Смекни!
smekni.com

Е. М. Скитер Александр I: личность и политика (стр. 6 из 30)

К стыду России рабство в ней еще существует. Не нужно… опи­сывать, сколь желательно, чтобы оное прекратилось. Но… сие ве­сьма трудно и опасно исполнить… Часто я размышлял, какими бы способами можно до оного достигнуть, и иных способов я не нашел, как следующий:

Первое. Издание вышесказанного указа.

Второе. Издание указа, которым бы позволено было всякого ро­да людям покупать земли даже и с деревнями, но с таким установ­лением, чтобы мужики тех деревень были обязаны только платить повинность за землю, не которой они живут, и в случае их неудовольствия могли перейти куда хотят. Нужно будет… положить, из чего будет состоять вышеупомянутая повинность…

Сии постановления уже заведут род мужиков вольных. И как сначала весьма мало оных будет, то и легко заметить можно, какие нужны будут предосторожности для отвращения беспорядков, кото­рые они могли бы предпринять от непривычки к своему состоянию.

3-е, по прошествии времени… издать и 3-й указ, которым бы повелено было все покупки земель и деревень между дворянами не иметь иначе, как на вышереченном основании, чем и умножится гораздо род вольных крестьян. От правительства же будет зависеть подать поощрительный пример над казенными крестьянами, которых… надобно поставить на ногу вольных мужиков. Без всякого сомнения, окажутся в российских дворянах великодушные примеры… сему по­дражания. Стыд, великое сие орудие, везде, где честь существует, поможет весьма для наклонения многих к тому же. И так, мало-по­малу, Россия сбросит с себя сие постыдное рубище неволи… Впоследствии уже сего можно будет позволить всякому крепостному крестьянину, заплатившему за себя некоторое положенное число де­нег, пользоваться правами вольного. Все сие будет иметь двойную выгоду: во-первых, из рабов сделаемся вольными, а во-вторых, ис­подволь состояния сравняются и классы уничтожатся».

Таким образом, Александр надеялся путем медленных и осторож­ных шагов прийти к намеченной цели. Он стремился использовать уже происходившие процессы – переход земли путем фиктивных сде­лок из рук дворянства в руки купцов, казенных и помещичьих крес­тьян, приобретение купцами, мещанами, наиболее зажиточными поме­щичьими крестьянами в обход законов крепостных с землей и без нее, то есть процессы, подрывавшие монопольный характер дворян­ского землевладения. Легализация их, то есть в определенной сте­пени расширение сферы крепостного права, но с введением его в определенные государством рамки, - все это должно было, по мыс­ли Александра, способствовать постепенной ликвидации феодально-крепостнической системы. Кроме того, Александр надеялся встретить понимание в среде дворян-землевладельцев и думал, что дво­рянская честь и стыд станут мощным рычагом освобождения крестьян. Впоследствии Александру предстояло пережить крах этой иллюзии.

Видимо, «молодые, друзья» Александра не знали о наличии у него собственного плана решения крестьянского вопроса и замысла уничтожить крепостное право. Тем временем произошли события, ди­скредитировавшие «молодых друзей» и Александра в глазах государя: к концу 1798 года правительство получило сведения о сформи­ровавшейся в армии оппозиции. Это был так называемый кружок Дехтерева-Каховского. Образованная в июле 1798 года следственная комиссия во главе с. Ф. И. Линденером выяснила, что в Смоленской губернии больше двух лет действовал антиправительственный кружок, состоявший из офицеров, чиновников, отставных военных и гражданских лиц, - всего около 30 человек. Заговорщики имели связи в столице. На собраниях кружка читались книги, восхвалявшие «права и вольности» французской республики. Целью заговорщиков было убийство императора. Несмотря на их интерес к французской революции, идеалом их было возвращение к екатеринин­скому политическому режиму, но при реальном проведении в жизнь просветительских идей. Этого результата можно было, по их мнению, достигнуть и в результате возведения на престол Александра. Видимо, либерально настроенный наследник был центром притяжения оппозиционных элементов и с его именем связывались надежды на обнов­ление страны в духе времени.

Нельзя полностью исключить возможность того, что между смолен­скими заговорщиками и Александром существовала прямая связь. Но М. М. Сафонову представляется более вероятным, что наследник имел сведения о заговорщиках как 2-й петербургский губернатор, осуществлявший полицейские функции, видел в нем потенциальную си­лу в борьбе за власть и пытался через генерал-прокурора по возмож­ности «прикрыть» его. Линденеру оказывалось противодействие из столицы. То ли потому, что петербургские «протекторы» смоленских заговорщиков сумели убедить императора во вздорности обвинений, то ли сам Павел I не пожелал проводить новые расследования, которые могли бы окончательно скомпрометировать наследника, но дальнейшего хода дело не получило.

Все же «молодые друзья» в этой ситуации сочли невозможным продолжать выпуск «Санкт-Петербургского журнала», и его издание было прекращено. А в конце лета 1799 года кружок великого князя был вынужден прекратить свою деятельность.

О существовании кружка знал подполковник П. Е. Батурин, зна­комый Строганова. По утверждению Строганова, Батурин разделял их мнения, резко порицал нововведения императора. В первой половине 1799 года Батурин написал донос, в котором среди лиц, вынашиваю­щих революционные идеи, назвал Новосильцева. Этого было достаточ­но, чтобы дискредитировать все ближайшее окружение Александра. 12 августа Чарторыйский был назначен посланником при дворе коро­ля Сардинии, изгнанного из своей страны, и выехал из Петербурга. 6 августа Кочубей получил отставку с поста вице-канцлера. В конце 1799 года он уехал в свое поместье Диканьку, а в мае 1800 го­да – за границу. До воцарения Александра в Петербурге оставался только Строганов. Великокняжеский кружок прекратил свое существование.

Что же можно сказать о влиянии на личность и характер Алек­сандра периода правления его отца? Это время, как считал А. Н. Пыпин, «наложило на его характер новый слой». Павел I, отличав­шийся неуравновешенностью, подозрительностью, чрезмерной требовательностью, наводил «страх на все окружающее и на самое семейство вспышками раздражительности». Александр не мог чувствовать себя свободно. Император ненавидел все, что имело отношение к «якобинству», и Александр был вы­нужден «еще больше уходить в самого себя, скрывать свои мысли и играть роль». Если потом Александр нередко неприятно поражал своей подозрительностью, недоверчивостью, то этому было… много причин в его прошлом» [19].

Как считал А. Е. Пресняков, годы правления отца были для Александра продолжением «гатчинской школы», имевшей огромное значение для подготовки Александра к будущей деятельности, для формирования его характера, взгля­дов (в первую очередь на государственное управление, военное дело), укрепления недоверчивости к людям [20].

А. Н. Пыпин считал особенно характерными для Александра такие свойства, как отсутствие твердой воли, недостаток яснос­ти взглядов, склонность к «сантиментальным мечтаниям». Эти свойства Александра отмечались его современниками. Один из них писал: «Он отличается… пассивным характером… Слишком подда­ваясь чужим внушениям, он недостаточно отдается внушениям со­бственного ума и… сердца». По мнению Н. И. Греча, природа одарила Александра «добрым сердцем, светлым умом, но не дала ему самостоятельности характера, и слабость эта, по странно­му противоречию, превращалась в упрямство». Но, как представ­ляется, «пассивность», «безволие», подверженность чужому вли­янию были только кажущимися: Александр создавал видимость их как раз с целью избежать давления окружающих. А. Н. Архангель­ский считает, что изменчивость характера Александра на самом деле была своего рода средством «скрыть истинное лицо, воле­вое и жесткое».

Тем временем, в столице назревал заговор против Павла I. Осенью 1799 года, после череды итальянских побед A. В. Суво­рова, самовластное положение императора в государстве укрепилось. «Долговременная тактическая борьба царя с дворян­ской олигархией близилась к счастливому для него завершению», и, соответственно, к краху оппозиции [21]. С другой стороны, конфискация в августе 1799 года имений В. Зубова говорила о том, что император имел неосторожность покуситься не просто на придвор­ную роль, но и на имущественные привилегии семейства Зубовых. Кроме того, стало нарастать сближение России с Францией, имевшее антианглийскую направленность, Этот крутой поворот во внеш­ней политике сильно ударял по интересам русской торговли и рус­ской правящей знати. Противником внешнеполитической переориента­ции был вице-канцлер граф Н. П. Панин. Он не питал к императо­ру личной вражды. Он стремился «спасти государство» путем устранения от престола государя, который, по его мнению, действовал вразрез с истинными интересами России. По плану Панина, Алек­сандр должен был стать регентом при своем отце. Этот вопрос об­суждался в конце 1799 года Паниным, адмиралом О. М. де Рибасом и английским послом Уитвортом. Вскоре центром заговора стала гостиная О. А. Жеребцовой (урожденной Зубовой), а на роль ис­тинного его главы выдвинулся П. А. Пален, считавший необходи­мым физически устранить императора.

Прежде всего, заговорщикам нужно было добиться согласия Александра на переворот. Они убеждали его в том, что «революция, вызванная всеобщим недовольством, должна вспыхнуть не сегодня-завтра», что необходимость отстранения императора будто бы налагается на великого князя «долгом по отношению к народу», что «пламенное желание всего народа и его благосостояние требуют настоятельно, чтобы он был возведен на прес­тол рядом со своим отцом в качестве соправителя, и что Сенат сумеет склонить к этому императора без всякого со стороны вели­кого князя участия в этом деле».

Наконец, согласие Александра было полу­чено, хотя он и уклонился от личного участия в исполнении за­говора. По словам Палена, «Александр не соглашался ни на что, не потребовав от меня предварительно клятвенного обещания, что не стану покушаться на жизнь его отца.., и я обнадежил его намерения, хотя был убежден, что они не исполнятся». Как пишет С. Э. Цветков, Александр «хотел быть успокоенным и дал себя успокоить», он обманывал самого себя [22]. Александр, по свидетель­ству А. Чарторыйского, предпочел бы, чтобы заговор был осущест­влен втайне от него. «Но такой образ действий был почти немыслим, и требовал от заговорщиков или безответной отваги, или античной доблести», - отмечал князь Чарторыйский.