Показательно осознание древнерусскими книжниками Флорентийского Собора и последовавших за ним событий как важного явления русской истории, выразившееся во включении этого пространного текста в летопись, а не в хронографический свод (например, в Летописец Еллинский и Римский), в Русский хронограф редакции 1512 г. летописная редакция «Слова» не вошла[3]. Причина не только и не столько в том, что текст отсутствовал в летописном источнике памятника — Сокращенном летописном своде 1493 г., он скорее ассоциировался в первую очередь с русской историей, которая, по мнению составителей, не должна была перевешивать в Хронографе всемирно-историческую часть.
Самостоятельная (нелетописная) традиция XV–XVII вв. наиболее богата у «Повести» Симеона Суздальца, при этом памятник мог переписываться как в полемическом, так и в неполемическом окружении: при хронографах, вместе с другими «хождениями» (в т. ч. и на Флорентийский Собор). Полемические антилатинские сборники (не посвященные специально Флорентийской унии), содержащие повесть, представлены поздними списками XVII в. и отражают ситуацию уже после Брестской унии, то же самое можно сказать и о хронографах[4]. Текст «Повести» Симеона Суздальца, содержащийся в них, относится ко второй разновидности первой редакции по классификации А. Д. Щербины[5], или же (что то же самое) ко второй нелетописной редакции по классификации Н. В. Мощинской[6].
Наиболее древний текст «Повести» Симеона Суздальца сохранился в составе сборников, архетип которых возник, вероятно, в 1-й половине 60-х гг. XV в. (terminus ante quem non составляет здесь «Слово на латину», открывающее сборник и созданное, как сказано выше, в 1461–1462 гг.). Списком, наиболее близким к архетипу, исследователи считают сборник середины XVII в. (ОР РГБ. Музейное собрание. № 939), восходящий, по мнению Л. В. Черепнина, к рукописи 60-х гг. XV в., написанной в Троице-Сергиевом монастыре[7]. Старшие из реально сохранившихся рукописей, близкие по составу к Музейному сборнику — РНБ. Софийское собрание. № 1465 (конец XV — начало XVI в.) и № 1464 (первая треть XVI в.),— происходят из Кириллова Белозерского монастыря[8] и, весьма вероятно, созданы в нем. Книжные связи Кириллова Белозерского и Троице-Сергиева монастырей в XV в. хорошо известны[9], и сходство рассматриваемых сборников — лишнее свидетельство тому. Лучшая сохранность кирилловской традиции памятников по сравнению с троицкой объясняется, возможно, меньшей «востребованностью» достаточно отдаленной монастырской библиотеки до середины XVII в.
Рукописная традиция памятников, содержащих непосредственные отклики православного общества на Флорентийскую унию, изучена значительно хуже, чем «Повесть» Симеона Суздальца и сопровождающие ее документы. Так, завещание Марка Эфесского и Послание трех Восточных патриархов дошли в раннем списке 2-й трети XV в. в сборнике троице-сергиевской библиотеки № 177[10]. Весьма вероятно, что сборник был и написан здесь же. Однако окончательное решение вопроса требует обстоятельного палеографического исследования кодекса.
Как и старшие списки «Повести» Симеона Суздальца, с Кирилло-Белозерским монастырем связаны и ранние списки посланий афонских старцев великому князю Василию II Васильевичу и этого князя Константинопольскому патриарху. Оба они дошли в составе сборников известного книгописца Евфросина из Кириллова Белозерского монастыря. Первое из них содержится в сборнике РНБ. К-Б 22/1099 (л. 244–250) и написано рукой самого Евфросина на бумаге, датируемой серединой XV в., что свидетельствует о несомненном интересе к сочинению и его актуальности для Московской Руси в это время[11].
Список послания Василия Темного патриарху содержится в сборнике того же собрания № 11/1088 (л. 7–18 об.), текст написан не Евфросином, а другим писцом[12]. Сборник в целом датирован описателями 90-ми гг. XV в., но к посланию это не относится. Поскольку размер текстового поля этих листов отличается от листов с почерком Евфросина и третьего писца, а почерк в рукописи далее не встречается, послание является, вероятно, частью более раннего сборника, включенной в состав дошедшего до нас кодекса в 90-х гг. XV в. О. А. Абеленцевой удалось установить, что фрагменты водяного знака на этих листах («виноградная гроздь») идентичны № 1039 в альбоме Н. П. Лихачева. Знак взят из рукописи РНБ. FI 207 («Тактикон» Никона Черногорца), написанной в 1461 г. в Симоновом монастыре.
В то же время послание великого князя на Афон, ответ на которое сохранился в сборнике Евфросина, дошло лишь в списке 1-й трети или 2-й четверти XVI в. (РНБ. Софийское собрание. № 1454), вероятно также кирилло-белозерского происхождения[13]. Послание сопровождается здесь ответом (разночтения со списком Евфросина немногочисленны), оба памятника не раз публиковались по данной рукописи[14].
В целом древнерусская традиция эпистолярных памятников антиуниатской направленности, вызванных Ферраро-Флорентийским Собором, заставляет полагать, что пик интереса к ним пришелся на первые десятилетия после попытки заключения унии. Как только «Слово на латину» обрело в последней трети XV в. значение канонического текста по истории Флорентийского Собора и обличению его деяний, роль других памятников заметно уменьшилась и они тиражировались лишь изредка (особого внимания заслуживает включенное в Свод 1518 г. послание Василия Темного к императору).
Только в поздних списках (не ранее середины XVII в.) сохранилось послание Григория Маммы князю Александру (Олельку) Владимировичу (ГИМ. Син. 46[15]. БАН. Устюжское собрание № 10[16]; РНБ. Собрание Погодина. № 1572[17]). Памятники XV в. (особенно небольшие по объему, в первую очередь эпистолярные), сохранившиеся только в списках XVII в., не являются для древнерусской книжности чем-то необычным. Достаточно напомнить послание Епифания Премудрого Кириллу Тверскому[18] или корпус посланий 10-х гг. XV в., связанных с избранием на митрополичью кафедру Григория Цамблака, дошедший в списке конца XVII в.[19] Однако, учитывая адресата — киевского князя — в данном случае не следует отрицать возможность, что текст стал известен московским книжникам только в XVII в.
Нельзя не заметить, что в целом западнорусская традиция, известная в настоящее время, небогата сочинениями, связанными с Флорентийской унией (за исключением, разумеется, компилятивной «Истории о листрикийском Флоренском Соборе», изданной в Остроге в 1598 г.). Порой они встречаются в ином контексте, чем в рукописях, происходящих из Московской Руси. Так, ранний список грамоты с определением Флорентийского Собора (последняя четверть XV в.), находящийся в известном сборнике ГИМ. Син. № 558, сопровождает здесь кириллическую транслитерацию глаголической мессы и ряд переводов с латыни и чешского языка (подробнее о нем ниже в приложении, посвященном западнорусским переводам XV в.). Но более показательно то обстоятельство, что униатские полемисты начала XVII в. вынуждены были искать славянские источники (прежде всего документальные) по истории Флорентийского Собора в рукописях великорусского происхождения. Едва ли не главным из них явился список летописи, отражающей (судя по составу документов, включенных в летописную редакцию «Слова на латину») Свод 1518 г. и, вероятно, попавшей в Вильно в Смутное время. К этой «Хронике Московской» апеллирует униатский полемист Лев Кревза в «Обороне унии» (Вильно, 1617), упоминая грамоту («универсал») митрополита Исидора, данную в Буде[20]. Летописный текст из «Хроники» полностью включен в большой историко-полемический сборник 1-й четверти XVII в. (Ватикан. Слав. 12[21]), составление которого атрибутируется тому же Кревзе[22]. Парадоксальным образом текст, обличающий Флорентийскую унию, стал инструментом защиты унии Брестской.
[1] Подробнее о памятнике (с библиографией предшествующих работ о нем) см.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1989. Вып. 2. Ч. 2. С. 401–403 (далее: СККДР).[
2] Текст соборного определения помимо многочисленных списков славянского перевода XV–XVII вв. сохранился в оригинале, представляющем собой латинско-греческо-славянскую трилингву (см.: Данти А. Древнерусский текст грамоты Флорентийского собора 1439 г.; Keipert H. Der Weg des Russischen zur Weltsprache // Slavistische Linguistik. Mьnchen, 1987. S. 248–251).[
3] Пространные тексты о падении Константинополя в 1453 г.— событии, имевшем наряду с Флорентийским Собором большое значение в формировании теории «Москва — Третий Рим»,— входили в хронографические своды либо сопровождали их («Плач» Иоанна Евгеника при летописце Еллинском и Римском; Повесть Нестора-Искандера в Хронографе редакции 1512 г.).
[4] О рукописной традиции «Повести» Симеона подробнее см.: Мощинская Н. В. Литературная история «Повести об осьмом Ферраро-Флорентийском Соборе Симеона Суздальского» // Вопросы русской литературы. М., 1971 (УЗ МГПИ. Т. 455). С. 44–47; AS. P. 84–86; Казакова Н. А. Хождение во Флоренцию 1437–1440: (Списки и редакции) // Труды отдела древнерусской литературы. Л., 1976. Т. 30. С. 78–81 (далее: ТОДРЛ).
[5] Щербина А. Д. Литературная история русских сказаний о Флорентийской унии. Одесса, 1902. С. 33–35.
[6] Мощинская Н. В. Литературная история // Вопросы русской литературы. С. 44.
[7] Черепнин Л. В. Русские источники по истории Флорентийской унии // Средние века. М., 1964. № 25. С. 178. Описание сборника см.: Музейное собрание рукописей ГБЛ: Описание. М., 1961. Т. 3. С. 150–152.
[8] Описание рукописей см.: Абрамович Д. И. Софийская библиотека. СПб., 1910. Вып. 3. Сборники. С. 273–276 (№ 1465), 270–273 (№ 1464). Н. А. Казакова датирует сборник началом XVI в. (Хождение... С. 79), но большинство приведенных ею знаков относится к 70-м — началу 80-х гг. XV в. (самый поздний — 1505 г.).
[9] См.: Дмитриева Р. П. Светская литература в составе монастырских библиотек XV–XVI вв.: (Кирилло-Белозерского, Волоколамского монастырей и Троице-Сергиевой Лавры) // ТОДРЛ. Т. 23. С. 143–170.
[10] Описание рукописей см.: Иларий и Арсений, иеромонахи. Описание славянских рукописей библиотеки Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Вып. 1. С. 159–160; РФА. Т. 3. С. 573–577. О памятниках см.: Ломизе Е. М. Письменные источники сведений о Флорентийской унии на Московской Руси в середине XV в. // Россия и христианский Восток. М., 1997. Вып. 1. С. 79–84. Текст завещания св. Марка Эфесского издан здесь же в приложении (С. 84–85).
[11] Описание сборника см.: Каган М. Д., Понырко Н. В., Рождественская М. В. Описание сборников XV в. книгописца Евфросина // ТОДРЛ. Т. 35. С. 8–63.
[12] Описание сборника см.: Там же. С. 172–174.
[13] Описание рукописи см.: ЛЗАК. Вып. 3. С. 41; Абрамович Д. И. Софийская библиотека. Т. 3. С. 226.
[14] ЛЗАК. Вып. 3. Приложения. С. 28–32; Ангелов Б. Ст. Руско-южнославянски книжовни връзки. София, 1980. С. 108–119.
[15] Описание рукописи см.: Горский А. В., Невоструев К. И. Описание славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки. М., 1855–1917. Т. 3. Отд. 2. Ч. 2. № 177.
[16] Описание рукописи см.: Описание рукописного Отделения БАН СССР. М.; Л., 1964. Т. 3. Вып. 2. С. 178.
[17] Описание рукописи см.: Бычков А. Ф. Описание церковнославянских и русских сборников Императорской и Публичной библиотеки. СПб., 1882. Ч. 1. С. 59–62.
[18] СККДР. Вып. 2. Ч. 1. С. 214–215.
[19] См.: Макарий (Булгаков), митр. История РЦ. М., 1995. Кн. 3. С. 525–526. Примеч. 40.
[20] Drugi iest iego (Исидора.— А. Т.) universal do wszystkich, tak Grieckiego iak Lacinskiego nabozenstwa ludzib a ten universal iest w Kronice Moskiewskiej, przed kilka lat z Moskwy przywiezoney — РИБ. Т. 4. Стб. 223.
[21] Описание рукописи см.: Джурова А., Станчев К., Япунджич М. Опис на славянските ръкописи във Ватиканската библиотека. София, 1985. С. 79–82.
[22] Krajcar I. Some Remarks on the Vat. Slav. 12 // Orientalia Christiana Periodica. Roma, 1969. Vol. 35. P. 497–508.