Создание такой армии не было простым делом. Германская революция лежала где-то впереди в исторической дымке. Германия не была единой. Одна ее часть быстро революционизировалась, а другая готовилась к долгой и мощной осаде, в которой одним из главных козырей Берлина будет владение огромными территориями в Восточной Европе. В Пскове кайзеровские офицеры создавали из русских военнопленных и бывших царских офицеров вооруженные части, направленные против социального строя коммунистов-ленинцев. На Черном море немцы взяли под свое командование линейный корабль «Воля» и четыре эсминца. Но эти военные успехи немцев обесценивались социальным обвалом дома, в самой Германии. В Берлине большинство депутатов-социалистов потребовало отречения императора. Не получив поддержки большинства, они вышли из рейхстага и призвали трудящихся страны ко всеобщей стачке. В Баварии была провозглашена советская республика. Кёльн был захвачен революционными матросами, и над городом взвился красный флаг, как и над десятью другими крупными немецкими городами. Когда кайзер спросил генерала Тренера, согласится ли армия подавить выступление революционных сил, тот ответил отрицательно. Утром 9 ноября пришла телеграмма из Берлина. Пост канцлера взял в свои руки лидер социалистов Фридрих Эберт. Социалист Шейдеман провозгласил социалистическую республику, а Карл Либкнехт провозгласил Германскую советскую республику.
За три дня до начала германской революции дипломатические отношения Германии с Россией были приостановлены. Германское правительство предложило Москве отозвать своих дипломатических представителей, оно боялось большевистской пропаганды. Посол Иоффе покинул Берлин 6 ноября 1918 г. — как раз в тот день, когда сообщения о восстании кильских моряков докатились до германской столицы. Германские газеты писали о необходимости борьбы с «социализмус азиатикус». Москва обратилась к пролетарскому Берлину. [537]
11 ноября 1918 г.:
«Шейдеманы вместе с эрцбергерами продадут вас капитализму. Во время перемирия они найдут общий язык с британскими и французскими капиталистами, которые заставит вас сложить оружие... Вы должны использовать это оружие для того, чтобы создать правительство во главе с Либкнехтом»{1028}.
На второй день после начала ноябрьской германской революции Советская Россия послала в Германию пятьдесят вагонов с зерном и другим продовольствием — и это в условиях голода в самой России.
Советское правительство предлагало немцам:
«Если вы желаете хлеба, вы должны быстро отогнать англичан. Германские Советы должны немедленно послать радиограммы и оповестить своих эмиссаров среди германских солдат на Украине»{1029}.
Достаточно ясно, что большевики не только хотели пожара мировой революции, но и преследовали оборонительные цели — они боялись быстрого появления (после вероятного ухода немцев) войск Антанты. К.Радек 15 ноября 1918 г. обозначил в качестве цели совместную борьбу красных и немцев против белых в Польше, Литве, Латвии и на Украине. На чью сторону встанут германские войска? На переговорах с немцами в Яссах в ноябре 1918 г. белые генералы отнеслись к германским войскам фактически как к союзникам в борьбе с красными, они хотели, чтобы немцы держали свои позиции вплоть до замены их белыми частями. Так немцы в момент их полного поражения и революции оказались охаживаемыми с обеих сторон русского гражданского конфликта.
Москва просила Берлин продать ей германские суда, стоящие на рейде Таллина. Находясь в критической ситуации, немцы не осмелились на такой поворот фронта. Из министерства иностранных дел высокопоставленный чиновник Хаазе писал в Москву: «Учтите все же нашу тяжелую ситуацию... Мы не можем поднять вооруженные силы на активные действия. Вопросы о минах и судах на Балтике сейчас решены быть не могут».
Компьен
Седьмого ноября 1918 г. германская делегация во главе с лидером Партии центра Эрцбергером пересекла линию Западного фронта. В Компьенском лесу 9 ноября немецких представителей привели в штабной вагон генералиссимуса Фоша. Эрцбергер пытался сыграть на опасности завладения большевизмом всей Центральной Европы, на что Фош ответил:
«Вы страдаете болезнью потерпевшего поражение. Я не боюсь этого. Западная Европа найдет средства защитить себя от опасности».
Еще 9 ноября кайзер заявил, что армия защитит его в любом случае{1030}. Но заменивший Людендорфа генерал Тренер, сын сержанта и сам железнодорожник, в ответ на вопрос кайзера о «верности знамени», объявил монарху, что «верность знамени» — просто словосочетание. Уже вечером 10 ноября Берлин принял условия западных союзников. Германия обязалась освободить немедленно Бельгию, Францию, Люксембург и Эльзас с Лотарингией. Германская армия обязалась [538] сдать 5 тысяч тяжелых орудий, 25 тысяч пулеметов, 1700 самолетов, 5 тысяч паровозов, 150 тысяч вагонов и 5 тысяч грузовиков.
Соглашение о перемирии было подписано в пять минут шестого утра 11 ноября 1918 г. Генерал Першинг был огорчен.
«Я боюсь того, что Германия так и не узнает, что ее сокрушили. Если бы нам дали еще одну неделю, мы бы научили их».
А теперь готовы были условия для рождения легенды о предателях, подписавших перемирие. Генерал фон Айнем, командир третьей германской армии, обратился к своим войскам:
«Непобежденные, вы окончили войну на территории противника»{1031}.
Легенда начала свою жизнь, чтобы лелеять идеи реванша.
Глава десятая.
Интервенция и Версаль
Целое столетие русская интеллигенция жила отрицанием и подрывала основы существования России. Теперь должна она обратиться к положительным началам, к абсолютным святыням, чтобы возродить Россию. Но это предполагает перевоспитание русского характера. Мы должны будем усвоить себе некоторые западные добродетели, оставаясь русскими.
Н. Бердяев, 1918
Москва
Первой (из крупных держав) жертвой Первой мировой войны стала Россия. Огромная страна в агонии войны потеряла прежнюю государственную систему и не приобрела новой. Последние ответственные государственники — плеяда конституционных демократов во главе с П. Н. Милюковым — пробыли у власти всего восемь недель, прежде чем отдать бразды правления «романтикам революции», начиная с А. Ф. Керенского. Их очевидная безответственность создала обстановку, знакомую по классической французской революции: после сторонников конституционной монархии (Лафайет, Мирабо во французском варианте, Милюков и Гучков — в русском), пришли благонастроенные республиканцы (жирондисты во Франции, Керенский, Некрасов и Терещенко в России). Но корабль государства стал на глазах терять и руль и ветрила. Лишенная ориентации масса стала жертвой самых последовательных и уверенных в себе переустроителей — якобинцев-большевиков. Интеллигенция не оказала противодействия, ведь она весь девятнадцатый век мечтала о социализме. В минуту государственного крушения массы доверились той единственной партии, которая твердо пообещала остановить безумное кровопролитие Первой мировой войны.
И все же всем, кто наблюдал за извержением русской революции, было ясно, что Россия, при всем ее ослаблении, остается крупнейшей державой — изменить этот историко-географический факт было невозможно. Каким бы ни был конечный результат гражданской войны, какими бы ни были территориальные потери России, она физически не могла быть сведена до уровня второстепенной державы. Запад скрепя сердце должен был признать это обстоятельство — по меньшей мере он не мог игнорировать его. Часть ее правящих сил потеряла веру в способность России организовать свои ресурсы, но реалисты не могли не учитывать русский потенциал.
Этот фантом преследовал Запад. Непомерно увеличивая Польшу и Румынию за счет России, помогая даже Германии в пику ее восточному соседу, обращаясь к раскольникам в русском деле, Запад все [542] же осознавал, что великая страна не может быть низведена до беспомощности безнаказанно. Для этих наблюдателей непреложен был вывод, что Россия восстанет вопреки всему и потребует свое историческое наследие.
Запад объявил о прекращении действия Брест-Литовского мирного договора, но в то же время указал на то, что «все германские войска, ныне находящиеся на территориях, прежде составлявших часть России, должны возвратиться в пределы Германии тогда, когда союзники посчитают момент подходящим, исходя при этом из внутренней ситуации на этих территориях»{1032}.
Отражением боязни новой России явилась выработка Западом таких условий перемирия, которые позволяли немцам замедленную эвакуацию с огромных территорий Востока. Запад разрешил немецким военным частям здесь сохранить пять тысяч пулеметов, чтобы осуществлять контроль над территориями, «пораженными большевизмом». Согласно статье двенадцатой соглашения о перемирии эвакуация немецких войск из России должна была начаться только после того, как западные союзники сочтут «момент подходящим, учитывая внутреннюю ситуацию в ней»{1033}.
3 декабря 1918 г. Союзная комиссия по перемирию информировала германских представителей, что считает нежелательным «оставлять большие города (на Востоке. — А. У.) без достаточного числа войск для полицейских целей», что «германские войска могут оставаться на оккупированной территории позже дат, обозначенных Соглашением по перемирию». Если от германского командования поступит специальный запрос, «союзные армии получат приказ оккупировать ключевые центры для поддержания порядка»{1034}. Запад в декабре 1918 г. стал оказывать на Германию воздействие с тем, чтобы та не только защитила свои оккупированные территории в России, но и начала активные вооруженные действия против большевиков{1035}.