В истории взаимоотношений католического и православного мира в средние века заметное место принадлежит событиям, происходившим в Восточной Европе, особенно начиная с XIV в., когда границы двух конфессий в этом регионе наложились друг на друга, создавая достаточно сложную и противоречивую ситуацию. Одним из ее следствий стало возникновение глубоких различий во взаимоотношениях православных и католиков на территории Западной Руси под властью католических правителей и на территории Северо-Восточной Руси, оказавшейся за границами их власти.
Конец XIV — 1-я половина XV в.— период, занимающий в истории этих отношений особое место. К этому времени относится ряд попыток осуществить на территории региона унию православной и католической Церквей. История попыток и реакции на них в Восточной Европе далеко не случайно очень рано стала предметом научных исследований. Учитывая определившуюся к XIV в. связь двух основных христианских исповеданий средневековой Европы с разными идейно-культурными традициями, следует констатировать, что то или иное решение вопроса должно было иметь для местного населения весьма значительные исторические последствия. Неудивителен поэтому интерес ученых к тому, каково было отношение восточноевропейского общества к идее духовного соединения с латинским миром и чем определялась его реакция на исходившие из этого мира инициативы. Изучению этих аспектов проблемы в XIX в. была посвящена обширная научная литература, принадлежавшая главным образом приверженцам православной и католической религий, которые имели совершенно разные взгляды на происходившие в то время события.
В XX в. изучение истории взаимоотношений православной и католической Церквей в Восточной Европе в связи с проблемой унии из-за вненаучных факторов стало исключительно делом католических исследователей (польских, немецких, украинских). Книга О. Халецкого, известного польского историка, работавшего в эмиграции[1], стала для европейских ученых главным источником сведений о религиозной ситуации в Восточной Европе и содействовала закреплению сформулированной в ней точки зрения в общих работах, посвященных проблеме унии Церквей[2]. Разумеется, нет оснований говорить о полном единстве взглядов представителей этого направления. Так, в частности, есть ряд серьезных расхождений между взглядами О. Халецкого и немецкого исследователя темы А. Циглера[3], но можно выделить ряд общих положений, которые, как представляется, разделяют все исследователи католической ориентации. Одной из важных характерных черт их общей концепции следует считать представление о различии между позицией православного общества Северо-Восточной и Западной Руси. Если Северо-Восточная Русь отличалась, по их мнению, глубокой враждебностью по отношению к латинскому миру, то Западная Русь обнаруживала явное тяготение к нему по крайней мере с XIII в.— со времени посылки папой королевской короны Даниилу Галицкому. В первых десятилетиях XV в. такое тяготение нашло свое отражение в контактах с Римом митрополитов, стоявших во главе западнорусской Церкви, Григория Цамблака, а затем Герасима. Они стремились заключить унию с Римом совместно с Константинопольской Патриархией, но были готовы и к заключению локальной унии между западнорусской Церковью и Римом. Подобные действия митрополитов опирались на прочную поддержку местного православного общества. Инициатива переговоров об унии исходила именно от этого общества и лишь затем по политическим мотивам была поддержана католическими правителями Литвы и Польши. Такая традиционная для исследователей католического направления точка зрения приобрела особо острую форму в работе украинского теолога И. Мончака. Он утверждает, что в отличие от Константинополя западнорусская Церковь не имела догматических расхождений с Римом, признавала примат папы и в ее отношениях с папством речь шла лишь о признании ее автономии и особого обряда[4]. Поэтому, с точки зрения представителей этого направления, никакой проблемы выбора перед православным западнорусским обществом по существу не стояло. Все эти наблюдения и заключения, естественно, приводят к более общему выводу о наличии уже в то время глубоких различий в идейно-культурной ориентации Западной Руси, с одной стороны, и Северо-Восточной Руси — с другой.
Эти выводы не получили единодушного признания в европейской науке[5]. Основанием для сомнений служит уже тот факт, что попытки унии, предпринимавшиеся в 1-й трети XV в., не привели к успеху, а причины этой неудачи существующие теории по сути не объясняют. Необходимо отметить и то, что исследования ученых этого направления базируются исключительно на фактах сношений с Римом и тезис о тяготении западнорусского православия к латинскому миру не подкрепляется какими-либо данными о культурном влиянии последнего. Первая задача нашего исследования — установить с помощью критического анализа свидетельств источников о переговорах с Римом и основанных на них гипотез, в какой мере и насколько можно говорить об активном участии разных кругов западнорусского православного общества в контактах с Римом и чем это участие определялось.
К концу XIX в. в науке был накоплен довольно значительный материал, характеризующий разные аспекты положения православных Западной Руси под властью католических правителей Польши и Литвы, а также политику государственной власти и католической Церкви по отношению к православным. Этот материал по-разному был использован в работах католических исследователей середины — 2-й половины XX в. Он почти отсутствует в работе О. Халецкого и, напротив, в довольно значительном объеме имеется в работе И. Мончака, но никак не соотнесен с общим для исследователей этого направления тезисом о традиционной прокатолической ориентации западнорусского православного общества. Вместе с тем очевидно, что при анализе отношения западнорусского православного общества к католическому миру, имея в виду идею унии Церквей, следует учитывать, каково было положение православного населения под властью католических правителей Польши и Литвы. Тем самым определяется вторая задача исследования — установить, каково было общее отношение со стороны католиков к православным на территориях Польши и Литвы, какие черты носила политика государственной власти и католической иерархии по отношению к православным, какую реакцию вызывала эта политика в православном обществе и как это повлияло на его отношение к католикам и к идее унии Церквей. Ответы на эти вопросы облегчаются тем, что благодаря инициативе польских ученых появились новые публикации источников, содержащие важные материалы о положении православной и католической Церквей на украинских землях в составе Польского королевства, а также ряд работ о деятельности католической Церкви на восточнославянских землях во 2-й половине XIV–XV в.
Другую часть господствующей в историографии схемы образуют положения, предлагающие объяснение позиции духовенства Северо-Восточной Руси после заключения Флорентийской унии по отношению к латинскому миру и Византии. В подходе к данному вопросу между исследователями католического направления наблюдается единодушие. Отрицательное отношение православного духовенства к Флорентийской унии они объясняют полной зависимостью духовенства от великого князя московского — врага латинян. Он, по их мнению, руководствовался только политическими причинами — хотел использовать ситуацию для создания национальной Церкви, независимой от Константинополя и всецело подчиненной его власти. Теми же причинами определялась в середине XV в. и политика Москвы по отношению к Византии[6]. Эти научные построения не сопровождаются развернутыми доказательствами, видимо, потому, что выдвинутые положения представлялись их авторам совершенно очевидными. Но здесь, однако, есть основания для сомнений. Московский великий князь Иван III, объединивший русские земли и обладавший гораздо большей властью, чем его отец — современник Флорентийской унии, в начале XVI в. не смог добиться секуляризации церковных земель. Может, русская Церковь вовсе не отличалась рабским повиновением своему правителю и объяснение единства действий великого князя и русских епископов следует искать в другой плоскости? Поэтому третьей задачей исследования является критический анализ свидетельств источников и основанных на них гипотез об отношении общества Северо-Восточной Руси к латинскому миру и Византии в середине XV в.
Особое место занял в построениях католических исследователей вопрос о судьбах Флорентийской унии в Западной Руси. По логике развития схемы следовало бы ожидать закономерного завершения начатых ранее процессов и быстрого и успешного утверждения унии на этих территориях. Однако уже исследователям XIX в. было известно, что в 40–60-х гг. XV в. православное население здесь неоднократно меняло свою религиозную ориентацию. Попытка дать объяснение этому явлению привела к появлению у исследователей двух существенно расходящихся между собой гипотез. Так, по мнению А. Циглера, на положение дел оказывала воздействие политика польской католической Церкви, отрицательно относившейся к Флорентийской унии, поскольку та допускала сохранение православными своих обрядов и своей церковной организации. Поэтому польская Церковь препятствовала деятельности сторонников Флорентийской унии и влияла в этом духе на политику государственной власти[7]. Колебания в ориентации были следствием колебаний государственной власти между позицией польской Церкви и позицией Рима. Гипотеза Циглера развивает некоторые наблюдения польских ученых XIX в. Иную точку зрения выдвинул О. Халецкий. Он утверждал, что польское духовенство вовсе не отвергало идеи унии Церквей[8]. Объяснения он искал в колебаниях внешней политики великого князя литовского и короля польского Казимира от политики «умиротворения» по отношению к Москве к стремлению противостоять росту ее влияния, что привело и к изменению его отношения к Флорентийской унии[9]. Наличие разногласий между исследователями, несомненно, само по себе является причиной для того, чтобы специально рассмотреть вопрос об отношении польского духовенства и правящих кругов Польши и Литвы к Флорентийской унии и о том, какими факторами оно определялось. Но одновременно следует определенным образом изменить общий подход к вопросу о судьбе Флорентийской унии в Западной Руси. Обоих авторов при всей разнице их взглядов объединяет представление о православном населении Восточной Европы как пассивном объекте политики государственной власти, следующем за ее колебаниями в отношении к Флорентийской унии (чем бы они конкретно ни были вызваны). Между тем подобная ситуация представляется маловероятной в условиях, когда после гражданской войны 30-х гг. XV в. росла активность различных общественных слоев Великого княжества Литовского. И происходило это в условиях зарождения порядков, характерных для сословной монархии.