Двадцати дивизиям Ренненкампфа и пятнадцати дивизиям Самсонова противостояли 14 германских дивизий под командованием Гинденбурга. Именно эти 14 дивизий уничтожили цвет русской армии в самом начале войны.
Двадцать шестого августа командующий правым флангом Самсонова генерал Благовещенский оказался окруженным немцами. Там, откуда следовало ждать дружественную руку Ренненкампфа, появился потомок французских гугенотов немецкий генерал Франсуа и занес меч над изможденной длинным переходом русской пехотой. Если бы генерал Самсонов внезапно ясно увидел складывающуюся картину, он мог бы еще овладеть положением. Силы русских были велики, их взаимовыручка обесценила бы маневры немцев. Но из многих вариантов реализовался худший. Людендорф увидел уникальный шанс. [123] С двух противоположных сторон Макензен и Франсуа обходили простодушного слугу царя и отечества генерала Самсонова.
Как мог Самсонов не ощутить 27 августа нависшую над ним смертельную опасность?
«Естественным, — пишет Черчилль, — был бы приказ отступить. Но темный дух фатализма — характерно русского) — казалось, лишил сил обреченного командующего ..»
Лучше погибнуть, чем отступить. Завтра, может быть, поступят хорошие новости. Ужасающая психическая летаргия опустилась на генерала, и он приказал продолжать наступление. Наиболее ожесточенным было сражение у деревни Танненберг, где пятьсот лет назад, в 1410 году, поляки и русские остановили германский Drang nach Osten, движение немцев на восток. По выражению Гинденбурга, «эти войска жаждали уже не победы, а самоуничтожения»{182}. Германский командующий пишет о «героизме, который спасал честь армии, но не мог решить исхода битвы»{183}. Германский генерал пишет: «Русские сражались как львы»{184}. Слов нет, русская армия еще будет храбро сражаться и покроет себя славой в 1915 и особенно в 1916 годах, но направление к Голгофе будет неизменным, что мы и увидим в 1917 году.
Даже оказавшись в мешке, 100 тысяч человек могли сжаться для мощного удара, но этого, увы, не произошло. Части не чувствовали локоть друг друга, пружина лопнула, и громадная сила оказалась иссеченной на фрагменты. Некоторые части были деморализованы общей неразберихой еще до непосредственного соприкосновения с неприятелем. Они давно не получали питания, их изнурил длительный переход по пересеченной местности, их выводил из себя невидимый, отступающий, но явно владеющий ситуацией противник, проявляющий инициативу. Где было успокаивающее слово командира, где разведка войск, вступивших на родную территорию лучшего офицерского корпуса в мире? До Самсонова время от времени доходило только то, что враг перекрывает дороги с юга. Ну и пусть. Русскую армию интересует продвижение как можно глубже вперед и соединение в победном порыве с Ренненкампфом на севере. То есть угрозы с севера быть не может . Ведь там Ренненкампф.
Двадцать восьмого августа британский связной офицер при штабе русской второй армии Нокс присоединился к командующему Самсонову, близ дороги изучавшему в кругу офицеров карту местности Внезапно Самсонов вскочил на коня и отправился в направлении 15-го корпуса, запретив Ноксу сопровождать его. Общее настроение было таково, что, если даже случится худшее, это все равно не повлияет на конечный исход войны. Офицеры вокруг говорили: «Сегодня удача на стороне противника, завтра она будет нашей»{185}.
Этот фатализм поразил Нокса не менее всего прочего. А происходило страшное и непоправимое. Худшее уже наступало. 29-го августа немецкие батальоны начали брать в плен изможденных и осоловевших от непонимания происходящего русских офицеров и солдат. Даже у штаба армии с казацким прикрытием была всего лишь одна карта и один компас . Да и в спокойном тылу генерал Жилинский так и не понял всей глубины происшедшего вплоть до 2 сентября{186}. [124]
Обращаясь к своему штабу, Самсонов горестно сказал: «Император верил мне. Как же я смогу посмотреть ему в лицо после такого несчастья?» Еще три дня назад в его руках была четверть миллиона элитных войск России. Жестоко страдая от астмы, посерев от несчастья, генерал отошел от семерых сопровождавших его офицеров и застрелился в лесу. Группа немцев нашла в чаще седовласого генерала с простреленной головой и револьвером в руке. Доклад германского генерального штаба гласит:
«Невозможно отрицать настойчивости и энергии, с которыми он командовал своей армией, но задача, данная ему, находилась за пределами его возможностей»{187}.
Русский исследователь битвы размышляет: генерал Самсонов «был, несомненно, честным и бравым солдатом.. Но для военной истории генерал Самсонов — прежде всего командующий армией Квалификация его самоубийства как акта глубокого отчаяния и отсутствия силы воли, дабы героическими усилиями организовать прорыв остатков своей армии, не требует особого доказательства. Для человека такой поступок, конечно, не бесчестен, но со стороны командующего армией он свидетельствует о глубокой неподготовленности к своим высоким обязанностям. На войне есть достаточно возможностей погибнуть с честью, и для этого не надо прибегать к самоубийству. Если бы генерал Самсонов нашел в себе достаточно воли объединить войска для организованного прорыва, если бы он с боем вышел из окружения, хотя бы с одним полком своей армии, если бы он, наконец, в последнем бою был сражен пулей противника, — история могла бы сказать: да, армия Самсонова потерпела грандиозное поражение, к тому было много глубоких причин, но она все же имела достойного командующего. Но так не случилось, и так история сказать не может. Наоборот, она говорит: было бы неправильно считать генерала Самсонова и его действия единичными в русской армии: нет, и он и его действия являются, пожалуй, проявлением того самого благородного, что можно было найти в русской царской армии... Полная неподготовленность к управлению большими вооруженными массами, непонимание самой техники управления, притупленность оперативной восприимчивости и косность оперативной мысли — все эти черты, так наглядно выявившиеся в действиях ген. Самсонова, были характерны для всей старой русской военной школы»{188}.
В истории участвовавшего в сражении немецкого полка читаем:
«С рассветом длинная колонна противника медленно начала выходить из леса, не имея никакого прикрытия и представляя собой мишень, подобную которой никто не видел даже на мирных маневрах. К сожалению, огонь был начат взволнованными стрелками слишком рано; затем последовал общий огонь обоих батальонов и пулеметной роты. Он велся из всех шести стволов. Более устрашающий результат трудно себе представить. Русские пытались скрыться в лесу, бросая повозки и лошадей. Перепуганные животные бесцельно метались по полю, повозки опрокидывались, вокруг был дикий хаос. Некоторые части пытались занять позиции на окраине леса, но уже вскоре начали [125] поднимать привязанные к штыкам белые платки, показывая тем самым, что они считают дальнейшую борьбу бессмысленной»{189}.
К 30 августа окруженная армия Самсонова была разбита. Русский исследователь признает:
«Русские были слабее немцев, артиллерия немцев была мощнее... У них не было хорошо укрепленных позиций, а имелось лишь местами налицо преимущество более раннего развертывания»{190}.
Людендорф в самых смелых мечтах надеялся взять в плен 30 тысяч русских солдат, а насчитал 92 тысячи. Так началась агония русской армии. Когда свершится революция и Россия сделает страшный поворот, многие офицеры и генералы проголосуют просто против системы, не научившей своих солдат обращаться с компасом, пославшую Россию в смертный бой с бесшабашной исторической безответственностью.
Русский генерал Мартос описывает, как его, пленного, доставили в «маленькую грязную гостиницу в городе Остероде». Людендорф как всегда был груб, а Гинденбург проявлял рыцарственность.
«Видя мое отчаяние, он долго держал мои руки и просил успокоиться. «Как достойному противнику я возвращаю вам вашу золотую саблю. Желаю вам более счастливых дней в будущем»{191}.
Английский генерал Айронсайд назвал эту битву «одним из величайших поражений данной войны». 30 тысяч русских солдат были убиты, а 130 тысяч попали в плен. В Германию отправились 60 поездов с трофеями.
Ренненкампф
А армия Ренненкампфа спокойно выжидала. Она вошла в Пруссию без тяжелых осадных орудий, и первая же небольшая немецкая крепость Летцен стала для нее непреодолимой преградой. Людендорф выставил против Ренненкампфа восемь дивизий, легких, мобильных, связанных между собой. А генерал Жилинский был уверен, что Самсонов продолжает осуществлять фланговый охват и Ренненкампфу нет резона спешить ему навстречу. Легкую тревогу Жилинский начал ощущать лишь после 27 августа.
Неужели Ренненкампф «не видел, что правый фланг Самсонова находится под угрозой полного поражения, что угроза его левому флангу усиливается с каждым часом?» — изумляется Гинденбург{192}. Генерал Гинденбург задает обращенный к русскому генералитету вопрос:
«Почему Ренненкампф не использовал время нашей величайшей слабости, когда войска были истощены и сбились вместе на поле Танненберга, чтобы броситься на нас? Почему он дал нам время восстановить свои силы, заново сконцентрироваться, отдохнуть и получить подкрепления?»{193}
Ведь войска Ренненкампфа были свежими и отдохнувшими.
В последующие дни пораженный Жилинский начинает постепенно осознавать меру обрушившегося несчастья. 30 августа он пишет Ренненкампфу слова предупреждения:
«Генерал Самсонов потерпел полное поражение, и противник сейчас обладает свободой выступить против вас. Вы должны предпринять все меры для того, чтобы пересечь [126] железнодорожные пути, которые противник может использовать для переброски войск»{194}.
Министр иностранных дел Сазонов поверил под большим секретом Палеологу:
«Армия Самсонова уничтожена... Мы должны были принести эту жертву Франции, которая показала себя такой верной союзницей».