Такие конфликты, однако, вспыхнули бы, если бы Римская Церковь попыталась ввести церковную унию на практике, требуя изменить сложившийся религиозный уклад, ведь Болгария была страной еще более далекой от латинского мира, чем Византия. Заслуживает внимания тот факт, что первое письмо Калояна папе было, как сообщается в приписке к нему, переведено с болгарского языка на греческий, а затем с греческого на латынь[32], а Калоян после коронации направил в Рим двух юношей учиться латыни, так как «здесь,— писал он папе,— у нас нет грамматиков, которые могли бы переложить для нас письма, которые ты посылаешь»[33]. Таким образом, даже языковое общение было сопряжено с трудностями, которые оказались бы еще большими, если бы речь зашла о существенных изменениях.
Серьезные проблемы в отношениях со светской властью возникли бы и в случае попыток курии осуществить в Болгарии свою концепцию устройства Церкви, исключавшую существование самостоятельных местных Церквей. Между тем именно создание такой Церкви было одной из главных целей светской власти южнославянских государств при обращении к Риму. Зародыши будущих конфликтов легко обнаруживаются при анализе переписки Калояна с Иннокентием III. Калоян хотел, чтобы в Болгарии был поставлен патриарх[34], т. е. он имел в виду создание для Болгарии самостоятельной Церкви, подобной православной Патриархии в Первом Болгарском царстве. Ссылаясь на отдаленность Болгарии от Рима и на трудности пути, болгарский царь настаивал на том, чтобы болгарские епископы могли сами избирать и посвящать патриарха[35]. Папа же, сделав архиепископа тырновского примасом Болгарии и разъясняя, что примас и патриарх — это одно и то же[36], признал за примасом лишь те права, которые предоставлялись главам местных церквей — митрополитам по 5-му канону Латеранского Собора 1215 г.[37] Не случайно папа настаивал на том, что новопоставленные епископы должны приносить клятву верности папскому престолу и получать от него паллиум[38], а в присяге примаса фиксировались его обязательства посещать синоды и раз в четыре года приезжать в Рим[39]. Зная, какое раздражение в середине XIII в. вызывали у сербских королей попытки курии регулировать отношения между церковными центрами в католическом Приморье[40], можно легко представить, какие возникли бы противоречия, если бы курия действительно попыталась осуществить свои программные требования в этой области.
Следует также учитывать, что XIII век стал временем, когда папство, достигнув апогея политического влияния, стремилось воплотить в жизнь принципиально новую для всей Центральной и Юго-Восточной Европы модель отношений между Церковью, государством и светским обществом, основные контуры которой были очерчены в решениях Латеранского Собора 1215 г.: освобождение Церкви от административно-судебной власти государственных органов и от уплаты государственных налогов. Нетрудно себе представить, как попытки реализации на практике такой модели могли повлиять на позицию южнославянских правителей, которые прежде всего и добивались сближения с Римом.
Такие конфликты, однако, могли возникнуть лишь в будущем, а пока папство в отношениях с Болгарией в целом успешно реализовало свою программу-минимум. Тырновский архиепископ принес присягу верности папскому престолу[41], епископы стали получать паллий из Рима[42], что подчеркивало их непосредственную связь с папским престолом. На эту связь указывала также посылка в Болгарию легатов, представлявших папу[43]. Один из этих легатов, Лев, кардинал Санта Кроче, доставивший Калояну королевскую корону, следуя указаниям Иннокентия III, ввел в практику Болгарской Церкви миропомазание при посвящении в епископский сан и лично поставил двух митрополитов и нескольких епископов[44]. Тем самым был сделан хотя и небольшой, но принципиально важный шаг по пути изменения традиционных обычаев Болгарской Церкви в соответствии с рекомендациями Ватикана.
Характер отношений Болгарии с Римом при преемнике Калояна, царе Бориле, исследователями оценивался по-разному. Главным событием его недолгого царствования стал созыв в Тырнове в 1211 г. церковного Собора для осуждения оживившейся в то время богомильской ереси. Исследователи попытались использовать рассказ об этом событии в т. н. Синодике царя Борила, чтобы выяснить, каково было отношение нового правителя к церковной унии с Римом, и пришли к противоположным выводам.
Одни исследователи, обратив внимание на то, что в Синодике не упоминается глава Болгарской Церкви — тырновский примас Василий, и отметив, что в одном из писем латинского императора Генриха Борил фигурирует как «гонитель Божьей Церкви», пришли к заключению, что на Соборе 1211 г. церковная уния с Римом была разорвана. Другие, указывая на то, что Собор был созван в то время, когда католическая Церковь на юге Франции резко усилила борьбу против идейно близких к богомилам катаров, видели в его решениях проявление политики сближения с Римом[45]. Современная болгарская исследовательница А. Данчева-Василева справедливо отметила недоказанность обеих точек зрения[46]. Так, Генрих мог тенденциозно искажать факты, потому что в то время, когда было написано письмо, он находился в конфликте с Борилом и был заинтересован в том, чтобы настроить против него папскую курию. Отсутствие упоминаний об архиепископе Василии вполне может объясняться особенностями рассказа о Соборе 1211 г., где главным действующим лицом является царь, а архиереи выступают лишь как свидетели его действий. С другой стороны, созыв Собора вызван был, конечно, положением, сложившимся в стране, и влияние внешних факторов не могло иметь решающего значения. Можно согласиться с А. Данчевой-Василевой, что, созывая Собор, Борил не ставил целью разорвать (или, наоборот, упрочить) церковные связи с Римом. Эти отношения, по-видимому, формально оставались такими же, как при Калояне. 19 апреля 1213 г. Иннокентий III направил «примасу Влахии и Болгарии» Василию приглашение на Латеранский Собор[47], а позднее, по сообщению французского хрониста Альберика, Болгарию посетил папский легат — кардинал (есть основания отождествлять его с кардиналом Пелагием, которого Иннокентий III в августе 1213 г. направил в Константинополь, чтобы побудить греков признать верховную власть папы), благодаря стараниям которого был заключен брак между дочерью Борила и латинским императором Генрихом[48].
Несмотря на это, Синодик царя Борила содержит важные сведения для понимания характера церковной унии Болгарии с Римом. В рассказе о Соборе царь как главное действующее лицо «повеле снитися Собору», он председательствовал на заседаниях, благодаря его хитрости были разоблачены еретики, которых он «повеле» казнить, от него же исходили и другие, принятые на Соборе решения[49]. В отношениях с Церковью Борил выступал в той же роли, в какой в византийском мире по отношению к Церкви выступал император (напротив, в католическом мире первых десятилетий XIII в. Церковь, возглавляемая папами, была мощной и самостоятельной политической силой).
Деятельность Собора завершилась тем, что царь Борил приказал «преписати съборник от гръчьскаго на българскии свои языкъ», включить в него рассказ о Соборе и читать этот текст публично в храмах «в неделю православия», как это установлено издревле[50]. «Соборник», перевести который распорядился Борил, представлял собой произведение богословской и канонической мысли византийцев, созданное в 843 г. при восстановлении иконопочитания в Византийской империи и затем постепенно пополнявшееся до начала XIII в. Его чтение в храмах в установленный Борилом срок также отражало традиционную для Византии практику. Эти наблюдения над рассказом о Соборе 1211 г. позволяют считать, что и после заключения церковной унии с Римом жизнь Болгарской Церкви продолжала определяться византийскими православными традициями.
Болгарские исследователи обратили внимание и на некоторые другие свидетельства источников, подкрепляющие этот вывод. В середине второго десятилетия XIII в. в результате ряда политических перемен часть южных территорий Второго Болгарского царства вошла в состав владений эпирского деспота Феодора Комнина, и тогда встал вопрос о том, как относиться к болгарскому духовенству на этих землях. Выяснилось, что у греческих иерархов в этом отношении нет единой позиции. Если одни требовали низложить и болгарских епископов, и всех поставленных ими, то другие предлагали примириться с создавшимся положением. Это побудило главу Греческой Церкви в этом регионе Охридского архиепископа Димитрия Хоматиана обратиться за консультацией к митрополиту Керкиры Вассиану Педиадиту. Из письма архиепископа видно, что, хотя в Охриде было известно о признании тырновским примасом власти папы, этот факт не оказал серьезного влияния на аргументацию спорящих сторон. Сторонники репрессивных мер основывались на том, что болгарские епископы незаконно заняли церковные кафедры, согнав с них законных архиереев — греков, а их оппоненты утверждали, что болгарские епископы — православные и признают церковное Предание и все книги, которыми они, а также священники пользуются, ничем не отличаются от тех, которыми пользуется Греческая Церковь, кроме того, что переведены на болгарский язык[51].