Я прочитал эти строки и подумал: «Неужели курсант Гагарин всерьез хотел бросить авиационное училище? Неужели он решил отказаться от любимого дела, от своей мечты?»
Пустое дело – рассуждать по методу «если бы да кабы». Но легко себе представить, что по-иному сложился бы мой жизненный путь, если бы я не прислушался к добрым советам Вали и других друзей.
Мы рисуем космические корабли
Годы учения в Оренбурге совпали с первыми советскими успехами в завоевании космоса. После запуска искусственного спутника в Ленинской комнате училища у радиоприемника разгорались жаркие споры: теперь скоро и человек полетит в космос…
– Скоро? Больно ты быстрый! Лет через пятнадцать – двадцать... Тебя к тому времени уже спишут из авиации!
– Первым, конечно, на спутнике полетит ученый. Это же корабль-лаборатория...
– Совершенно не обязательно. Потребуется человек с железным здоровьем. Как у водолаза или летчика-испытателя…
– А, по-моему, для первого полета выберут врача. Ведь главное – проверить, как реагирует человеческий организм...
Конечно, к единому выводу мы никогда не приходили. И даже, набрасывая чертеж будущего космического корабля, все представляли его по-разному. Рисовал и я. Как мой тогдашний проект не похож на «Восток-1», с борта которого через пять лет я увидел Землю из космоса!
Особенно поразило нас сообщение о запуске второго искусственного спутника с собакой на борту. «Раз живое существо уже поднялось в космос, – подумал я, – почему бы не полететь туда человеку?» Я присоединился к той группе спорщиков, которая считала запуск первого космонавта делом недалекого будущего.
А время шло. Настали и счастливые события. Вернее, совпали: я надел форму лейтенанта авиации и женился на Вале. Многое дал мне Оренбург – и семью, и власть над самолетом.
Из приуральских степей путь наш лежал на Север, в край длинных полярных ночей. Там – служба, там – практика. Я много летал, а еще больше – учился. Занимался теоретическими дисциплинами, чтению отдавал почти все свободное время.
Принесешь, бывало, в комнату дров, затопишь печь. Валя готовит ужин и просит:
– Почитай что-нибудь вслух...
Даже романы и повести я старался выбирать из жизни летчиков. Да и Валю эта тематика быстро увлекла.
Так шла, бежала, летела вперед жизнь. Третья космическая ракета сфотографировала невидимую сторону Луны. «Какая изумительная точность! – отметил я мысленно. – Значит, уже совсем скоро...»
Через несколько дней я подал рапорт с просьбой зачислить меня в группу подготовки космонавтов, если, разумеется, такая группа уже существует.
Почему решился на такое заявление? Трудно ответить. Но теперь уж точно известно, что решился не один я: подобных заявлений было немало, и не только от летчиков.
Кое-что у меня было в активе: я был молод, здоров, хорошо себя чувствовал во время полетов и прыжков с парашютом. Но, признаться, я не слишком надеялся на успех заявления. «Найдутся тысячи и тысячи лучше меня», – думалось мне.
Какова же была радость, когда пришел вызов из Москвы! Пройдена первая, тщательная медицинская комиссия, после которой пришлось вернуться на Север. Окончательный ответ не приходил долго. Валя чувствовала, что я волнуюсь, но не догадывалась о подлинной причине. Не стоило ей говорить, когда ничего еще не было решено. Ведь я знал, что Валя не встанет на пути моих планов и будет рада за меня. Мы уже привыкли жить одними мечтами, одними стремлениями.
...Хороший праздник – день рождения. Наверное, на тысячу людей находится не больше одного чудака, который не отмечает такой праздник. Мне же в канун двадцатипятилетия пришел редчайший из подарков: вызов в Москву. Я понял, что это значило.
Экскурсия на борт «Востока»
– Будем знакомы: Титов.
– Меня зовут Андриян…
– Гагарин, Юрий.
Первые встречи, первые знакомства. Все мы с интересом присматривались друг к другу. Славные ребята! Душевные, простые, обыкновенные!
Сразу прибавилось уверенности в силах.
Мы поселились под Москвой, в месте, которое сейчас принято называть «Звездный городок». Быстро пришлось убедиться: предстоит немало трудиться и учиться. И, главное, впереди было не так уж много времени: ученые и конструкторы практически заканчивали все необходимые приготовления.
К полетам нас готовили специалисты самых различных областей знания. Мы изучали основы ракетной и космической техники, конструкцию корабля, геофизику, астрономию, медицину. Кроме теории, много времени уходило на физическую подготовку. Гимнастику сменяли игры с мячом, прыжки в воду с трамплина, велосипед. Регулярно, в любую погоду, под наблюдением врачей. А вскоре подошло время специальных тренировок – испытаний в сурдокамере, где царит абсолютная тишина, на стремительной центрифуге, в термокамере с обжигающим воздухом, в самолетах, где специально создается состояние невесомости.
Готовился и космический корабль. Его я впервые увидел летом 1960 года, за девять месяцев до старта. Будущий «Восток» всем сразу же понравился. Тогда же мы узнали, что оболочка корабля нагревается при входе в плотные слои атмосферы до нескольких тысяч градусов...
– Гагарину хорошо – он литейщик, привык стоять у раскаленных печей, – пошутил кто-то из товарищей.
– Пожалуй, несколько тысяч градусов многовато и для Юры, – отметил другой.
– Как-нибудь не расплавимся!
Здесь же мы познакомились с тепловой защитой корабля. И, забегая вперед, скажу, что во время всех наших полетов температура в кабине была нормальной.
Я хочу рассказать о корабле. Космический корабль состоит из двух отсеков. Первый – «жилой». Это кабина пилота с рабочей аппаратурой. Второй отсек с тормозной установкой, которая обеспечивает посадку корабля.
Самый большой предмет в кабине – кресло. В него вмонтирована катапульта, схожая с теми, что имеются на реактивных самолетах. По команде кресло с человеком отделяется от корабля. Кроме катапульты, в кресло вмонтирована спасательная лодка, запас провизии, рация для связи в случае вынужденной посадки на воду, запас медикаментов.
Наверное, все или почти все читатели видели в кино или по телевидению внутреннее оборудование корабля. Там много сложной радиотехники, оптических устройств. За тем, что делается вне корабля, пилот наблюдает через иллюминаторы. Стекла иллюминаторов – особенные, не уступающие по прочности металлу. Но, кроме того, нужна и защита от ярких, не таких, как на Земле, солнечных лучей. Поэтому иллюминаторы снабжены шторками.
В кабине расположены аппараты и системы, обеспечивающие нормальные условия жизни и работы космонавта: температуру воздуха, влажность, содержание кислорода и так далее. Вы знаете, что никаких непредвиденных обстоятельств при посадке советских космонавтов не случалось. Все шестеро приземлились в заданном районе, и аварийный запас провизии никому не понадобился...
Мне кажется, нам очень повезло по сравнению с американскими коллегами и в таком отношении: кабины на наших кораблях намного просторнее, чем на американских. Судя по тому, что рассказывали Гленн и его товарищи, у нас были и другие преимущества. Например, температура поддерживалась в заданных нормах. А американские ученые, видно, не смогли окончательно преодолеть перегрев... И еще – старт. Не завидую тому пилоту-космонавту, который сидит на космодроме и узнает, что запуск откладывается из-за таких-то и таких-то неполадок. У нас этого не было. Необычайная точность расчетов сопровождала нас во всем от старта до посадки.
Безукоризненно работали все приборы. Об одном приборе я расскажу вам подробнее. Он похож на глобус, на такой же глобус, который есть в каждой школе. Во время полета этот глобус вращается. И в любую секунду мы могли точно определять, над какой точкой Земли находится корабль. Управление кораблем настолько совершенно, что оно вызывало у нас, космонавтов, откровенное чувство восторга учеными и конструкторами.
Как вы знаете, в космос корабль выводится многоступенчатой ракетой. Как только «Восток» достигает заданной высоты, он отделяется от ракеты-носителя и продолжает полет самостоятельно. Скорость — около восьми километров в секунду.
Советские ракеты не имеют себе равных по мощи, надежности и точности работы. Ракета, которая вывела на орбиту Земли «Восток», имела общую мощность двигателей около 20 000 000 лошадиных сил.
Сто восемь минут
Однажды я шагал по морозной, но уже охваченной предчувствием весны Москве.
Тысячи людей шли по улице Горького навстречу мне, обгоняли. И никто, конечно, не знал, что готовится грандиозное событие, подобного которому еще не знала история. Я постоял у кремлевской стены, еще раз взглянул на Мавзолей Ленина, спустился к Москве-реке... В ту же ночь вылетел в Байконур.
Вместе со мной на космодром летел Герман Титов, еще несколько космонавтов, группа научных работников и врач. Мы сидели с Германом рядом. Опасения тех, кто предлагал не предупреждать нас о дне полета, чтобы мы не нервничали, не оправдались. И я, и Герман, который был готов в случае необходимости занять место в кабине «Востока», чувствовали себя прекрасно.
Мы были готовы. Но долгожданное решение государственной комиссии было объявлено только на космодроме: я назначался командиром «Восток-1», Герман Титов – моим дублером.
До 11 апреля мы с Германом изучали график полета, отрабатывали все элементы задания. Нужно было запомнить все операции, которые предстояло выполнить в полете. Помогали нам в этом и создатель космического корабля, и видные советские ученые.
Привыкали мы и к «космической кухне» – сокам и паштетам, которые предстояло есть из особых туб.
День перед полетом был отведен для полного отдыха. В домике, где жили мы с Германом, звучала тихая музыка. О полете не разговаривали. Вспоминали детство, прочитанные книги, увиденные фильмы. Весело посмеивались друг над другом, вспоминая всякие забавные случаи и происшествия. Кроме врача, который был с нами почти постоянно, заходили друзья по отряду, Главный конструктор (С.П. Королев – длительное время его фамилия оставалась секретной – ред.).