«Война будет для них прогулкой. Они расстреляют их (французов) как вальдшнепов».
В этом случае Китченер, как говорит Ллойд Джордж, «был одновременно прав и не прав. Германская система оказалась лучшей на короткий срок войны, а французская демократия выдержала испытание в течение долгого срока».
Но он имел существеннейший недостаток: нежелание передоверять свои полномочия и неумение находить себе помощников.
Но в конкретной обстановке спор шел не между автократией и демократией, а между двумя военными силами. 15 ноября 1914 года командующий английским экспедиционным корпусом на континенте сэр Джон Френч писал личному секретарю короля Георга: «Фактом является, что все зависит от России . Мы можем держаться, но мы недостаточно сильны, чтобы начать энергичное наступление» (выделено в оригинале. — А. У .).
Развенчанные иллюзии
На Восточном фронте немцы стояли перед задачей привести в порядок австрийскую армию. Гинденбург и Людендорф послали в прекрасном немецком порядке по железной дороге четыре корпуса Восьмой германской армии, которые отныне стали Девятой германской армией, вставшей заслоном к югу от Познани и востоку от Кракова. [137]
Россия приходила в себя. На огромном фронте миллион с четвертью войск южного фланга одержал большую победу. На северном фланге почти миллион русских войск был разбит и унижен. 22 сентября главнокомандующий великий князь Николай Николаевич собрал в Холме своих командиров. Было решено переместить Пятую армию Плеве на север, чтобы прикрыть Варшаву и укрепить Северо-Западный фронт. Началась стабилизация на Восточном фронте. По железной дороге и пешком русские войска подтягивались на север, закрывая все возможные бреши. Новый миллион с четвертью солдат встал вокруг Варшавы, готовый и отразить наступление на нее, и, если судьба будет милостива, начать движение к германским центрам. К началу октября на Востоке оформились четыре фронта: 1) русско-германский по границе восточной Пруссии; 2) австро-германо-русский фронт по реке Висле; 3) русско-австрийский фронт по реке Сан; 4) русско-австрийский фронт в Восточных Карпатах.
По обе стороны свежевырытых на протяжении примерно восьмисот километров окопов с обеих сторон росло крайнее ожесточение. 30 сентября 1914 г. записная книжка погибшего германского офицера обнажила тот факт, что в Восточной Пруссии остались лишь два корпуса германских войск. Куда ушли остальные четыре? Так в русской ставке узнали, что немцы бросили свои войска южнее, на усиление австрийцев. Немцы уже приготовились к удару в центре, но на этот раз карта убитого уже русского офицера показала, что русский центр резко усилен. Гинденбург предположил, что «намерением противника является блокировать наши войска вдоль Вислы и нанести тем временем решающий удар со стороны Варшавы. Это величайший из всех планов великого князя Николая Николаевича»{213}.
Однако в свете недавних побед авантюрный дух уже овладел немцами, и они предприняли наступление в центре, даже зная о значительном численном превосходстве русских армий. Вирус высокомерного превосходства вошел в германскую кровь. Людендорф повернул к югу свою Девятую армию (Макензен), стоявшую между Познанью и Краковом, напротив российской Лодзи, и нанес удар. В условиях пата на Западе Гинденбург и Людендорф решили на свой страх и риск начать наступление против русской Польши в тот самый момент, когда основная масса русских войск в очередной раз начала продвижение на запад в направлении Силезии. 11 ноября Девятая германская армия под командованием Макензена неожиданно начала наступление с севера, со стороны Торна, во фланг наступающим русским войскам. Он прошел по левому берегу Вислы «как по балюстраде» (выражение Черчилля) и в течение трех дней ввел в замешательство левый фланг русской армии, взяв двенадцать тысяч пленных. Макензен сделал то, что не удавалось никому на Западном фронте, — он прошел в отвратительную зимнюю погоду сквозь плотные ряды русской армии, создавая хаос и сумятицу по всем направлениям. Круша одну за другой линии русской обороны, четыре дивизии Макензена были уже в двадцати километрах от Варшавы, держа [138] в руках важнейший железнодорожный узел. К концу дня 18 ноября Лодзь была почти окружена, внутри незамкнутого кольца находились сто пятьдесят тысяч русских войск. По мнению очевидца — генерала Нокса назревал второй Седан или Танненберг{214}.
Сражение шло в масштабах, невиданных на Западном фронте. Людендорф предвкушал победу, более значительную, чем при Танненберге. (А генерал Данилов уже подал вагоны для немецких военнопленных). Но значительная часть русских войск вышла из города.
«Колоссальная людская масса, которую немцы пытались отбросить, поддавалась лишь ненамного и оставалась твердой в своей неподвижности. Энергия обеих армий обнаружила свой предел, унесенная поражениями, битвами, суровостью страны болот; мороз крепчал, дул ледяной ветер, температура опустилась значительно ниже нуля. Приближающаяся зима парализовала активность как русских, так и немцев»{215}.
В битве при Лодзи Гинденбург (получивший за это сражение звание фельдмаршала) восхищался наивностью русских незашифрованных телеграмм.
«Благодаря радиосообщениям противника мы знали все не только о диспозиции противника, но и о его намерениях»{216}.
Но немцы просчитались. Чтобы защитить Лодзь, текстильную столицу Восточной Европы, русские войска были вынуждены остановить движение в Силезию. Между Варшавой и Перемышлем теперь находились 55 пехотных русских дивизий против 31 австрийской и 13 германских{217}. Именно в эти дни против русских войск начали сражаться польские войска Пилсудского под общим командованием австрийцев. Гофман пишет о том, как неожиданно упорно сражались за Россию кавказцы, как самодовольство победителей при Танненберге постепенно начало уступать место более трезвым оценкам. Но Россия медленно, но верно теряла Польшу.
Макензен не попал в польскую столицу. Гинденбург и Людендорф, располагавшиеся в Радоме, усмотрели в диспозиции войск опасность русского контрнаступления и предпочли распрощаться с иллюзиями относительно достижимости Варшавы. Собрав немалые резервы, русская армия завладела контролем над единственным выходом из лодзинского мешка. Это был тот необычный случай, когда русские стояли лицом к России, а немцы — лицом к Германии. Командующий Северо-Западным фронтом Рузский выделил «группу Ловича», которая зашла в тыл окружающим Лодзь немцам. Вместо жесткого окружения Лодзи немцы сами попадали в окружение. Слухи о великой победе русской армии уже достигли Петрограда. Сазонов поздравляет Палеолога. Начальник штаба русской армии генерал Беляев сообщает по секрету:
«Мы одержали победу, большую победу... Я работал всю ночь, чтобы обеспечить транспортом 150 000 военнопленных»{218}.
Зря работал. Макензен понял, что второго Танненберга не будет, и приказал своим войскам отступать ближайшим возможным путем. Черчилль, чей комплимент русской ставке мы привели выше, в данном случае приводит старую поговорку: «Крепкий нож разрежет дерево»{219}. [139]
Воздушная разведка с этих дней помогала немцам. С рассветом 23 ноября немцы смело и умело рванулись на север. За ними следовала Пятая русская армия. Нокс описывает виденное:
«Командир первого корпуса умолял войска двигаться вперед, но все замерли в глубокой пассивности. Они или, возможно, командующий и его штаб были лишены резерва моральных сил для того, чтобы продолжать действовать. Командующий колебался в отношении преследования и в конечном счете запросил армейское командование»{220}.
Разумеется, оно тоже начало колебаться. Моральный террор германского военного превосходства был столь велик, что и войска и военачальники русской стороны впадали в своего рода ступор.
«Полностью окруженные ордами противника, немцы пробились вперед, не потеряв ни одного орудия, ни одного пленного, прошли сквозь все опасности, неся с собой всех раненых»{221}.
Двести пятьдесят тысяч немцев в этой битве противостояли шестистам тысячам русских войск. Немцы потеряли тридцать пять тысяч убитыми, русские — вдвое больше. Но что важнее всего стратегически: теперь никто уже — ни в Париже, ни в Петрограде — не помышлял о наступлении на германскую Силезию. Говоря о сложностях текущей войны, британский военный атташе полковник Нокс записал в дневнике 25 ноября:
«Я боюсь, что в России забыли о необходимости компенсировать пополнениями огромные потери текущей войны; с приходом зимы наши потери утроятся. Несколько человек уже замерзли в траншеях этой ночью».
В русской армии был отдан приказ поить людей горячим чаем, но русский офицер сказал Ноксу:
«Такие приказы легко издать, но трудно выполнить: люди, несущие обед, гибнут едва ли не ежедневно».
Ввиду упорного сопротивления русских войск последовал приказ об отступлении рвавшегося к Висле немецкого авангарда. Германская армия потеряла в этой авантюре 40 тысяч человек. Но и русская армия еще раз убедилась, какой силы противника она имеет перед собой на севере своего фронта. Даже неисправимым оптимистам стало ясно, что Танненберг не был случайной неудачей.
«Они были постоянно биты значительно меньшим числом немцев, — пишет Уинстон Черчилль, — но мозг русского верховного командования продолжал функционировать ясно и решительно».
Окончание 14-го
1914 год стал годом несбывшихся ожиданий для всех. Государственные деятели воюющих стран в последние месяцы 1914 г почти потеряли контроль над ведением войны, предоставив бремя решений профессиональным военным. На огромном расстоянии (почти 800 км) — от границы Швейцарии на юге до Остенде на севере — осенью 1914 года были вырыты окопы. Беспрецедентной стала концентрация войск — на каждые двенадцать сантиметров фронта приходился один солдат. Мобильность в движении войск исчезла надолго. Отныне более чем четыре года огромные армии стояли друг против друга, применяя отравляющие газы, используя в массовом количестве пулеметы, [140] увеличивая армады аэропланов и закопавшись в траншеях. Столкновения огромных людских масс назывались сражениями, но по существу это была четырехлетняя осада. Согласно статистике в среднем в течение одного дня боев на Западном фронте гибли 2 тыс. 533 человека по обе стороны фронта, 9 тыс. 121 был ранен и 1 тыс. 164 человека были безвестно потеряны. Черчилль так описывал жене эту ситуацию: