"Польша готова вплоть до последнего человека, вплоть до последнего мужчины и женщины, драться за независимость, ибо когда мы говорим, что будем драться за Данциг, мы понимаем, что будем драться за нашу независимость. Польша не хочет войны, но для нее есть вещи худшие, чем война, одной из этих худших вещей была бы утрата независимости. Наша торговля с заграницей идет через Данциг и Гдыню. Тот, кто контролирует Данциг, контролирует и Гдыню".
Вначале события развивались в соответствии с англо-германскими планами. Уже 24 октября 1938 года Германия поставила перед своим восточным сателлитом вопрос о передаче Данцига и Коридора, предлагая взамен участие в Антикоминтерновском пакте (читай компенсацию за счет территорий СССР). Тем не менее, Варшава отказалась выполнить эти условия, так как прекрасно понимала, что с переходом этих территорий Германии страна фактически потеряет значительную часть свого суверенитета.
Тем не менее, в этот период времени требования Берлина к Варшаве не вызвали у лидеров Запада ни малейшего недовольства. В этой связи возникает резонный вопрос, есть ли основания полагать, что после Мюнхена Запад по-прежнему был готов пойти на сделку с Германией за счет Польши? Судите сами, 6 декабря 1938 года Франция подписывает пакт о ненападении с Германией. На следующий день министр иностранных дел Франции Бонне рассылает циркулярное письмо, в котором информирует французских послов об итогах его переговоров с Риббентропом, сообщая им, что:
"Германская политика ОТНЫНЕ (выделено мной - Ю.Ж.) ориентируется на борьбу против большевизма. Германия проявляет свою волю к экспансии на восток", но ведь и Польша находилась на востоке от Германии и именно через Польшу шла дорога на СССР.
А еще через несколько дней на заседании английского правительства опираясь на информацию, полученную им из Парижа, Чемберлен заявляет, что согласно его сведениям следующая акция Гитлера "будет обращена на восток, и что в этом случае Англия могла бы вообще остаться вне войны".
Из текста циркулярного письма Бонне следует, что немцы в декабре 1938 года в ходе франко-германских переговоров, так или иначе, в прямой или завуалированной форме, но информировали Запад: Гитлер готовит очередную акцию на востоке, направленную против большевизма. Во всяком случае, именно так эта информация была понята французским правительством.
Оценивая ожидаемую Западом со стороны Германии акцию на востоке, Чемберлен счел, что в случае ее реализации Англия, а, следовательно, и Франция вообще могли бы остаться вне военного конфликта. Но гарантировать Запад от войны с Германией могла только затяжная война Германии с СССР. Однако начать такую войну в конце 1938, начале 1939 годов без союза с Варшавой Гитлер просто физически не мог, а к разработке планов оккупации Польши он приступил лишь в апреле после того, как полякам были даны провокационные англо-французские гарантии. В конце же 1938 года в планах Гитлера на первом месте стоял захват Данцига и полное подчинение Варшавы его воле.
Подписание Францией пакта о ненападении с Германией в условиях, когда правительство Даладье было поставлено немцами в курс захватнических намерений фюрера по отношению к СССР, с которым у Франции был договор о взаимопомощи, есть не что иное, как акт пособничества фашистской агрессии. Ведь недаром Бонне в своем циркулярном письме подчеркивает, что Германия ОТНЫНЕ, т.е. после подписания пакта с Францией, ориентируется на борьбу против большевизма. Тем самым, Боне официально признает наличие связи планов экспансии фашистов на Востоке с французскими гарантиями безопасности западных границ Германии.
Да и на каком основании, после мюнхенского сговора, Запад мог аргументировано возражать против возврата Германии Данцига, более 80% жителей которого составляли немцы? Ведь в споре с Варшавой у Берлина было гораздо больше юридических причин для обоснования своих притязаний, чем в споре с Прагой. Достаточно вспомнить, что Судеты были отданы Чехословакии по Версальскому договору, и Лига наций признала их неотъемлемой частью Чехословакии. В то время как Данциг и его окрестности согласно Версальскому договору составляли республику под названием "Вольный город Данциг", находившуюся под эгидой Лиги наций. Польша же фактически оккупировала этот город. Все это можно было легко объяснить западной общественности.
Поэтому совсем не случайно Вайцзеккер в феврале 1939 г. отмечал, что инкорпорация Данцига, Клайпеды, а также получение территориальной связи с Восточной Пруссией было бы "самым популярным в нашей стране и самым понятным для заграницы следующим актом германской внешней политики. Изолированную и не могущую рассчитывать ни на какую помощь Польшу Германия могла бы легко "уменьшить" до размеров "буфера", отделяющего рейх от России".
С другой стороны начальник юридического отдела польского МИДа Владислав Кульски в своих воспоминаниях писал:
"Если бы Гитлер в марте 1939 г. вместо захвата Праги и исконно чешских и словацких земель потребовал бы от Польши согласия на инкорпорацию Данцига и Поморья, то наверняка можно было бы смело атаковать Польшу без опасения вступления в войну с Англией и Францией, общественное мнение которых считало бы, что только упорство Польши было бы повинно в этой локальной войне".
Так что если бы фюрер сначала с помощью Запада решил проблему Данцига, и лишь только затем принялся бы за Чехию, Словакию, Румынию, то история, по-видимому, могла пойти по руслу, намеченному Чемберленом. И в этом случае война могла бы начаться не на Западе, а на Востоке с самыми тяжелыми последствиями для СССР.
Оккупации Чехии еще до решения данигской проблемы была фатальной ошибкой Гитлера обусловленной его желанием усилить военно-политическое давление на Варшаву и, таким образом, заставить польское руководство мирно согласиться с нацистскими требованиями. Это, в частности, видно из того, что вначале, несмотря на польский отказ, Гитлер был настроен сравнительно "миролюбиво" и 24 ноября 1938 года подписал приказ о захвате Данцига лишь с помощью демонстрации силы и с использованием местных нацистов. Специально оговорив при этом, что войны с Польшей он не планирует!
Но именно в этот момент времени из-за отхода фюрера от англо-германских договоренностей 1937 года происходит срыв процесса умиротворения, который вскоре перерастает в настоящую лавину.
Мартовский кризис 1939 года. Одним из итогов мюнхенской сделки явилось рождение новых "гарантий", которые Чемберлен и Даладье скрепя зубами были вынуждены дать изрядно ощипанной с их помощью Чехословакии. Правда эти гарантии уже после Мюнхена были торжественно подтверждены министром по делам доминионов Томасом Инскипом, официально заявившим:
"Правительство Его Величества считает себя морально обязанным в отношении Чехословакии сохранять эту гарантии. Поэтому, в случае акта неспровоцированной агрессии против Чехословакии, правительство Его Величества будет, бесспорно, обязано принять все имеющиеся в его распоряжении меры для охраны целостности Чехословакии".
Впрочем, все эти заверения были лживыми изначально, поскольку неизбежность скорой сдачи Гитлеру всей Чехословакии правительству Чемберлена была очевидна еще до мюнхенской сделки. Это видно, например, из протокола заседания английского кабинета 19 сентября 1938 года, на котором британский военный министр Хор-Белиш достаточно откровенно сказал об этом:
"Чехословакия после передачи Судето-германской области превратится в экономически нежизнеспособное государство. Трудно себе представить, как оно сможет сохранить независимое существование".
Толчком к началу катастрофического процесса, в конечном итоге приведшему к развязыванию в сентябре 1939 года ВМВ, положило провозглашение "независимого" Словацкого государства, спровоцированное фашистами 14 марта, а также последовавший на следующий день после этого ввод немецких войск в Прагу и объявление Чехии германским протекторатом.
14 марта, когда стали очевидными факты грубого вмешательства нацистов во внутренние дела Чехословакии, Галифакс созвал совещание для определения позиции Англии в этом вопросе. Решение, принятое на этом совещании и записанное помощником Галифакса О. Харви было весьма недвусмысленным:
"Мы не должны прибегать к пустым угрозам, поскольку мы не намерены бороться за Чехословакию... Мы не должны считать, что мы каким-то образом гарантировали Чехословакию".
В полном соответствии с этим решением в этот же день в палате общин при обсуждении вопроса об отделении Словакии, Чемберлен категорически заявил: "Никакой агрессии не было!". Ведь не случайно еще 19 сентября 1938 года на заседании английского кабинета Чемберлен предусмотрительно заметил:
"Разумеется, решение вопроса о том, что представляет собой "неспровоцированная агрессия", сохраняется за нами".
Что на самом деле в это время творилось в Чехословакии можно узнать из доклада французского посола в Берлине Кулондра, которого трудно заподозрить в предвзятости в этом вопросе:
"Нет сомнения, что словацкий сепаратизм являлся, прежде всего, делом рук германских агентов или словаков, направляемых непосредственно Берлином. Было давным-давно известно, что г-н Мах, шеф пропаганды правительства Братиславы, один из самых ярых экстремистов, находился полностью на службе у рейха. Министр транспорта Дурчанский, совершавший частые наезды в Германию, был тоже лишь игрушкой в руках гитлеровцев, и в частности в руках г-на Кармазина, "фюрера" 120 тысяч словацких немцев...
Начиная с 12-го тон берлинской прессы сделался еще более неистовым. Речь уже шла о волнениях не только в Словакии, но также в Богемии и Моравии. В течение 24 часов акценты сместились. Берлинские газеты отодвинули на второй план изображение мук, которым подвергались словаки, и с самым решительным возмущением принялись клеймить позором жестокости, жертвами которых якобы становились чехословацкие немцы (выходцы из рейха) или представители этнического меньшинства...