Отсутствие идейно-культурных или политических стимулов для сближения с латинским миром следует рассматривать как главную причину того, почему Северо-Восточная Русь отвергла решения Флорентийского Собора. Данные источников не позволяют говорить о существовании различий в отношении к Флорентийской унии как со стороны великих князей московских и их подданных, так и со стороны правителей других политических центров Северо-Восточной Руси. Исследование источников показывает, что к отказу от унии общество Северо-Восточной Руси побудило также существование оппозиции унии в византийском мире, с которым поддерживались контакты.
Отношение к решениям Флорентийского Собора оказалось разным в Северо-Восточной и в Западной Руси, однако очевидно, что это было отражением различий не в идейно-культурной ориентации, а в сословно-правовом положении православных в этих регионах славянского мира. Если в Северо-Восточной Руси православие было господствующей конфессией, то в Западной Руси — лишь «терпимым» исповеданием. Православное духовенство не обладало теми же правами, что и католическое духовенство, свобода отправления православного культа ограничивалась. Правительства Польши и Литвы в конце XIV — 1-й трети XV в. проводили политику покровительства католическому населению, предоставляя особые права и привилегии только католическому дворянству и горожанам. Такая политика объективно формировала у православного общества враждебное отношение к латинскому миру, что нашло выражение, в частности, в нападениях православных на костелы во время войны между Польшей и Великим княжеством Литовским в начале 30-х гг. XV в. В конце концов православное общество в Великом княжестве Литовском заставило государственную власть предоставить православному дворянству и горожанам всю полноту сословных прав, однако новшества не касались православной Церкви.
Для православной Церкви на территории Польского королевства и Великого княжества Литовского после решений Флорентийского Собора проблема выбора состояла в следующем: принять унию и приобрести тем самым все права, принадлежавшие католической Церкви, или отказаться от унии и остаться в положении «терпимой» конфессии. Именно перед таким выбором поставил православное общество Западной Руси принявший унию глава Киевской митрополии Исидор, пропагандировавший идею полного равенства двух Церквей, подчиненных верховной власти папы. Есть все основания полагать, что именно надежда на ликвидацию ограничений и уравнение в правах привлекала часть православного духовенства Западной Руси в лагерь сторонников унии.
Изучение источников дало новые аргументы в пользу точки зрения А. Циглера, который считал, что проблема выбора в сущности оказалась мнимой. Ведь реальный партнер в возможном диалоге — местная католическая Церковь понимала унию как ликвидацию всех не только догматических, но и обрядовых отличий православной Церкви и ее полное растворение в латинском мире и относилась враждебно к тем решениям Флорентийского Собора, которые допускали сохранение православными (после их подчинения власти папы) своих обрядов и своей церковной организации. В такой ситуации местное православное общество после временных колебаний вернулось к своей традиционной идейно-религиозной ориентации, возобновив связи с Константинополем и заставив государственную власть уважать свой выбор.
Однако в сознании западнорусского православного общества события, связанные с провозглашением Флорентийской унии, оставили определенный след. Рим, откуда приехал митрополит Исидор со своими инициативами, стал восприниматься как место, где, может быть, следовало бы искать защиты от преследований и притеснений со стороны местных католиков. Лишь в этом, очень ограниченном смысле можно говорить о сохранении «флорентийской традиции» в Западной Руси. Поскольку такое отношение к Риму не сопровождалось готовностью заимствовать какие-либо духовные традиции латинского мира, то людей, разделявших подобные представления, ожидали суровые испытания.
Источники по истории Ферраро-Флорентийской унии, повествующие об этом событии либо отражающие реакцию на него православного общества, не образуют в русской рукописной традиции XVI–XVII вв. целостного комплекса. Они распадаются на две группы, имеющие сравнительно мало точек соприкосновения. Одну группу образует «Повесть» Симеона Суздальца о восьмом Соборе (устойчиво воспринимаемая книжниками как центральный памятник, служащий основой для позднейших компиляций) с примыкающими к ней документальными памятниками — заключительным решением Собора, посланием папы Евгения IV великому князю Василию II Васильевичу и грамотой митрополита Исидора, посланной из Буды.
Вторую группу (неоднородную в отношении рукописной традиции) составляют эпистолярно-полемические памятники, отражающие неприятие идеи унии в православном обществе: переписка великого князя московского Василия Васильевича с протом и старцами Святой горы и его послания к Константинопольскому патриарху и византийскому императору (один и тот же текст, адресованный в разных списках либо главе Константинопольской Церкви, либо повелителю ромеев), духовное завещание одного из непримиримых противников унии — Марка, митрополита Эфесского,— и, наконец, послание трех Восточных патриархов против подчинения православной Церкви Риму.
Особняком среди источников стоит послание Константинопольского патриарха-униата Григория Маммы киевскому князю Александру (Олельку) Владимировичу в ответ на его несохранившуюся грамоту с вопросами о том, что же в действительности произошло на Флорентийском Соборе, на каких условиях состоялось соглашение «с латиною».
Отсутствие сборника, объединяющего материалы по истории Флорентийской унии в древнерусской книжности, видимо, не случайно, а закономерно. Для православной славянской историографической традиции средневековья в освещении определенных исторических событий при наличии различных источников характерным было создание не сборника, а скорее компиляции с элементами сборника, при этом не всеобъемлющей, а со строгим отбором источников. Такой компиляцией стало составленное около 1461–1462 гг. на основе «Повести» Симеона Суздальца «Слово избранно, еже на латину», в сокращенном виде вошедшее во многие летописные своды XV–XVI вв. начиная с великокняжеского свода 1479 г.[1] Кроме обработки «Повести» Симеона «Слово» содержит также послание папы Евгения «великому князю московскому» и послание Исидора из Буды. В Своде 1518 г. (Софийская II и Львовская летописи) текст «Слова» сопровождают определение Ферраро-Флорентийского Собора[2] и послание великого князя византийскому императору.