября начали переговоры с англичанами и французами в Салониках. В Греции германские и болгарские войска отступили, обнажив «мягкое подбрюшье коалиции» — Австро-Венгрию. 30 сентября бои на болгарском фронте прекратились. Гинденбург и Людендорф, обобщив сведения о положении на фронтах, пришли к выводу, что время работает против Германии и не остается ничего другого, как обратиться к противнику с просьбой о перемирии. Мемуары Гинденбурга:
«Чем хуже были вести с далекого Востока, тем быстрее таяли наши ресурсы. Кто заполнит брешь, если Болгария выйдет из строя? Мы могли бы еще многое сделать, но у нас уже не было возможностей сформировать новый фронт... Поражение в Сирии вызвало неизбежное разложение среди наших лояльных турецких союзников, которые снова оказались под ударом в Европе. Как поступят Румыния и могущественные фрагменты прежней России? Все эти мысли овладели мной и заставляли искать выход. Никто не скажет, что я занялся этим слишком рано. Мой первый генерал-квартирмейстер, уже приняв решение, пришел ко мне во второй половине дня 28 сентября. Людендорфом владели те же мысли. Я увидел по его лицу, с чем он пришел»{1014}.
На западе позиции не защищены, армия не желает сражаться, гражданское население упало духом, политики хотят мира. Гинденбург молча взял его правую руку в обе свои и они расстались «как люди, похоронившие свои самые дорогие надежды»{1015}.
Нужно сказать, что далеко не все в Германии восхищались Людендорфом. Германский канцлер Бетман-Гольвег говорил окружению кайзера:
«Вы не знаете Людендорфа. Он велик только в час победы. Но если дела идут плохо, он не справляется со своими нервами»{1016}. [532]
Двадцать девятого сентября дуэт Гинденбург и Людендорф, два года правивший Германией, отправился к кайзеру с определенным выводом: война далее продолжаться не может. «Германия не может сражаться со всем миром». Но даже когда 29 сентября 1918 г., после выхода из войны Болгарии, Гинденбург и Людендорф потребовали от императора заключить перемирие, они вовсе не имели в виду сдавать германские позиции на европейском Востоке, они еще надеялось компенсировать потери на Западе приобретениями в России.
В качестве уступки осмелевшей оппозиции кайзер Вильгельм 30 сентября 1918 г. «даровал» своему народу парламентское правление. Он поручил министру иностранных дел Гинце собрать совещание руководителей основных политических партий, определить кандидатуру нового канцлера и сформировать новое правительство. При этом так называемая «революция сверху» — превращение германской империи в республику, приход к власти правительства Эберта — вовсе не изменила германского намерения полностью пожать плоды Брест-Литовска. Вчерашние мировые геополитики в Германии хором заговорили о значении Германии как фактора стабильности в Европе.
В ставке Гинденбурга обратились именно к президенту Вильсону с просьбой о заключении мира на основе его «14 пунктов». Предполагалось созвать мирную конференцию в американской столице. Ставка гарантировала сохранение военного статус-кво на фронтах империи лишь на двое суток вперед. Решающими были слова, сказанные фельдмаршалом Гинденбургом: «Армия не может ждать более сорока восьми часов». У кайзера не было выхода. 2 октября канцлером Германии стал племянник императора Вильгельма II князь Макс Баденский. Он согласился возглавить государственное руководство только после того, как кайзер пообещал выполнить два условия. Первое: только рейхстаг получал право начинать и заканчивать войну; второе: кайзер отказывается от командования армией и флотом.
Канцлер Макс Баденский:
«Я надеялся, что сумею заглушить пессимизм и возродить уверенность. Я был твердо уверен, что, несмотря на ослабление наших сил, мы сможем защищать границы отечества в течение многих месяцев»{1017}.
Но для надежд было мало времени. Вечером 2 октября 1918 г. ему вручили письмо, подписанное Людендорфом и Гинденбургом: коллапс Салоникского фронта «ослабил необходимые для Западного фронта резервы», невозможно воспользоваться «очень большими потерями противника за предшествующие дни»; все это делает заключение перемирия необходимым «для того, чтобы избежать дальнейших ненужных жертв германского народа и его союзников... Каждый день стоит жизни тысяч смелых солдатских жизней»{1018}.