Отсутствие следов обращения польского короля к церковной иерархии католического мира можно объяснить продолжавшейся с 1376 г. схизмой Римской Церкви. Одобрение Константинопольской Патриархией польско-литовского проекта созыва Вселенского Собора позволило бы Ягайлу и Витовту затем выступить с инициативой ликвидации раскола в католическом мире ради осуществления унии Церквей, что способствовало бы росту международного престижа Польши и Литвы.
Могли ли предложения о созыве Собора рассчитывать на успех в условиях, когда Константинополь был окружен турками? Следует учитывать, что эти предложения были отправлены в Царьград, когда европейское рыцарство во главе с Сигизмундом Люксембургским только выступало в поход против турок, и можно было ожидать, что после поражения османов осада столицы будет снята. Поражение крестоносного войска в сентябре 1396 г. под Никополем предопределило отрицательный ответ Константинопольского патриарха независимо от того, каково было в тот момент его отношение к проектам соединения Церквей. Однако патриарх не ограничился только ссылкой на осаду Константинополя турками, но признал неудачной саму идею созыва Вселенского Собора на Руси, куда не смогут добраться, например, представители из Египта. Тем самым проект был похоронен.
Выбор подобного варианта действий определился долголетними церковными смутами в католическом мире и необходимостью считаться с авторитетом главы общерусской Церкви митрополитом Киприаном. После смерти митрополита Киприана и преодоления раскола латинского мира на Соборе в Констанце литовские и польские политики стали отдавать предпочтение заключению локальной унии.
Начало действий Ягайла и Витовта по осуществлению этого варианта унии Церквей совпало по времени с попыткой создать особую митрополию для православного населения в их владениях. Это совпадение, как увидим, не было случайным, необходимо остановиться на том, как и при каких обстоятельствах произошло воссоздание «литовской» митрополии. Первые попытки литовских князей создать особую митрополию для «своих» владений или переместить на свои земли центр общерусской митрополии относятся к XIV в. Восстановление общерусской митрополии в конце века произошло за счет того, что «литовский» митрополит Киприан был признан князьями Северо-Восточной Руси и перенес свою резиденцию в Москву. После смерти Киприана Витовт обратился в Константинополь с просьбой поставить на митрополичью кафедру архиепископа Полоцкого Феодосия, «штобы седел на столе Киевское митропольи по старине». Константинополь ответил отказом, и митрополичью кафедру занял присланный оттуда грек Фотий[23], поселившийся в Москве.
Новая попытка была предпринята в 1414 г., когда появился подходящий кандидат для занятия кафедры в лице известного писателя и проповедника болгарина Григория Цамблака.
Витовт не допустил Фотия к управлению западнорусскими епархиями и обратился в Константинополь с предложением поставить Цамблака на Киевскую кафедру. О результатах этого обращения Витовт в послании жителям Великого княжества Литовского писал весьма лаконично: «Ни того нам не учинили»[24], иначе обрисовано положение в окружном послании Фотия. По его словам, с этим предложением в Константинополь отправился сам Григорий и попытка назначить митрополита при жизни законно поставленного иерарха вызвала скандал; в результате Цамблак «от святейшаго вселенского патриарха Евфимия и от божественнаго и священнаго збора извержен бысть из сану и проклят»[25]. С этого момента правитель Великого княжества Литовского и Западнорусская Церковь оказались в конфликте не только с Фотием, но и с патриархом. Тогда Витовт, побеседовав с епископами и убедившись в их поддержке, направил в марте 1415 г. своих послов в Константинополь. Они должны были снова потребовать одобрения кандидатуры Цамблака, угрожая, что в противном случае епископы сами поставят митрополита. Когда ответ из Константинополя так и не пришел, 15 ноября 1415 г. Цамблак был поставлен митрополитом на Соборе западнорусских епископов в Новогрудке[26]. Значение этого события далеко не ограничивалось тем, что было принято решение, расходившееся с рекомендациями Константинополя. Более существенно то, что Витовт и епископы нашли нужным обосновать его правомерность в окружных посланиях, адресованных населению Великого княжества Литовского[27]. Юридическая законность решений Собора подкреплялась ссылками на опыт болгар и сербов, которые сами избирают глав своих Церквей, не обращаясь в Константинополь, и на действия русских епископов при князе Изяславе в середине XII в., когда они самостоятельно поставили Киевского митрополита. Одновременно впервые на территории Восточной Европы действия высших церковных и светских властей Византийской империи подверглись осуждению в официальных документах. В этом нельзя не видеть свидетельства заметного падения авторитета империи как центра православного мира в глазах верующих этого региона.
Однако при этом нельзя не отметить очевидные расхождения в позициях Витовта и западнорусских епископов. В послании Витовта ответственность за все дурные поступки, за отказ удовлетворить справедливые требования возлагалась одновременно на императора и на патриарха. В послании епископов эта тема получила более подробное освещение: в нем говорилось о злоупотреблениях, совершавшихся не только в начале XV в., но и ранее. Иерархи вспоминали «о Киприане митрополите, и о Пимине, и о Дионисьи», когда в Константинополе поступали, «не смотряше на честь церковную, но смотряше на злато и сребро много». Однако в отличие от Витовта епископы обвиняли во всем императоров, подчинивших патриарший Синод своей власти, так что митрополитами поставляли, «кого царь повелит». Епископы не хотели принимать митрополита из Константинополя, потому что такие митрополиты «поставлени бывают от царя, мирянина будуща человека». Вместе с тем они подчеркивали верность православному учению («такоже якоже они учим») и готовность признать духовный авторитет высших православных иерархов («патриарха святейшаго Констянтиноградского имамы патриарха и отца и прочая патриярхы»).
За этими различиями скрывались, по-видимому, разные представления о значении происшедшего события и перспективах развития ситуации. Поставление Григория Цамблака в митрополита для епископов означало приобретение автономии и защиту от вмешательства Московского митрополита и Царьграда, для Витовта было актом разрыва Западнорусской Церкви с византийским миром, а значит, создавались условия для присоединения этой Церкви к Риму.
Хотя во всех источниках поставление Цамблака связывается исключительно с инициативой Витовта, несомненно, что данный шаг был согласован с Ягайлом. Об этом свидетельствует участие в Соборе, созванном в Новогрудке, Харитона, епископа Холмского, чья епархия находилась на территории Польского королевства. Более того, именно Ягайло играл главную роль в подготовке унии Западнорусской Церкви с Римом, начавшейся еще до возведения Цамблака на митрополичью кафедру.
Материал о его деятельности был собран и проанализирован А. Прохаской[28]. В письме отцам Констанцского Собора от 29 августа 1415 г. Ягайло сообщал о поездке на Собор «ради возвращения греков» из Константинополя. Вероятно, имеется в виду грек-доминиканец Феодор Хрисоверг, генеральный викарий Ордена, впоследствии активный участник переговоров об унии между Римом и Константинополем. В том же письме король писал о своих русских подданных, которых еще «не озарил божественный свет»[29]. Это не совсем ясное высказывание позволяет объяснить сообщение представителя Венского университета на Соборе Петра де Пулки, что с помощью Феодора польский король надеется возвратить на правильный путь «русский» народ, отступивший от веры Христа[30]. В октябре 1415 г. Ягайло и Витовт совместно обратились к отцам Констанцского Собора, заявляя о желании привести к единству с Церковью множество «схизматиков» и язычников, живущих в их владениях. Выражая надежду, что это будет осуществлено еще при их жизни, правители Польши и Литвы просили «совета и помощи» от отцов Собора[31]. Интересный комментарий к этому тексту дает недатированное (написанное не позднее октября 1417 г.) письмо представителя Тевтонского ордена на Соборе: он сообщал в Мариенбург, что Витовт обещал добиться крещения татар, а польский король писал своим епископам (его представителям на Соборе), что он готов привести (свою) Церковь к соединению с Римской Церковью, если будет преодолен раскол среди католиков. Прокуратор Ордена с огорчением сообщал, что польские делегаты подняли вокруг этого большой шум и их теперь считают добрыми христианами[32]. Из содержания документов следует, что Ягайло и Витовт хотели добиться локальной унии Западнорусской Церкви с Римом.
За этими заявлениями, вызвавшими своего рода сенсацию, не последовало конкретных действий, очевидно, потому, что идея локальной унии между Западнорусской Церковью и Римом не вызвала энтузиазма ни у епископов, ни у нового митрополита Григория Цамблака, исихаста, ученика Евфимия Тырновского и автора антилатинских полемических сочинений. Более того, вся ситуация изменилась, так как произошло примирение митрополита (а в его лице и западнорусского епископата) с Константинополем. Сначала новый Константинопольский патриарх Иосиф II (вступивший на престол в мае 1416 г.), получив от Фотия «писание» о действиях Цамблака, заверял, что «никако да не будет от нас ослабление» в отношении самозваного митрополита. Как он сообщал в Москву, судом патриаршего Синода Цамблак был подвергнут «по извержению (из сана) в отлучение и в проклятие». Новый патриарх подтвердил решения своего предшественника Евфимия, но, порицая Цамблака, патриарх воздерживался от осуждения стоявшего за его спиной Витовта. Напротив, он дипломатично выражал надежду, что Витовт как «умный осподарь» поправит положение[33]. Из этого следует, что Патриархия не была заинтересована в обострении конфликта. В Царьграде нуждались и в военной помощи, и в материальной поддержке со стороны Польши и Литвы. Епископы старательно подчеркивали, что они готовы в полной мере признавать авторитет Константинопольского (Вселенского) патриарха. Таким образом, у обеих сторон, хотя и по-разному выраженное, было стремление к соглашению. Я. Фиялек обращал внимание на свидетельство Густынской летописи о том, что Константинопольский патриарх в конце концов санкционировал выбор Цамблака[34]. Этому свидетельству украинского источника XVII в. можно было бы не придавать значения, если бы оно не находило соответствия в более ранних источниках. Так, в речи, которую Григорий Цамблак произнес перед папой на Констанцском Соборе, он назвал императора Мануила «своим сиятельным господином» (serenissimus dominus meus)[35]. В устах человека, находившегося в конфликте с Константинополем, подобные выражения выглядели бы весьма странно. Нотариус Констанцского епископа Ульрих Рихенталь, подробно описавший все, что происходило на Соборе, отметил, что на литургии, которую служил митрополит Григорий в своей резиденции в Констанце, присутствовали «zwen hertzogen von Kriechen»[36]. Нет сомнений, что здесь имеются в виду послы императора Мануила II, Николай Эвдаймоноиоанн и его сын Андроник, которых Рихенталь именует герцогами «von Tropi»[37]. Вряд ли императорские послы могли присутствовать на службе, совершавшейся иерархом, лишенным сана и отлученным от Церкви патриаршим Синодом. Таким образом, ко времени приезда Цамблака на Констанцский Собор конфликт между Константинополем и Западнорусской Церковью отошел в прошлое.